Патрик Шампань - Делать мнение: новая политическая игра
* Те же самые советники по политическому маркетингу, которые уже пятнадцать лет настаивали на важности "видимости" и технике общения, сегодня отрицают "сверхпроникновение СМИ" в политику. На самом деле они лишь опережают уеталость политических деятелей по отношению к техникам, которые не являются настолько эффективными, как в то заставили поверить эти специалисты. Они сделались творцами новой моды, в любом случае неминуемой, моды на "говорить редко", моды завершения "политики спектакля" и возвращения политиков к стратегиям общения с тем, чтобы иметь возможность удерживаться на этом рынке.
им экономической логике привлечения максимальной аудитории, немедленно стараются их заинтересовать и увлечь просмотром передач, которые изготавливаются для тех, кому политика в ее традиционном определении не интересна. Однако, не стоит полагать, что "политическая компетентность", которая приобретается таким образом этой широкой публикой, поставленной в положение зрителя, будет подобна компетентности активного меньшинства, которое, собственно говоря, и "занимается" политикой. Простая минимальная способность мобилизовать схемы восприятия, большая часть которых не является специфически политическими, вовсе не позволяет действительно конструировать политические проблемы, что характеризует политическую компетентность профессионалов.
Социология политики является во многом социологией нашего политического бессознательного. Именно это объясняет одновременно трудности попыток и сопротивление, которое они порождают. Люди, прослушавшие курс "политических наук" и выучившие в ходе университетских лекций научные категории политики, или те, кто более того, стали, как политологи, по профессии специалистами политического анализа, не занимают социологически лучшие позиции для восприятия как таковых категорий политической перцепции, организующих обычное видение политического мира тех, кто не учился в вузе. Политический мир не всегда воспринимается в категориях собственно перцепции и, наоборот, может существовать политика, которая выражается не теми словами, которые используются профессионалами от политики. Политическая наука старается всем присвоить свои собственные мыслительные схемы. Это происходит всякий раз, когда политологи придают словам или даже поведению опрашиваемых тот же смысл, что им дает и политическое поле. На самом деле поведение и дискурсы социальных агентов должны быть вновь определены по отношению к ментальным структурам, сквозь которые политика постигается и которые далеки от того, чтобы быть идентичными ментальным структурам политологов. Голосовать за определенную политическую партию вовсе не означает, что вы поддерживаете эту партию такой, какой она сама себя определяет в политическом пространстве, но только то, что некое видение политики и позиции различных деятелей привело к тому, что вы предпочли этот бюллетень, нежели другой. Аналогично, нельзя утверждать, как это обычно делают политологи, когда просят опрашиваемых определить свое место в континууме между "'левыми" и "правыми", что такая-то часть населения/39/ действительно относится к "левым" или к "правым". Это все равно, как если бы эти категории немедленно были поняты всеми и, кроме того, как если бы их содержание было однозначно и универсально понимаемо и признано. Настоящий научный предмет состоит именно в анализе используемых в политике категорий, в символической борьбе, которая разворачивается вокруг них и в различных обозначениях, которые в них вкладывают разные социальные группы.
"Политическая наука" с помощью опросов общественного мнения чаще всего ограничивается тем, что более или менее неосознанно разрешает игру коллективного политического бессознательного, в то время как именно его нужно было бы выбрать в качестве объекта и анализировать таким, каков он есть. Чтобы выявить на практике все то, что отделяет научный анализ от простого комментария политолога, можно еще раз отослать читателя к статье Пьера Бурдье [11] по поводу опроса общественного мнения, проведенного в 1976 году. Его авторы хотели, чтобы исследование выглядело скорее как "развлекательное", в этих целях они заставили анкетируемых поиграть в политике в "китайские игры": они должны были на примере предметов и животных найти ассоциации с шестью политическими деятелями, широко известными всему населению благодаря телевидению. Итак, в то время, как опрашиваемых просят, например, провести идентификацию политического деятеля с "журавлем" или "муравьем", с "вороной" или "лисицей", с "дубом" или "розовым кустом", с "белым" или черным", они могут произвести ни что иное, как простое восстановление в памяти (не отдавая себе в том отчета) некой первичной культуры, то есть, чаще всего, культуры начальной школы, которая дремлет в каждом французе и которая может служить, за неимением лучшего, практическим руководителем классификации социального и политического мира. Самое интересное в этом опросе заключается не в полученных статистических распределениях, а в самой идее игры, в выборе предметов и животных. Тот факт, что этот опрос имел некоторый успех у анкетированных (например, число "не ответивших" было очень мало), объясняется некой непосредственной, спонтанной и незаметной - потому что подсознательной - связью, которая устанавливается между, с одной стороны, бессознательными схемами политологов, которые "выдумавших" вопросы, и, с другой стороны, практическими категориями, используемыми социальными агентами для постижения политического мира, иначе говоря, специфического универсума, который формально/40/ принадлежит всем, но фактически становится объектом очень разных способов присвоения, начиная с присвоения профессионалами от политики вплоть до присвоения культурно и экономически обездоленными*. Опросы более верно говорят о политическом бессознательном тех, кто ставит вопросы, чем об анкетируемых и, будучи далеки от привнесения научного, то есть демистифицированного и демистифицирующего взгляда на "общественное мнение", они чаще всего способствуют усилению верований.
