Фрэнк Эдкок - Военное искусство греков, римлян, македонцев
В предыдущих лекциях я уже говорил о полководческом искусстве Мильтиада, Павсания, Эпаминонда и Филиппа II, а также о стратегии, к которой прибегали Клеомен I, Фемистокл и Кимон, о мастерстве флотоводца Формиона, способах командования пельтастами, примененных Ификратом, и методах руководства конницей, использованных Пелопидом. Афинский военачальник Демосфен во время операций на Пилосе и Сфактерии сумел проявить инициативу и проницательность как в стратегии, так и тактике. Фиванец Пагонд, одержавший в первом десятилетии Пелопоннесской войны победу в одной довольно важной сухопутной битве, сражении при Делии, возможно, не совсем заслужил ту похвалу, которую ему возносили. Не хочу быть несправедливым по отношению к этому человеку, по крайней мере обладавшему сильным желанием сражаться, благодаря которому появилось немало одаренных полководцев. Поэтому я считаю, что должен более подробно остановиться на этом сражении [292] . Значительная часть афинского сухопутного войска возвращалась домой после учреждения опорного пункта в Делии, на приграничной территории, принадлежавшей Беотии. Пагонд в сопровождении более многочисленной беотийской армии мог преградить им путь и настоял на необходимости этого. В основе этого поступка лежала довольно трезвая стратегия – для беотийцев было важно доказать афинским гоплитам, что они не могут безнаказанно вторгаться на территорию Беотии и покидать ее. Афинский полководец Гиппократ оставил в Делии часть своей немногочисленной конницы. В его распоряжении не было достаточно хорошо обученных легковооруженных воинов, которые могли бы положительно повлиять на исход боя. В распоряжении Пагонда находилась тысяча беотийских всадников, славившихся своим мастерством. Вероятно, он отступал до тех пор, пока не нашел поле боя, на котором его кавалерия могла действовать эффективно. При этом он преградил афинянам путь в том месте, где, построившись обычными для них рядами глубиной по восемь человек, они могли защитить свои фланги, так как с каждой стороны от поля битвы имелись водные объекты. Пагонд атаковал прежде, чем афинский полководец успел пройти вдоль строя и завершить обращение к своим солдатам, выбрав таким образом довольно удачный момент. Афинской гоплитской шеренге нормальной глубины пришлось ответить на этот вызов. При этом глубина правого крыла, где стояли фиванцы, составляла двадцать пять человек. Таким образом, численность оставшейся части беотийской пехоты была меньше количества противостоявших им афинян. В результате фиванцы стали одерживать победу, а беотийцы – терпеть поражение. В связи с этим возник вопрос о том, сумеют ли афиняне, теснящие противника на одной части поля боя, компенсировать неудачу, которую терпели их товарищи на другой. Казалось, в сражении наступило неустойчивое равновесие. Затем Пагонд отправил отряд конницы в обход вокруг холма, рассчитывая на то, что всадники придут на помощь своим собратьям на левом крыле. Это был довольно мудрый ход, и конница смогла бы совершить перелом в битве, если бы сделать это позволила местность. Однако она не была предназначена для кавалерии [293] , и вряд ли вступление всадников в бой привело бы к такому результату. Афиняне, сражавшиеся на победоносном правом крыле, увидев вражескую конницу, появившуюся на вершине холма, решили, будто на них наступает еще одно беотийское войско, поддались панике, и битва завершилась. Умные афинские гоплиты, прибавляя два к двум, получили пять. Если бы на их месте были не обладающие излишним воображением беотийцы, которые, возможно, нашли бы правильное решение задачи, получив в итоге четыре (или, что еще более вероятно, три), и продолжили бы сражение, то вполне смогли бы выиграть его. Вряд ли Пагонд надеялся оказать на афинян подобное психологическое давление, и существует вероятность того, что за свое полководческое искусство он был награжден гораздо более щедро, чем того заслуживал. Однако повторю еще раз, что решение о вступлении в бой, если и не именно в этом месте, было правильным, даже если бы не привело к столь явной победе.
