Вильфредо Парето - Трансформация демократии (сборник)
Предположение, делающее ущербными массу рассуждений, заключается в том, что люди руководствуются исключительно разумом; автор строит прогнозы о том, что они должны были бы делать, а не о том, что они будут делать в реальности. Бытует и другое мнение, заключающееся в том, что люди больше заинтересованы в преследовании общего блага, чем своих корыстных интересов. Отсюда возникают многочисленные теории, такие как изложенная в «Государстве» Платона, всевозможные «Утопии», «Общественный договор» Руссо, утилитарная нравственность Бентама, «Нравственность интереса» Новикова[159] и тому подобные фантазии.
Излишне говорить, что прогнозы, основывающиеся преимущественно на таких принципах, не имеют почти никакого веса, но если эти соображения для них вторичны и дополняются экспериментальными данными, тогда они могут располагать большей или меньшей степенью вероятности.
Адам Смит в знаменитом трактате намеревается разъяснить народу – как добиться изобилия экономических благ, и правителю – как получить доходы, обеспечивающие нужды государства. Его учение было принято английскими политиками весьма благосклонно, ибо оно действительно согласовывалось с существующими чувствами и интересами; ученые других стран охотно разделили его благодаря наличию в нем опытных доказательств и доводов, апеллирующих к чувствам. Можно было ожидать, что постепенно, по мере того как это учение будет усвоено и усовершенствовано, оно станет управлять всем миром.
Тем не менее в начале XX в. в самой Англии эти идеи оказались в пренебрежении, и сегодня, в 1921[160] г., через 145 лет после публикации трактата Смита в 1776 г., они находятся в полном забвении. Это относится ко всем странам, где со второй половины XIX в. стали проявляться противоположные тенденции. Почему же первоначальные прогнозы оказались столь ошибочными?
Дело не в том, что предложения Смита были опровергнуты на опыте; напротив, с учетом изменений и усовершенствований, которые со временем проводятся во всех опытных науках, они были полностью подтверждены в своих частностях, но чувства и интересы, которые определяли первоначальный успех этого учения, изменились, а прогнозы этого не учитывали.
С чисто логической точки зрения, это частный случай категории ошибок, о которой мы уже говорили в целом, а именно молчаливого предположения, что люди руководствуются разумом и стремятся исключительно к общему благу.
Эта ошибка лучше заметна при чтении Ж.-Б. Сэя. Описав несчастья, которые до тех пор терзали общество, он прогнозирует наступление гораздо более радужного будущего[161]. «Однако с того момента, как сформируется убеждение, что государство может расти и процветать не за чужой счет и что средства, обеспечивающие его существование и процветание, могут быть получены из всех наличных источников; с того момента, как будут продемонстрированы средства этого получения и доказано, что успехи одного народа не должны вредить успехам другого, а напротив, должны им способствовать, с этого момента нации смогут получить доступ к самым обильным, наименее опасным, надежным средствам существования; и каждый индивид, вместо того чтобы кряхтеть под бременем общественных бедствий, воспользуется свой долей общественного богатства… Вместо того чтобы строить процветание общества на использовании грубой силы, политическая экономия представит ему в качестве фундамента правильно понятый интерес человечества».
Сегодня, по окончании мировой войны, это звучит как пародия.
Пресловутая теория торгового баланса была блестяще опровергнута Адамом Смитом, его доказательства были в дальнейшем подтверждены и дополнены многочисленными исследованиями; тем не менее и сегодня эта теория разделяется экономистами (?), плохо разбирающимися в закономерностях экономического равновесия, но еще больше сторонников у нее среди тех, кому она выгодна, и среди политиков, которые приобретают поддержку с ее помощью. В ежедневно появляющихся газетах, журналах и книгах можно прочитать глупое утверждение, что валютный курс зависит от торгового баланса. Правители не всегда в это верят, но делают вид, потому что это им выгодно. Они приобретают поддержку, награждают своих приверженцев, добиваются публичного одобрения, утверждая таможенные пошлины, как говорят, для защиты отечественного производителя. Это благороднейшая цель, на достижение которой направлена, по-видимому, выдача лицензий на импорт и на экспорт, на деле не всегда бесплатная, которую преследуют с учетом выгод для казны, монополии, например, на ввоз кофе в Италии и т. п. в других странах.