Анализ случая
Мы видим различные препятствия, которые противостоят научному анализу трансформации политического поля в том виде, в котором она получилась в результате развития новых СМИ, распространения практики опросов общественного мнения и появления новых специалистов по коммуникации. Именно это объясняет укоренившуюся методологическую предвзятость. Если я предпочел обратиться к глубинному изучению ряда конкретных и ограниченных случаев, то это потому, что, хотя бы в первое время, мне это казалось более плодотворной исследовательской стратегией, чем чересчур глобальные или теоретически амбициозные исследования. Часто придают большое значение обширным статистическим обследованиям, поскольку они осуществляются на репрезентативных выборках французского населения и не уделяют внимания аналитическим разработкам монографического типа, которые считают "ограниченными" и "нерепрезентативными", а значит имеющими силу только для изученных случаев. Утверждать, что нельзя выводить результаты монографических исследований за пределы изученных случаев, - это означает смешивать эмпирическое обобщение результатов с теоретическим обобщением схемы анализа или объяснительной модели, которая была выстроена по поводу конкретного эмпирического случая [12]. Очевидно, что все уличные/41/
* Конечно, именно это обеспечивает нынешний успех на телевидении передаче "Бебет-Шоу", которую некоторые специалисты по политической коммуникации, а значит и некоторые политологи, объявляют "самой важной политической передачей", потому что ее осмотрят чаще, чем другие непосредственно политические передачи (и еще может быть из-за того, что показана некая насмешка по тношению к сословию политиков, которому одновременно завидуют и которое ненавидят).
манифестации как феномены не идентичны демонстрации сельских тружеников в марте 1982 года или манифестациям лицеистов и студентов в ноябре 1986 года; столь же очевидно и то, что все телевизионные дебаты не передают совокупности характеристик, которые можно было наблюдать в дебатах в 1985 году, где противостояли Жак Ширак и Лоран Фабиус. Но если возможно осознать их без непреложной необходимости изучать все уличные манифестации или все теледебаты политических деятелей, то потому, что с научной точки зрения вполне законно распространение принципов анализа, которые были выявлены на примере отдельных политических событий, впрочем, выбранных намеренно, так как они представляли по-настоящему идеальные и реализованные типы манифестаций или дебатов в том виде, в котором они сегодня вызваны к жизни новой структурой политического поля. Парадоксально, но самые общие механизмы могут быть более легко обнаружены в ходе пунктуального и детального изучения отдельных случаев, нежели на примере экстенсивного изучения. С некоторой точки зрения статистический анализ не сопряжен с риском: за отсутствием настоящего понимания он хотя бы предоставляет информацию. Монографический анализ, особенно в политике, более рискован, потому что он, с одной стороны, вскрывает то, что посвященные уже знают, не зная того по-настоящему, и на счет чего у них вдруг создается впечатление, что им это всегда было известно. Между тем, монографический анализ является, возможно, единственным методом, который позволяет по-иному вскрывать политическую жизнь и позволяет понять логику, которая управляет функционированием политического поля и присутствует в самых обычных и незначительных политических событиях, начиная с предвыборного вечера на телевидении и вплоть до объявления кандидатуры на президентских выборах или журналистского комментария.
