Джордано Бруно - Изгнание торжествующего зверя
Юнона моя не ревнует меня,
Юнона моя уж не любит меня.
О твоем Вулкане, оставляя в стороне прочих богов, рассуди сама. Где теперь сила моего кузнеца, а твоего супруга, который, бывало, с такой мощью потрясал крепкую наковальню, чьим громовым ударам, выходившим из огнедышащей Этны на кругосвет, отвечало Эхо от пещер окруженного полями Везувия [26] и от скалистого Табурна? Неужели эта сила исчезла? Неужели исчезла? Неужели он не в состоянии раздуть мехи и зажечь огонь? Неужели нет сил поднять тяжелый молот и ковать раскаленный металл?
Да и ты, сестра, если все еще не веришь другим, спроси у своего зеркала и увидишь, как из-за морщин, прибывающих на твоем лице, и из-за борозд, что проводит на нем плуг времени, тебя с каждым днем все труднее рисовать правдивому художнику, который захотел бы рисовать тебя с натуры. На твоих щечках там, где ты при каждой улыбке открывала две прелестные ямочки, два круга, две точки, которые, когда ты улыбалась улыбкою, освещавшей весь мир, делали в семь раз очаровательнее твое лицо, и откуда так же, как из твоих очей, ты шутя бросала столь острые и пламенные стрелы Амура, там теперь, начиная от углов рта, с той и другой стороны, стали вырисовываться четыре скобки, что своими двойными полуокружными арками охватывая рот, тем самым мешают тебе смеяться и, протягиваясь от зубов к ушам, дают тебе сходство с крокодилом. Не говоря уже о том, что твой внутренний геометр, который, смейся или нет, сушит в тебе жизненную влагу и, сближая все тесней и теснее кожу с костями, утончая покровы, все резче и резче выписывает на лице твоем четыре параллели, тем самым указывая тебе прямой путь к смерти…
Что ты плачешь, Венера? Чего смеешься, Мом?» – сказал Юпитер, заметив, как один оскалил зубы, а другая залилась слезами.
«Еще Мом помнит, как один из шутов (каждый шут обычно шутя говорит больше правды своему государю, чем весь его двор, и услугами шутов пользуются те, кто не смеет высказаться открыто) говорил, будто Эскулап, вырвав у тебя два гнилых зуба, заменил их песком из оленьего зуба и кораллом и будто сделал это так секретно, что теперь нет петрушки на небе, который бы не знал этого. Видишь, милая сестра, как нас укрощает предательское время, как все мы подвержены изменениям. И больше всего меня удручает то, что у нас нет ни надежды, ни уверенности вернуться вновь в то самое состояние, в каком мы так долго были. Мы уйдем, но вернемся уже не теми же самыми. И как мы забыли о том, чем были раньше своего теперешнего состояния, так не можем узнать, что с нами будет впереди.
Точно так же и страх, и благочестие, и религия наша, почитание, уважение и любовь к нам уходят прочь, а вместе с ними сила, провидение, доблесть, достоинство, величие и красота, исходившая от нас, исчезнут, как тень, вместе с телом. Одна истина с совершенною добродетелью неизменна и бессмертна, и если бывает, что ее гонят и скрывают, то все же с неизбежностью она воскресает в свое время с помощью служанки своей Софии.
Остережемся же и не оскорбим божество судьбы, причинив обиду этим двум божествам – Близнецам, этому двойному божеству, которое так возлюбила и одарила судьба своим покровительством. Поразмыслим о нашем будущем состоянии и не будем подобны тем, кто мало чтит всеобщее божество судьбы, но вознесем наши сердца и чувства к этому щедрому подателю всякого добра и распределителю всех жребиев. Станем молить ее, чтоб при нашем переходе или перевоплощениях нам достались счастливые гении. А если она и неумолима, то все же нужно молить ее о том, чтоб остаться или в теперешнем положении, или перейти в другое, лучшее, или подобное, или немного худшее. Добрые чувства к верховному Существу есть как бы залог грядущих милостей от него. Подобно тому как предназначенного быть человеком естественно и необходимо судьба ведет через чрево матери, как дух, предназначенный воплотиться в рыбу, прежде всего должен попасть в воду, так тому, кто предназначен быть угодным божеству, приличествует пройти путем добрых обетов и молитв».
Вторая часть первого диалога
Такими словами, то и дело прерывая их вздохами, великий Отец небесного отечества закончил свою беседу с Венерой и обратил предложение устроить бал в предложение созвать великий совет богов круглого стола; то есть не подставных богов, но настоящих, у кого голова совета, а не тех, у кого бараньи головы, бычьи рога, козлиная борода, ослиные уши, козьи лбы, куриные желудки, лошадиные животы, ноги мула и хвост скорпиона.
