Паскаль Буайе - Объясняя религию. Природа религиозного мышления
По мнению Джастина Барретта, возможно, именно эти два фактора объясняют, почему настолько естественны образы деятельных богов и духов. Эта «естественность» коренится в том, что в настройках наших систем распознавания деятельности заложена чрезмерность. Но почему? Барретт считает, что это «высокоактивное распознавание деятельности» обусловлено у нас (и у других животных) вескими эволюционными причинами. Наши эволюционные качества унаследованы от организмов, которым приходилось иметь дело и с хищниками, и с добычей. В обоих случаях лучше перестараться, чем наоборот. Ложная тревога (увидеть деятельность там, где ее на самом деле нет) почти ничем не грозит, если сразу отмести неверные интуитивные выводы и не руководствоваться ими. Тогда как неумение распознать присутствующее рядом существо (хищника или добычу) может дорого обойтись.[66]
Разумеется, для большинства из нас ипостаси хищника и жертвы – это слишком давняя история, однако без нее сложно будет разобраться в некоторых особенностях функционирования нашего сознания. Другой психолог, Кларк Барретт, доказывал, что корни многих аспектов нашей интуитивной психологии нужно искать во взаимодействии с хищниками. У нас имеются сложнейшие системы логического вывода, запрограммированные считывать психическое состояние других существ и формировать на основе полученной картины планы и ожидания. Как я уже говорил в предыдущей главе, эволюционные психологи в большинстве своем считают, что интуитивная психология развилась у нас для межличностного взаимодействия. По мере усложнения сотрудничества требовались все более совершенные навыки понимания окружающих. Но проникновение в мысли других здорово помогает и в выслеживании добычи, и в спасении от хищников. Как считает археолог Стивен Митен, судя по имеющимся данным, современный человек гораздо лучше, чем его предки в свое время, понимает психическое состояние других существ, поскольку в ходе эволюции эта потребность только возрастала. В любом случае очевидно, что необходимость иметь дело с хищниками выступает одним из ключевых контекстов, активирующих наш механизм интуитивной психологии.[67]
Представители совершенно иной области – теологи прошлого – замечали во многих религиях частые отсылки к охоте, а также выраженность метафор, связанных с охотой или спасением от хищников. Шаманизм связан с охотой за душами, отпугиванием духов или избеганием посягательств со стороны опасных колдунов. Эти метафоры обнаруживаются и в других видах религий. Эллинист Вальтер Буркерт описывал охоту как одну из главных областей нашего эволюционного прошлого, на которые указывает религия. Многие антропологи отмечали присутствие немалого числа опасных хищников в мифологии и репертуаре сверхъестественного разных народов. Грозный ягуар из космологии жителей Амазонии и тигры-оборотни из азиатских мифов и легенд – наглядное доказательство значимости опасных хищников.[68]
Боги похожи на хищников?
Гипотеза Джастина Барретта о высокоактивном распознавании деятельности опирается на экспериментальные данные о наших системах логического вывода и дает нам контекст, проясняющий странные, на первый взгляд, черты религиозных сущностей. Начнем с того, что, как отмечал Гатри, ощущение присутствия кого-то непонятного и неуловимого, как правило, человеку неприятно. Среди неуловимых сущностей чаще встречаются опасные или пугающие, а не утешающие, что вполне понятно, если активируемые в таких контекстах системы изначально программировались на распознавание опасных хищников. Кроме того, как я говорил во второй главе, сущности, называемые богами или духами, в основном представлены в сознании как «человек плюс некая противоестественная особенность», а это всегда создает некую неопределенность – считать их в остальном людьми или нет. В большинстве человеческих обществ и в большинстве контекстов эта онтологическая неопределенность повисает в воздухе (и не то чтобы кого-то заботит). В чем боги или духи и люди точно схожи и точно различаются, остается неизвестным. Впрочем, что в этом удивительного, если основная система логического вывода, задействованная в представлении таких сущностей, – это распознавание деятельности, включаемое системами спасения от хищников и обнаружения добычи. Эти системы, как уже упоминалось, распознают действующую силу, но не уточняют, какого она рода.
