Паскаль Буайе - Объясняя религию. Природа религиозного мышления
Общие установки, переменчивые суждения
Возможно, этот небольшой экскурс в эволюцию и психологию нравственных интуитивных установок прояснит нам самые общие свойства человеческой нравственности. Развившиеся в ходе эволюции предрасположенности увязывают определенные эмоциональные состояния с определенными ситуациями социального взаимодействия. Поэтому конкретные этические предписания сильно варьируют от культуры к культуре, но их связь с социальным взаимодействием остается неизменной. О том, насколько человек расположен к сотрудничеству, нам сообщает множество сигналов, однако они зачастую привязаны к определенному укладу. Если перед нами оказывается представитель иной культуры, с иными привычками и языком, нам становится почти не на что опереться в оценках. И наоборот, признаки склонности к сотрудничеству можно продемонстрировать только тому, кто их распознает. Неудивительно, что история племенных обществ во многом сводится к объединению внутри племени и войне с чужаками. Вероятность того, что представители другого племени пойдут на сотрудничество, невелика, учитывая, что они попросту не считывают наши сигналы, а мы не распознаем подаваемые ими. А значит, лучше даже не пытаться с ними кооперироваться.
Связь между нравственностью и социальным взаимодействием отчетливо прослеживается и у детей. Нарушения этических норм, вызывающие отторжение у четырехлетних испытуемых Тюриеля и его коллег, зачастую являют собой поступки, препятствующие сотрудничеству. Детей возмущает хулиганство: например, когда в самый разгар настольной игры соперник расшвыривает все фишки. Однако детям пока не хватает умения распознавать, кто пойдет на сотрудничество, а кто нет. Такую информацию считывать нелегко, поскольку она полностью зависит от контекста. И приспособиться можно, только пережив на собственном опыте достаточное количество разных ситуаций. Мы ругаем детей за отказ делиться игрушками с приехавшим в гости двоюродным братом – при этом дети своими глазами видят, что мы и сами не раздаем свои вещи прохожим на улице. Таким образом, им приходится учиться распознавать и классифицировать разные ситуации социального взаимодействия в конкретной социальной среде.
Не стоит удивляться, что во всех культурах моральные принципы и нравственные установки более чем достойно выглядят в теории («мир – величайшая ценность», «гость священен») и куда менее достойно на практике («давайте нападем на соседнюю деревню», «ограбим этого богатого туриста»). Это не вопиющее двуличие, а следствие ограничений, связанных с демонстрацией надежности и сотрудничеством. В таких ситуациях приходится выбирать между предложением сотрудничества (с риском быть облапошенным) и отказом от него (с риском упустить взаимную выгоду). Поэтому мир ценится в принципе, как абстракция, но его приходится противопоставлять возможной опасности бездействия при наличии агрессивных соседей. Точно так же и с гостем – его берегут тем меньше, чем меньше ожиданий относительно дальнейшего взаимодействия с ним. Представители Запада могут позволить себе морщиться при виде племенной вражды и систематического кумовства, потому что они до определенной степени защищены от этих зол законодательством и другими государственными институтами. Нравственные понятия у враждующих племен и западных пригородов схожи, а вот представления о том, насколько безопасно предлагать сотрудничество незнакомым партнерам, разнятся. Так что, вопреки мудрствованию многих моралистов, «бальзам прекраснодушия» не дефицит, однако расходуется он не бездумно, а в соответствии с определенными принципами.
Обладатели полного доступа к информации и нравственная интуиция
Интуитивные этические установки – составная часть нашей ментальной предрасположенности к социальному взаимодействию. Но почему они связаны с богами, духами и предками? Чтобы разобраться, как эти сущности соотносятся с представлениями о нравственности, давайте вернемся к двум упомянутым выше фактам. Во-первых, наши интуитивные этические установки с раннего возраста подсказывают, что поступки бывают плохими или хорошими сами по себе, независимо от того, кто их рассматривает и с какой точки зрения. Во-вторых, боги, духи и предки, как правило, в ситуациях нравственного выбора и суждений считаются заинтересованной стороной, а не законодателями, диктующими кодексы и правила. Эти два факта – две стороны одного и того же психического процесса.
