Юрий Минералов - Введение в славянскую филологию
203
См.: Кишкин Л. С. Сватоплук Чех, М., 1959.
204
Отсюда сложная реакция словаков на так называемую «венгерскую революцию 1848 г.». И все же словацкий народ веками находился между австрийцами и венграми, как меж двух огней.
205
Трубецкой Н. С. Общеславянский элемент в русской культуре. С. 182.
206
Вишенский И. Послание ко князю Василию Острожскому и ко всем православным христианам в Малой России // Вишенский И. Сочинения. М.; Л., 1955. С. 23.
Уместно оговориться, что на явный полемический перехлест Иоанна Вишенского, касающийся грамматических «коварств», православные авторы отреагировали чисто творчески: одна за другой были написаны и изданы великолепные «Грамматика словенска» белоруса Лаврентия Зизания (1596) и «Грамматики славенския правилное синтагма» Мелетия Смотрицкого (1619).
207
Трубецкой Н. С. Общеславянский элемент в русской культуре. С. 181–182.
208
Большим многообещающим талантом обладал погибший молодым в годы Второй мировой войны Кшиштоф Бачиньский (1921–1944).
209
Плахин Е. А. Ударение и информация // Русское языкознание. Вып. 2. Алма-Ата, 1970. С. 198.
210
Плахин Е. А. Ударение и информация. С. 200.
211
См.: Щерба Л. В. Фонетика французского языка. Л., 1939. С. 79. Литература об ударении огромна, но слишком одностороння. Работы о семантике разноместного ударения и об отличиях в этом плане языков с фиксированным ударением от языков типа русского непропорционально малочисленны.
212
Потебня А. А. Эстетика и поэтика. М., 1976. С. 210.
213
См. подробно: Минералов Ю. И. История русской литературы XVIII века. М., 2007.
214
В польском языке с его ударением, фиксированным на предпоследнем слоге, рифмы, соответственно, «женские».
Справедливо, что поэзия русского барокко, испытывавшая огромное польское влияние, переняла у поляков женскую рифму и под влиянием их поэзии игнорировала рифму мужскую: «Хотя это ограничение на рифмовку правильно ощущалось как полонизм, недопустимый в русской и украинской поэзии, оно тем не менее соблюдалось. Иногда оно даже насильно сдвигало ударение на предпоследний слог — ср. рифмы Симеона (Полоцкого. — Ю. М.) ослави — яви, тѣло — зѣло» (Якобсон P. O. Работа по поэтике. С. 61.).
215
См.: Минералов Ю. Поэзия. Поэтика. Поэт. М., 1984.
216
Томашевский Б. В. Стих и язык. М.; Л., 1959. С. 70.
217
У вышеперечисленных поэтов примерно треть чисто предударных рифм, приблизительно по стольку же синтетических и чисто заударных.
См.: Минералов Ю. И. Современная русская рифма, ее теория и предыстория / Минералов Ю. И. Поэтика. Стиль. Техника. М., 2002.
218
Исаченко А. В. Из наблюдений над «новой рифмой»//Slavic poetics. The Hague-Paris, 1973. С. 220.
219
Жирмунский В. М. [Предисловие к книге]: Вальцель О. Проблема формы в поэзии. Пг., 1923. С. 14.
220
См.: Минералов Юрий. Хроники пасмурной Терры. Книга стихов. М., 2000. С. 66.
221
См.: Минералов Ю. И. Теория художественной словесности. М., 1999; он же. Теория словесности А. А. Потебни // Минералов Ю. И. Поэтика. Стиль. Техника. М., 2002.
222
Полибий (во II в. до Р. Х.), рассказывая о завоевании галлами принадлежавших этрускам земель в северной Италии, замечает, что край, прилегающий к Адриатическому морю, занимает другое племя, весьма древнее, называемое венетами; обычаями и образом жизни они немного отличаются от кельтов, но употребляют другой язык.
223
Гильфердинг. Древние переводы истории славян. II. 189. 227–228, 229.
224
Достойно внимания обстоятельство, что в Староградском гербе, вошедшем, со временем, в Состав Мекленбургского герба, встречается рука, держащая кольцо. Renizmann. Num. Wappenb. Taf. 12: № 80, 95; Taf. 27: № 136, 137, 143–146. Siebmacher. N. vollst. Wappenb. I, 34.