Связь с взаимодействием с хищниками, на мой взгляд, проливает свет и на одно свойство духов фанг, которое прежде меня озадачивало. Дух, как я уже говорил, – это временная ипостась души усопшего, которая еще не достигла статуса предка. Так вот, в рассказах о встречах с такими духами часто упоминается, что они видят рассказчика, но не слышат или, наоборот, слышат голоса, но не различают лиц. Многим это несоответствие (слух без зрения или зрение без слуха) кажется особенно странным или пугающим аспектом встречи. И это относится не только к фанг. Неполнота сенсорных ощущений – частый элемент встреч со сверхъестественными сущностями. Почему это настолько выбивает из колеи, я довольно долго не догадывался, но, возможно, гипотеза Барретта о высокоактивном распознавании может служить объяснением, поскольку взаимодействие с хищниками – это один из тех контекстов, где слух без зрения (и наоборот) особенно опасен. Однако это лишь предположение.
Вернемся на более твердую почву. Барретт определенно прав, утверждая, что наша система распознавания деятельности участвует в создании религиозных представлений. Однако это объяснение необходимо уточнить. Смотрите: как и все мы, вы наверняка не раз испытывали на собственном опыте, как происходит высокоактивное распознавание, то есть истолковывали какой-то звук или движение как признак присутствия действующей силы. Однако во многих случаях выяснялось, что никакой действующей силы нет, и интуитивная догадка о ее присутствии быстро отбрасывалась. Это естественно. Высокоактивное распознавание имеет смысл только тогда, когда можно быстро отказываться от ложных предположений, иначе мы только и будем делать, что дрожать от страха, а это не адаптивно. Однако мысли о богах и духах – другие. Это устойчивые представления в том смысле, что человек хранит их в памяти, периодически вызывает в сознании и считает эти сущности неотъемлемым элементом окружающего мира. Если гипотеза Барретта логична – а мне кажется, что да, – нам придется объяснить, почему результаты этого высокоактивного распознавания не только не отбрасываются ввиду отсутствия наблюдаемых признаков означенных действующих сил, но и поддерживаются и закрепляются.
В частности, необходимо посмотреть, как некоторые интуитивные умозаключения о присутствующих поблизости действующих силах закрепляются благодаря отзывам о них других людей. Квайо истолковывают непонятные тени в лесу как присутствие адало. Многие из моих знакомых фанг рассказывали, как на их глазах то или иное животное исчезало в лесу без следа – и это означает, что его схватил дух. Такие рассказы наверняка укрепляют людей в сознании, что сверхъестественные сущности и вправду всегда рядом. Но обратите внимание: за счет свидетельств других укрепляется уже имеющееся у человека представление. Квайо строят большинство своих представлений об адало не на собственных впечатлениях, а на рассказах окружающих. Фанг истолковывают события в лесу как результат присутствия духов, но их представления об этих духах подпитываются, главным образом, постоянными предупреждениями об опасности, исходящей от витающих вокруг сущностей. При этом и квайо, и фанг – и большинство человеческих обществ – могут обойтись и вовсе без свидетельств. Точно так же некоторые христиане могут иметь личный опыт присутствия Господа или ангелов, но большинство христианских представлений строятся не на нем. Наоборот, создается впечатление, что личный опыт объясняется предшествующей установкой, а не наоборот.
Гатри и Барретт ведут нас в правильном направлении: значимость богов и духов действительно коренится в нашем интуитивном понимании действующих сил. Но, как я подчеркивал в предыдущей главе, мысли о противоестественных сущностях активируют в сознании множество разных систем, производящих определенные умозаключения. И вот тут Гатри попадает в яблочко: сверхъестественные идеи значимы, поскольку порождают сложные умозаключения, то есть поскольку задействуют множество разных систем логического вывода. Итак, давайте будем пока отталкиваться от гипотезы Барретта, что именно распознавание деятельности изначально выделяет на общем фоне представления о неуловимых сущностях. Как тогда закрепляются такие представления и почему они становятся значимыми для людей? Связь с системой избегания хищников может объяснить некоторые эмоциональные подтексты религиозного воображения, но ведь у людей формируются и долгосрочные отношения с религиозными сущностями. И свой вклад в виде умозаключений вносят другие системы сознания. Чтобы рассмотреть эти процессы подробнее, давайте сделаем еще одно лирическое отступление и взглянем на воображаемые сущности, похожие, но не совсем, на сверхъестественные.