Поэтому, как только Мизен [27] , сын Эола (ибо Меркурий с презрением отказался быть, как прежде, глашатаем и вестником приказов), провозгласил о воле Юпитера, все боги, разошедшиеся было по дворцу, быстро очутились в сборе. И вот, когда наступило молчание, когда после всех уже сам Юпитер с печальным и грустным видом, но вместе и с высоким самообладанием, с властительным величием шествовал на свое место, как раз перед тем, как ему взойти на солею и появиться в трибунале, вынырнул Мом и заявил со своей обычной развязностью Юпитеру так тихо, что все услышали, следующее:
1. – Это собрание должно быть перенесено на другой день и в иные условия, Отче. Зазвать на конклав в такое время, сейчас же после пира, – такая насмешка кажется мне делом рук твоего нежно любимого секретаря. Ведь нектар, плохо переваренный желудком, не успокаивает и укрепляет, но изменяет и удручает природу, смущает воображение, одних делая беспричинно смешливыми, других – беспорядочно веселыми, третьих – суеверно набожными, четвертых – попусту героическими, пятых – холериками, шестых – строителями воздушных замков, – и все это до тех пор, пока вместе с полным испарением одних и тех же паров чрез различно усложненные мозги всякое воздействие исчезнет и рассеется как дым. Сдается мне, Юпитер, тебя вывели из равновесия и огорчают какие-то странные, не определившиеся еще мысли. Всяк осудит тебя за это без снисхождения, хотя я один осмеливаюсь сказать тебе, побежденному и мучимому мрачной меланхолией: зачем было звать нас на совет без заблаговременного предупреждения, в праздничный день, после обеда, после хорошей еды и выпивки? Как при всех этих обстоятельствах хотите вы трактовать о вещах – сколько я могу понять и, так сказать, вынюхать, – очень важных?
Так как не в обычае да и не особенно дозволялось прочим богам оспаривать Мома, то Юпитер, бросив на него полунасмешливый, полупрезрительный взгляд и ни слова не ответив, взошел на высокую кафедру, сел и оглядел венок собравшегося Великого Сената. Под этим взглядом у всех забились сердца и от удивления, и от ошеломляющего страха, и от полноты уважения и почтения, какие возбуждает в смертных и бессмертных грудях величие. Затем, опустив несколько брови и подняв зеницы вверх, Юпитер, вздохнув полной грудью, разразился следующей речью.
Речь Юпитера
Не ждите, о боги, чтобы я, по своему обыкновению, ударил вам в уши искусственным вступлением с вычурной нитью повествования и с изящным объемистым заключением. Не надейтесь на разукрашенную ткань слов, гладко вылощенную вереницу мыслей, на богатое снаряжение изящных предложений, на пышное великолепие разработанных периодов и на то, чтоб я, согласно ораторским правилам, трижды закруглил свои взгляды, прежде чем их высказать: «Non hoc ista sibi tempus spectacula poscit» [28] .
Верьте мне, ибо будете верить истине, уже двенадцать раз восполнила свои посеребренные рога целомудренная [29] , прежде чем я остановился на решении созвать это собрание сегодня, в тот час и при тех условиях, какие видите. И так как был занят главным образом тем, о чем я, к сожалению, должен умолчать, то мне не пришлось обдумать свою речь. Слышу, вы удивлены: почему в такое время, оторвав вас от ваших досугов, я пригласил вас тотчас после пира на неожиданное совещание? Чувствую: вы ропщете на то, что в праздничный день в ваши сердца толкнулись важные дела, и нет никого из вас, кто не был бы обеспокоен звуками труб и возглашением эдикта. Но я, хотя все это и произошло по моей воле, а моя воля и приказание есть основа справедливости, все-таки прежде всего не премину освободить вас от изумления и смущения. Медленны, говорю я, серьезны и вески должны быть предложения, зрелы, тайны и осторожны обсуждения, но зато исполнение должно быть крылатым, скорым и быстрым. Поэтому не думайте, якобы мной за обедом овладело какое-то странное настроение, связавшее и покорившее меня после обеда, так что я не по зрелом размышлении, а под влиянием нектарных паров взялся за дело. Напротив, ровно год тому назад, с этого самого дня, приступил я про себя к рассмотрению всего того, что я изложу сейчас и сегодня. Потому после обеда, что не в обычае приносить плохие известия на голодный желудок; неожиданно, ибо очень хорошо знаю, вы не так-то охотно, не как на праздник, ходите на совет, и многие из вас весьма упорно их избегают: одни – боясь нажить себе врагов; другие – не умея разобраться, где победители и где побежденные; кто из страха, что отвергнут его предложения; кто в обиде на то, что его мнений иной раз не одобряют; кто, чтоб заявить себя нейтральным в щекотливых вопросах, которые затрагивают враждующие стороны; кто, чтобы не отягощать своей совести; эти – по одной, те – по другой причине.