225
Считаю нелишним дать здесь место небольшой заметке о городах древних славян: «Все народонаселение области, — говорит Макушев, — сосредоточивалось в деревнях и селах; центром же административным и религиозным был город. Город, в противоположность деревне, означал огороженное и укрепленное место. Города были деревянные (срубить город) и земляные (сметать город). Не имея постоянного народонаселения, города служили для окрестных жителей надежным убежищем в случае неприятельского нашествия. Сюда сходились также для поклонения и жертвоприношения богам, равно как и для общественных дел. От того в городе не было других построек, кроме храма (в тех местах, где вообще сооружались храмы) и княжеского двора. В особых пригородах жило торговое сословие. Впоследствии же пригороды слились в одно с городом: таким образом произошли торговые города… Города у балтийских славян постоянно сохраняли свой древний характер, служа сборным местом для сельского народа. Значение их религиозное и административное. Даже там, где была развита обширная торговля, город оставался незастроенной крепостью, а около него лепились пригороды и слободы, населенные купцами и промышленниками. Города укреплялись деревянными стенами или земляным валом». Сказ, иностр. 112, 116.
226
На этих знаменах, по крайней мере в некоторых случаях, были написаны изображения богов. Так, по словам Титмара, на знаменах лютичей была изображена какая-то богиня (Chron. Vil, 47). В другом месте тот же автор говорит, что лютичи, идя войной, следовали за богами, им предшествовавшими (Chron. VI, 16.). Это, разумеется, следует понимать в том смысле, что впереди войска несли военные знамена или значки с изображениями на них богов.
227
Здесь речь идет, очевидно, о том же истукане, который Титмаром назван Сварожичем. Может быть, это последнее имя было только эпитетом Редигаста, именем которого Титмар называет, как мы видели выше, самый город Ретру. Позднейшие писатели упоминают о Редигасте, имя же Сварожича более не встречается у западных летописцев. Вообще, и в описаниях города Ретры у Титмара и Адама находим разногласия, может быть, впрочем, обусловленные некоторыми перестройками города в течение полустолетия, разделявшего обоих названных писателей.
228
Точно хронологически фиксировать такие явления, разумеется, невозможно.
229
«Киевские листки» представляют собой небольшой (в семь листов) отрывок служебника по римско-католическому (западному) обряду, но на церковнославянском языке; написан этот памятник глаголицей, притом с чрезвычайно архаичным начертанием букв; по внешним признакам памятник относится к X в. Наиболее характерной чертой языка этого памятника является замена староцерковнославянского щ (произносившегося первоначально как шт.) через ц и сочетания жд через з: напр, обльцльль (вм. обльщалъ), падазь (вм. падаждь). Это и дает право предполагать, что памятник этот написан чехом (мораванином): в чешском языке старославянским щ и жд действительно соответствуют ц, з (церковнослав. нощь — чешск, поč, церковнослав. между — чешск, mezi и т. д.), а в X в., т. е. в эпоху до падения слабых еров, чеху было даже трудно выговорить сочетание шт., жд, так что при чтении церковнославянского текста он должен был чем-то их заменить (остальные церковнославянские звуки и звукосочетания в то время для чеха трудностей не представляли). Ту же черту представляют и так называемые «Пражские листки» (отрывок богослужебного текста по восточному обряду) конца XI в. — памятник уже несомненно чешского происхождения. Эти «Пражские листки», представляющие кроме указанной черты еще много других чехизмов, показывают, что в Чехии в свое время сложилась особая редакция церковнославянского языка. К сожалению, однако, церковнославянская традиция в Чехии вскоре захирела, так что «Пражские листки» являются памятником, единственным в своем роде.
230
Следует заметить, что, хотя пользование кириллицей, а не глаголицей ясно указывает на непосредственное восхождение именно к древнеболгарской традиции, тем не менее некоторые древние памятники сербско-церковнославянского и русско-церковнославянского языков сохранили следы сильного влияния так называемой македонско-церковнославянской литературы, писанной глаголицей.
