Бронислав Малиновский - Избранное: Динамика культуры
Помимо веры в то, что море играет опосредующую роль в воплощении, распространено мнение, что ваивайа помещается в лоно посредством балома. Обе эти версии сочетаются в теории, согласно которой балома вкладывает ваивайа в тело женщины под водой. Часто во сне балома является будущей матери, которая потом говорит мужу: «Мне снилось, что моя мать (или тетка по матери, или старшая сестра или бабка) вложила в меня ребенка; мои груди набухают». Чаще всего дух женщины появляется во сне и приносит ваивайа, хотя случается, что это балома мужчины, но всегда это вейола (родственник по матери) беременной женщины. Многие люди знают, кто их принес матерям. Вождь Омараканы То’улува знает, что его принес матери (Бомакате) Бугвабвага, один из ее табула («дедушек», в данном случае брат матери ее матери){296}. Бвоилагеси, женщина, о путешествиях которой на Туму я рассказывал выше, получила сына Тукулубакики от Томнавабу, своего кадала (брата матери). Куво’игу, жена Тукулубакики, знает, что ее мать пришла к ней и принесла ребенка, девочку, которой теперь около двенадцати месяцев. Такое знание возможно только в тех случаях, когда балома действительно является женщине во сне и сообщает о том, что вложил ваивайа в ее лоно. Очевидно, весть такого типа не является обязательным пунктом программы, и на самом деле большинство людей не знают, кому обязаны своим появлением на свет.
Есть исключительно важный элемент верований, связанных с перевоплощением, общий для всех версий, какими бы деталями они ни различались. Речь идет о всеобщем убеждении в том, что социальное деление – кланы и субкланы, к которым принадлежит индивид, – остается неизменным во всех воплощениях. Такое мнение выражали все мои информаторы. Балома на том свете принадлежит к тому же субклану, к которому принадлежал человек при жизни. Перевоплощение также происходит строго в границах данного субклана. Ваивайа помещается в лоно женщины балома, который принадлежит к ее субклану, как правило, это дух кого-то из близких вейола. Считается, что невозможны какие-либо исключения из этого правила, также невозможно, чтобы кто-то мог изменить в процессе перевоплощения свой субклан{297}.
Это все, что нужно было сказать о вере в перевоплощение. И хотя вера эта всеобща и универсальна, то есть разделяется всеми туземцами, она не играет особо важной роли в социальной жизни. Затронутый только что вопрос устойчивости связей родства на протяжении всего цикла изменений показывает, насколько велика сила социального членения и в какой степени представляется неизбежной принадлежность к определенной группе. Кроме того, такая вера усиливает связи родства.
VII
Может показаться, что вера в перевоплощение и убеждение в том, что ребенок-дух входит в лоно матери или помещается там, заведомо исключают какое-либо знание о физиологических механизмах оплодотворения. Однако в сфере верований, встречаемых как в диких обществах, так и в цивилизованных, бесполезно делать рациональные выводы и приводить доказательства по законам логики. Два убеждения, полностью исключающие друг друга, если подходить к ним логически, могут существовать одновременно, а очевидные факты – просто игнорироваться. Поэтому единственно надежным методом этнологических исследований является анализ каждой детали верований аборигенов, не полагающийся на логические выводы.
Утверждение о том, что туземцам совершенно неведом физиологический механизм оплодотворения, в целом верно и его трудно оспорить. Но, учитывая несомненную сложность проблемы, нам, дабы не впасть в серьезные заблуждения, совершенно необходимо вникнуть в частности.
Прежде всего, следует отличать оплодотворение, или участие отца в возникновении тела ребенка, от полового сношения в чисто физическом смысле. Что касается второго, то мнения туземцев можно сформулировать следующим образом: женщина, чтобы иметь ребенка, должна вначале вступить в половую связь.
