Уильям Дэбарс - Модель Нового американского университета
Не менее определяющим для Гумбольдта и его советников было благородное стремление к возвышению роли образования в воспитании индивида. Как интеллектуал и правительственный чиновник, Гумбольдт черпал вдохновение и даже находил практическое руководство в круге философов, связанном с немецкой идеалистической традицией и включавшем, прежде всего, Иоганна Готлиба Фихте и Ф.В.Й. Шеллинга[212]. В центре их романтической концепции влияния образования на индивида лежит понятие Bildung, связанное с образованием или культурой в целом, но более точно, с развитием, или «культивированием», личности. Согласно Иосифу Блейхеру, понятие «предполагает не только простое приобретение знаний», но «мобилизацию всех наших потенциальных возможностей для полнейшего их выражения». Этот процесс вовлекает не только индивида, но и охватывает измерение этического гражданина и, тем самым, служения на благо общества[213]. Под влиянием ряда эссе и отдельных работ Шеллинга и его окружения, Гумбольдт стал утверждать, что лишь то учебное заведение, которое объединяет преподавание с исследованиями, сможет воспитать подобного индивида[214]. По словам Джеффри Пека, «Bildung посредством Wissenschaft впоследствии стал краеугольным камнем университета»[215].
Невозможно переоценить важность для американского исследовательского университета прототипа, образованного объединением названных различных функций в рамках единого учреждения. Именно такая интегрированная платформа исследовательской и педагогической деятельности, характерная для американского исследовательского университета, и положена в основу модели Нового американского университета. Задача этой новой модели состоит в том, чтобы не только производить новое знание и инновации, но и дать студентам универсальную подготовку, обеспечив им способность на протяжении всей трудовой карьеры задействовать широкий спектр взаимосвязанных дисциплин и адаптироваться к изменяющимся требованиям рынка труда в условиях глобальной экономики знаний.
И хотя превосходство Оксфорда и Кембриджа делает их очевидными, пусть и не идеальными, прототипами американского исследовательского университета, относительно слабые представления американцев о формате «Университета Гумбольдта» позволяют нам сделать небольшое отступление о роли последнего для академической культуры[216]. «Возрождение университета произошло в Германии, – пишет Кларк Керр. – Прежде всего оно связано с основанием Берлинского университета… Акцент делался на философии и естественных науках, исследованиях, магистратуре, на свободе профессоров и студентов (Lehrfreiheit and Lemfreiheit). Сложился узнаваемый формат кафедр и институтов. Профессор стал видной фигурой как в университете, так и за его пределами»[217]. По оценке Керра, «современный немецкий исследовательский университет начиная с учреждения Берлинского университета в 1809 г. приблизился к открытиям и знаниям во всех областях на основе научных принципов, объединив эмпирическую и рационалистическую традиции и сформировав тем самым основу современной научно-исследовательской деятельности». Новая модель, кроме того, в значительной мере способствовала экономическому подъему Германии в конце XIX в., как и предвосхитила традицию американской модели государственной поддержки исследований[218].
Что весьма примечательно в контексте наших привычных представлений о слабом влиянии интеллектуалов на государственное управление, Гумбольдт, судя по всему, пользовался прерогативой направлять королю докладные записки с предложениями по академическим реформам[219]. Считается, что советники-философы из круга Фихте и Шеллинга, чей интерес к высшему образованию был вдохновлен идеалами и ценностями Просвещения и романтизма, обеспечили единство преподавательской и научно-исследовательской деятельности немецких университетов. «Никогда в XVIII или в XIX в. столь много реформаторских идей не исходило от немецкой профессуры, – рассуждает историк Чарльз Маклелланд. – Бюрократия, в отличие от других исторических периодов, была готова выслушивать идеи и даже следовать им на практике»[220]. Шаффер утверждает, что сила их влияния объясняется убежденностью в том, что за философскими умозаключениями стояли требования «полного пересмотра всей практической сферы». По ее наблюдениям, «неразрывная связь между теорией и практикой была основным пунктом их философии и потому оказалась встроена в структуры нового университета»[221].