Афинский полководец Никий был гораздо более талантливым солдатом, чем может показаться при изучении обстоятельств трагедии, произошедшей во время битвы за Сиракузы. Если бы он пал во время первого сражения за город, его репутация не пострадала бы и к нему продолжали бы относиться с большим уважением. То, каким образом он проводил военные операции с самого начала своей карьеры, свидетельствует о его близком знакомстве с новыми тенденциями, появившимися в военном деле. Осуществляя довольно амбициозную стратегию, умело используя военные машины, понимая, насколько сильно может конница повлиять на исход боя и применяя оборонительный резерв, военачальник обогнал свое время [294] . Те, кто утверждает, что он быстро действовал, но медленно принимал решения, совершенно правы. По крайней мере, зная, что нужно делать, Никий быстро решал, каким образом следует поступить. Однако, когда приблизился его печальный конец, охваченный тщетными надеждами и ложными страхами, он был подобен Помпею при Фарсале, которого Цезарь охарактеризовал следующим образом: «Summae rei diffidens et tarnen eventum exspectans» («У него не было больше никаких надежд на успех своего дела, и он только выжидал исхода сражения» (пер. М.М. Покровского. – Пер. ) [295] . Карьера спартанца Брасида представляет собой непрерывный ряд решительных, порой безрассудных подвигов, сочетавшихся с искусным командованием людьми и управлением событиями. Казалось, он может достичь большего с помощью небольшого отряда, чем любой другой древнегреческий военачальник. Его последнее деяние, победа над армией Клеона при Амфиполе, увенчалось успехом благодаря сочетанию внезапности, своевременному пониманию того, что афиняне пали духом, и умению вдохновить собственных воинов, после чего те с готовностью атаковали превосходящее войско противника [296] . Однако вклад, который он внес в развитие военного искусства, ограничивался его возможностями, вследствие чего он не создал значительных тактических нововведений, придерживаясь традиционно использовавшихся в то время приемов. К числу других спартанских полководцев, живших в V веке до н. э., относились Гилипп, участвовавший в сражении при Сиракузах, который был весьма решительным мужем и обладал несвойственным лакедемонянам качеством – умением приспосабливаться к поставленной перед ним задаче; и Лисандр, командовавший в Ионийской войне и являвшийся не менее смелым человеком, способным понять намерения персидского царевича и воспользоваться представившейся его флоту возможностью. Сиракузский тиран Дионисий I изучал возможности использования в сражениях различных видов войск, его достоинствами были не победы, одержанные в битвах, а организационные способности, умение возводить укрепления и осуществлять осады. Впоследствии жители Сицилии не сумели внести вклад в развитие военного искусства, даже несмотря на смелую стратегию Агафокла из Сиракуз [297] и одержанную Тимолеоном благодаря счастливому стечению обстоятельств победу у реки Кримис.
Победа, одержанная Тимолеоном благодаря счастливому стечению обстоятельств… О ней следует рассказать более подробно. Я уже говорил о том, каким образом характер влияет на полководческое искусство, и о том, что он может оказаться более важным, чем талант и технические приемы. Сделать карьеру Тимолеону помог именно его характер, возможно самый крепкий из всех, которыми обладали жители древнегреческих городов-государств. В нашем распоряжении нет сведений, благодаря которым мы могли бы прийти к выводам о том, что ему было присуще выдающееся военное мастерство. Но Тимолеон был решительным человеком, способным воодушевить своих солдат и хорошо себя проявить, несмотря на плохие предзнаменования. Когда карфагеняне вторглись на Сицилию, отправив туда свою сокрушительную армию, включая тяжеловооруженные элитные подразделения, священный отряд граждан, он проявил отвагу и вступил с ними в схватку у реки Кримис. Не было лучшего места для сражения, но при этом у военачальника не было ни малейшего шанса на победу. Тем не менее он сумел одержать ее, блестящую и решительную, сохранив таким образом благое дело эллинизма на Сицилии. Однако как это ему удалось? Фортуна, как известно, любит смелых и открывает им врата рая. Кримис, подобно «реке Кишон, древнему потоку», описанной в Священном Писании, стал разливаться, когда его успела пересечь только часть карфагенского войска. Воины, входившие в священный отряд, в своих тяжелых доспехах застряли в грязи и, беспомощные, были перебиты греческими легковооруженными солдатами, которые не сумели бы противостоять им на поле боя. В итоге карфагеняне пришли в замешательство и бежали [298] . Таким образом, победа была одержана благодаря счастливому стечению обстоятельств. Дождь не идет по приказу даже наиболее выдающихся военачальников, и ни один самый мудрый предсказатель погоды не сумел бы предвидеть, что совпадут два события: сильный ливень и переход войска через Кримис. Это было своего рода вознаграждение за смелость. В конце концов, как сказал Наполеон: «Qui ne risque rien, n’attrappe rien» («Кто не рискует, тот ничего не добивается». – Пер. ), а здесь на кону было все или ничего.