Породив и взлелеяв плутократов, правительства заявляют затем, что они хотят отнять у них неправедно нажитые деньги, но это лишь новый способ добиться выгоды для одних с ущербом для других. История имеет немало подобных примеров, в том числе реституции, объявлявшиеся во Франции после краха системы Ло[162], а сегодня предполагаемые конфискации прибылей, нажитых во время войны.
Смит оставался в рамках опыта, когда рассуждал о торговой системе (l. IV. C. III) и говорил, что некоторые из опровергаемых им идей порождены приватными интересами и склонностью к установлению монополий, а другие, наименее разумные, – национальной ненавистью. В то время запреты в сфере международной торговли проистекали из взаимной ненависти Англии и Франции; сегодня их причиной является такая же ненависть между Англией и Германией, породившая, например, только что утвержденный Акт о защите промышленности, абсурдный с точки зрения принципов Смита, но превосходный, с точки зрения тех, кто получает от него выгоду, с точки зрения националистов, с точки зрения пользы для правительства, опирающегося и на тех, и на других. Тот, кто выступает против таких мер, может рассчитывать на успех только в случае применения силы, но не убеждения, памятуя о том, что auro suadente nihil potest oratio[163].
У Смита были прекрасные исходные предпосылки; делая выводы из своих наблюдений по поводу основ торговой системы, он не должен был следовать никому. Заметив, что чувства меняются медленно, а частные интересы действуют постоянно, хотя и по-разному, в зависимости от обстоятельств, он мог бы предвидеть, что отвергнутое им экономическое устройство переживет и его, и другие подобные теории. Однако он сбился с правильного пути, по-видимому, вследствие того, что исходил из таких же побуждений и соображений, как те, что были отмечены нами в связи с цитатой из Ж.-Б. Сэя.
Примерно до конца XIX в. процветание Англии, где царил свободный рынок, обеспечивалось, в частности, благодетельными последствиями такого устройства многие люди полагали, что в конце концов другие народы также последуют их примеру, чтобы противостоять английской конкуренции. Казалось, что этот прогноз основывается на твердом экспериментальном фундаменте, ибо с точки зрения опыта английское процветание было подлинным и мало чем уступало германскому и американскому процветанию; и экономика логически доказывала преимущества свободной торговли. Но он оказался ложным. Почему же?
Причин много, но главная заключается в отсутствии теоретического синтеза: экономика должна быть дополнена социологией.
Польза свободного обмена была реальной, но она была направлена не столько на расширение экспорта, сколько на удовлетворение требований тред-юнионов, желавших много получать и мало работать при отказе от важных технических усовершенствований. Даже если на время ограничиться только узким полем чисто экономических теорий, полезность свободы международной торговли невозможно будет продемонстрировать без свободы внутренней конкуренции, особенно той, которая устанавливает уровень зарплат, продолжительность рабочего дня и избавляет производственные предприятия от произвола рабочих.
Если перейти теперь к сути проблемы, то бесстрастное изучение фактов показывает, что решение вопроса об уместности свободы рынка или протекционизма лежит не в плоскости экономических теорий, а преимущественно в сфере социологии и политики. Если сейчас все народы прибегают к протекционизму, то это не связано с теоретическими доказательствами, а вытекает лишь из политической и общественной ситуации в их странах, из определяющих ее чувств и интересов.
То же самое можно сказать относительно экономической свободы вообще. В Англии она существовала (по крайней мере отчасти) в прошлом веке, но теперь она отвергается. В октябре 1921 г. Ллойд Джордж заметил, что для борьбы с текущим кризисом правительство может избрать один из двух путей: предоставить все действию экономических законов или вмешаться и приступить к управлению социально-экономическими процессами. Он предпочел второй путь. Может быть он понимал, а может быть, и не знал, что прибегает к паллиативам, причем к паллиативам, в конечном счете лишь усугубляющим зло. Но его это не беспокоило, поскольку его цель заключалась в том, чтобы привлечь на свою сторону большинство самых активных граждан – демагогической плутократии.