Гумбольдт и его советники по педагогической реформе сформулировали ряд принципов, ставших впоследствии неотъемлемой частью академической культуры современного американского исследовательского университета. Так, на своих лекциях Шеллинг настаивал на институциональной самостоятельности и независимости от какого-либо государственного контроля, как и на принципе академической свободы, которую следовало считать неприкосновенной, чтобы университеты являлись подлинно «научными» учреждениями. А поскольку университеты призваны не только лишь передавать знания, преподаватели сами должны быть исследователями: «Преподаватель, который не проводит исследований, по определению не способен обучить своей методике или объяснить свои достижения». Согласно Шеллингу, преподаватель, «неспособный реконструировать всю совокупность своей научной дисциплины для себя или переформулировать ее на основе собственных умозаключений, никогда не выйдет за рамки чисто исторического изложения науки». Процесс научных изысканий является «более ценным, нежели его результаты; и именно процессу обучается образованный человек, получая возможность применить это умение, где бы он ни очутился». Это убеждение относительно единства исследовательской и преподавательской деятельности получило поддержку у всех советников Гумбольдта[222].
Масса других инноваций, реализованных в Берлинском университете, подобным же образом поражает нас созвучием современной концепции академической культуры. Среди них – самоопределение каждого вуза, соперничество университетов и плюралистическая модель (рожденная, как напоминает нам Шаффер, в противовес наполеоновской бюрократической централизации), а также рекомендация, чтобы государство обеспечивало финансовой поддержкой одаренных и подготовленных студентов вне зависимости от их происхождения. Вводная, подготовительная к специализации, учебная программа предвосхищала базовые требования в рамках общеобразовательной гуманитарной программы американских колледжей и университетов. От исследователей ждали вклада в знания, способствующего прогрессу всего общества. Как заключает Шаффер – «между знанием и действием нет антитезы: хорошая наука служит и практическим целям». Кроме того, «университет должен был выполнять больший объем функций в сообществе»[223].
Исследовательские университеты Америки добились исключительных успехов после окончания Второй мировой войны, однако на протяжении XIX в. и трех последующих десятилетий первенствовала немецкая академическая культура: «Из всех университетов западного общества в новейшую эпоху, вероятно, именно немецкие обладали наибольшей значимостью, – пишет Маклелланд. – Они первыми стали сочетать преподавательские функции с исследовательскими и тем самым создали модель современного университета. Именно они заложили основы современной научно-исследовательской деятельности». Концепция взаимосвязи исследований и преподавания, разрабатывавшаяся Гумбольдтом, представляла собой важнейшую инновацию. Ведь идеал Wissenschaft, институциализированный Гумбольдтом в Берлинском университете, закрепил представление о «преподавателе-исследователе», способствуя, как отмечает Маклелланд, появлению индивида, «преуспевающего в сфере как научных открытий, так и передачи знаний»[224]. По замечанию другого исследователя, «Берлинский университет был первым в мире, где исследования, а не только обучение считались первейшей обязанностью профессуры»[225].
Даже если образование Берлинского университета представляет собой переломный момент в эволюции современного исследовательского университета, некоторые историки уже ставят под вопрос легитимность так называемого мифа Гумбольдта. Митчелл Дж. Эш, например, обращает внимание на то, что многие структуры и практики, закрепившиеся в Берлине, вели начало от учебных заведений XVIII столетия, в особенности Университетов Галле и Гёттингена, основанных соответственно в 1694 и 1737 гг.[226] В отличие от средневековых университетов, в которых образование понималось как обучение общепризнанным доктринам, Университеты Галле и Гёттингена обратились к практикам научных учреждений XVI и XVII вв.[227] Питер Вайнгарт замечает, что к концу XVIII в. «исследования переместились из академий в университеты», поскольку последние с большей готовностью восприняли множество дисциплинарных культур, возникших вследствие растущей специализации[228]. Кроме того, согласно оценке Эша, концепция Берлинского университета была плодом коллективных усилий и связывалась современниками не столько с Гумбольдтом, сколько с такими фигурами, как Кант, Шлейермахер и Фихте[229].