Те сведения, которые мне удалось собрать, заставляют сделать вывод о необходимости различать эти два процесса. Моя цель состояла в том, чтобы объяснить некоторые противоречия, которые неожиданно выявились в ходе исследований. Указанное различение следует принять в качестве «естественного», поскольку оно соответствует убеждениям аборигенов и адекватно их выражает. Действительно, ведь невозможно было предвидеть, как туземцы отнесутся к этим вопросам, не было известно также, как они отнесутся к подлинному знанию о фактах. Тем не менее это различение имеет очевидное теоретическое значение. Ясно, что только знание первого факта (того, что отец участвует в оплодотворении) могло бы иметь какое-то влияние на туземные представления о родственном отношении отца к детям. Если же отец не имеет никакого отношения к возникновению тела ребенка (как считают туземцы), то не может быть и речи о каком-то родстве по мужской линии. Роль мужчины, которая заключается в чисто механическом «открытии» ребенку входа в лоно и выхода из него, конечно, не имеет существенного значения. Знание жителей Киривины ограничено смутной догадкой о том, что существует некоторая связь между половым сношением и беременностью, в то же время нет ни малейших представлений о том, что мужчина вносит свой вклад в создание новой жизни в теле матери.
Я хотел бы обобщить те данные, на основании которых я делаю это заключение. Начнем с того, что туземцы не понимают роли отца в зачатии. На прямой вопрос о причине (у’ула) беременности женщины или возникновения новой жизни они всегда отвечают: «Балома боге исаика» (это дал балома){298}.
Конечно, этот вопрос, как и все вопросы об у’ула, надо задавать с большим терпением и пониманием дела. Часто такой вопрос остается без ответа. Много раз, когда я спрашивал прямо и без обиняков об этом, если меня вообще понимали, то ответ был такой, как указано выше. Добавлю, что бывало и так, что ответ необычайно усложнялся, в него входили некоторые неясные намеки на соитие. Будучи заинтригован этим, я предпринимал чрезвычайные усилия, чтобы прояснить этот вопрос. При первой возможности я вступал в дискуссию на эту тему, о чем бы ни шла речь. Я формулировал проблему in abstracto[45], вступая в разговоры о каких-то конкретных случаях беременности в прошлом или в настоящем.
Особенно интересными и к тому же имеющими решающее значение были случаи, когда беременная женщина была незамужней{299}.
Когда я спрашивал, кто является отцом внебрачного ребенка, то получал всегда один и тот же ответ, что отца нет, так как девушка не замужем. Если я дальше напрямую допытывался о физиологическом отцовстве, туземцы не понимали, о чем идет речь. Тогда я спрашивал: «Есть много незамужних девушек, почему же именно эта, а не какая-то другая забеременела?». Ответ был всегда один и тот же: «Этого ребенка ей дал балома». Здесь меня прямо-таки ставили в тупик замечания о том, что незамужняя девушка, целомудрие которой сомнительно, особенно подвержена опасности получить ребенка от балома. Более того, девушки более склонны держаться подальше от балома, избегая купаний во время прилива, чем предохраняться от беременности, соблюдая целомудрие.
Однако к детям, не имеющим отцов, и к их матерям киривинцы не слишком расположены. Я помню немало случаев, когда мне показывали некоторых девушек, называя их негодными, «плохими», ибо они имели внебрачных детей. На вопрос, почему это плохо, отвечали стандартно: «Потому, что нет отца, нет муж чины, который взял бы этого ребенка на руки» (Гала таитала Сикоро’и).
Мой переводчик Гомайа завел довольно типичный для добрачного периода роман с Иламверией, девушкой из соседней деревни. Тогда, когда у них дело еще не дошло до интимной связи, он хотел на ней жениться. Но в итоге девушка родила ребенка, а Гомайа женился на другой. Когда его спросили, почему он отказался от женитьбы на своей прежней симпатии, он ответил: «У нее ребенок, а это плохо». В то же время он был полностью уверен, что за все время их «помолвки» девушка ни разу не была ему неверна (юноши в Киривине часто бывают в плену таких иллюзий). Гомайа не имел никакого понятия об отцовстве. Если бы он что-то знал об этом, то признал бы ребенка своим, так как верил, что молодая мать не имела сексуальных связей с кем-либо другим, кроме него. Но тот факт, что ребенок родился в неподходящее время, был достаточной причиной перемены его решения. Это вовсе не означает, что у женщины, ставшей матерью-одиночкой, непременно будут какие-либо серьезные трудности с замужеством. Во время моего пребывания в Омаракане две молодые женщины, будучи в таком положении, вышли замуж, что произошло без каких-либо кривотолков. Среди женщин в том возрасте, который можно назвать «брачным» (25–45 лет), нет незамужних, а на вопрос, не останется ли девушка одинокой из-за того, что у нее есть ребенок, аборигены отвечают категорическим отрицанием. С этой точки зрения следует рассматривать все то, что было сказано о балома, который приносит детей. Это относится также к описанным конкретным случаям.