Представьте такую ситуацию: вы знаете (а), что у вас в кармане лежит купюра, и вы помните, что стащили ее из кошелька своего знакомого. Ситуация может вызывать определенные чувства (угрызения совести). Теперь давайте поменяем контекст. Вы взяли купюру из кошелька знакомого, но при этом помните (б), что он украл у вас деньги первым. Возможно, изменившийся контекст вызовет совершенно иную эмоциональную реакцию – смесь гораздо менее сильной вины, возмущения его поступком и частично утихшей обиды. А значит, ваши эмоции во многом производная тех данных, которыми представлена эта ситуация в вашем сознании. Но вот что главное: в обоих случаях вы считает испытываемую эмоцию единственно возможной в данных обстоятельствах. Незаинтересованный сторонний наблюдатель, узнав об (а), признает кражу постыдным поступком; а узнав об (а) в контексте (б), разделит ваш гнев и чувство восстановленной справедливости. По крайней мере из этого мы исходим и именно поэтому неизменно пытаемся объяснить свои поступки через изложение обстоятельств. Пожалуйся знакомый (в ситуации б) на ваш поступок, вы наверняка объяснили бы ему, что всего лишь отреагировали на то, что он сам нарушил этические нормы. Большинство семейных ссор – это продолжительные и обычно тщетные попытки «открыть ему / ей глаза», то есть показать, как это видите вы, и тем самым поделиться своими этическими суждениями. Попытки эти, как правило, проваливаются, но ожидания у нас сохраняются.
Мы интуитивно предполагаем, что, владея всеми релевантными данными о ситуации, субъект автоматически оценит и правильность или неправильность поступка. Под данными я, конечно, подразумеваю стратегические данные, поскольку все это относится к нашим системам логического вывода, отвечающим за социальное взаимодействие. Была ли купюра смятой, находится ли она в левом или правом кармане – эти сведения стратегического характера не носят, а значит, в данном мыслительном процессе не участвуют.
А теперь вспомним, что сверхъестественные сущности имплицитно воспринимаются как владеющие стратегической информацией во всей полноте. То есть человек, в сознании которого эти сущности присутствуют, представляя себе определенную ситуацию, склонен исходить из того, что они владеют всей стратегической информацией, всеми аспектами этой ситуации, релевантными для систем социального взаимодействия. В качестве иллюстрации возьмем все тот же пример с купюрой. В этом случае человек, у которого есть представление о боге или духе, скорее всего, не будет задаваться вопросом, знает ли бог / дух о том, что купюра смята. Скорее всего, он будет считать, что бог / дух знает, у кого сейчас купюра, знает, что она чужая, и знает, почему ее взяли.
Именно поэтому сверхъестественные сущности естественным образом связаны с этическими суждениями. Если у вас имеется представление о субъекте, владеющем всей стратегической информацией, довольно естественно считать собственные нравственные интуитивные установки идентичными взгляду на ситуацию того самого субъекта. Именно так работают на практике религиозные нравственные суждения. Для христиан, например, очевидно, что в ситуации (б) богу известны все релевантные факты, а значит, он знает, что кража (отчасти) оправдана. Но та же схема будет действовать повсюду. У квайо считается серьезным этическим проступком осквернение чужих усыпальниц, в частности произнесение в них запрещенных (абу) слов. Когда такое происходит, предки об этом знают, а значит, знают, что это предосудительный поступок. Нравственные интуитивные установки предполагают: если вы видите ситуацию в полном объеме без искажений, вы автоматически видите правомерность или неправомерность поступка. Религиозные понятия – это всего лишь понятия о субъектах, автоматически прозревающих всю ситуацию целиком.
Итак, представления о богах и духах становятся более релевантными из-за организации наших нравственных суждений, которые сами по себе не особенно требуют наличия сверхъестественных сущностей. Под релевантностью я подразумеваю, что эти мысленные образы, помещенные в данный нравственный контекст, легко представимы и порождают множество новых умозаключений. Например, большинство людей чувствуют вину, когда подозревают, что своими действиями нарушают этическую норму. То есть независимо от того, чем они себя оправдывают, интуиция подсказывает им, что субъект, владеющий всей полнотой информации, классифицирует поступок как неправомерный. Выражение этой интуитивной подсказки в виде «что думают предки о моем поступке» или «как Господь относится к тому, что я сделал» помогает уложить в сознании то, что в противном случае выглядит крайне расплывчатым. То есть в большинстве своем наши нравственные интуитивные установки ясны, но их происхождение от нас ускользает, поскольку скрыто в психических процессах, к которым мы не имеем осознанного доступа. Воспринимая эти интуитивные установки как чью-то точку зрения, нам проще понять, откуда они у нас берутся. Однако это требует наличия идеи субъекта, обладающего полнотой стратегической информации.