Владимир Корочанцев - Африка — земля парадоксов
— У вас был конкретный прототип для этой скульптуры? — поинтересовался я.
— Все вожди. Всех времен и, если хотите, народов, — ответил Мукомберанва.
— У него очень сильный характер. Вам это хорошо удалось показать.
— Иначе за ним не пошли бы люди, — подхватил скульптор. — Они могут повиноваться ему, но не следовать за ним. Это подрывает общину. В собственной хижине, говаривал мой дед, и дурак — умный, а за пределами-то хижины все по-другому. Вождь обязан подавать пример в соблюдении извечного кодекса морали, чтобы не угас дух общины, не подгнили ее нравственные устои. Он хранитель обычаев и традиций, и то лучшее, что есть в рядовом человеке, должно быть многократно увеличено в вожде. К примеру, принцип «куэвибата», требующий предельной сдержанности и самоконтроля, рекомендует действовать лишь по зрелом размышлении и ни малейшим движением не реагировать на промах соплеменника. Если кто-то уколет, обидит вас, то, согласно «куэвибата», позорнее всего ответить тем же.
Оскорбление отметают молчанием.
— Ну а если вождь или старейшина ведет себя против правил хорошего тона?
— Тогда он получит должную оценку, и не обязательно ему скажут о ней в лицо — иногда опять же молчание, общее равнодушие сильнее самого сурового публичного порицания. Когда человек на виду, его достоинства и недостатки тоже всем заметны, как бы он их ни скрывал. Ничтожество, временщик, перехитривший свой жребий и волей случая вознесенный на пьедестал, в конечном счете займет надлежащее место в склепе исторических посредственностей, какие бы дифирамбы куртизаны ни пели ему при жизни.
Миф и поэзия наполняют каждую скульптуру Николаса. Символы и аллегории, сопровождающие зимбабвийцев от рождения до последнего вздоха, придают его произведениям совершенно определенный жизненный смысл. Круглые, большие глаза — черта искренних, чистых людей, три глаза у двух почти сросшихся друг с другом человеческих головок говорят о безмерности любви. Николас обтесывает гигантские камни только при ярком солнце, желая передать в них свет и тень.
В ателье Джозефа Ндаидарики я залюбовался работой «Поверяет секрет»: два бабуина, слившиеся в камне, повернулись лицом к лицу, положив руку на руку.
— Такие секреты хранятся вечно, — промолвил Джозеф.
На основе народной философии складываются новые представления, осмысливается современная жизнь — и не только в собственной стране, но и во всем мире. Это особенно хорошо видно в работах того же Джозефа Муссондо — автора «Ядерной катастрофы». Джозеф очень молод, у него еще все впереди. Поборник свободы, он отдает часть гонораров беженцам из Южной Африки, голодающим детям континента. Никто не обязывает к этому скульптора, но у него, по словам С. Роджерса, вошло в инстинкт сознание солидарности с угнетенными и обездоленными.
Моральный кодекс шона советует человеку не слишком бурно выражать свои добрые чувства, не кичиться своими хорошими поступками, которые должны идти из глубины души — только тогда они будут действительно свободными от всяких побочных намерений. Шона изливают любовь не в словах, а в делах, не выказывают ее принародно. У них нет места сентиментальности — чувству обезоруживающему, неискреннему, присущему слабым. Они не выдают свою привязанность поцелуями. Долг каждого мужчины — обеспечить защиту женщине и уважение старикам. Во время трапезы в своем доме мужчина всегда сидит ближе к двери, чтобы быстро выскочить из хижины по первому сигналу тревоги. Любовь отца измеряется тем, что он делает для наследников, как воспитывает их. И в этом есть резон: чем больше внимания к детям, тем крепче усваивают они моральные заповеди общины.
…Среди статуй, теснящихся в кабинете С. Роджерса, выделяется скульптура «Страдание» Джона Киканы. Человек с перекошенным от горя лицом взывает к сочувствию. Кикана живет в отдаленной деревне Русафи, в религиозной миссии. Он инвалид. Его волнуют нравственные, общечеловеческие темы. В своих произведениях раз за разом он пытается передать мучительность боли, борется за то, чтобы ее в нашей жизни было меньше.
— Не все молодые скульпторы тяготеют к работам с ясным социальным подтекстом, — говорит профессор Роджерс. — Некоторые ваяют или рисуют ради выражения чистой красоты, соприкосновение с которой тоже потрясает и очищает.
Несколько лет провел в Великобритании Мозес Гудса. Он вернулся на родину с убеждением, что в мире сейчас стало трудно жить и что молодежь, объединив усилия, может сделать нашу Землю лучше и безопаснее.
— Социальное для меня — в борьбе за прекрасное, — заявляет он. — Когда мы поймем, сколь прекрасна и уникальна наша жизнь, на планете станет спокойнее.
Как-то я наблюдал за работой Николаса Мукомберанвы в деревушке южнее Хараре. Он неистово обтесывал глыбу серпентина. Под учащенными ударами брызгала, рассыпаясь искрами, каменная крошка, из монолита, словно из сгустившейся в материю массы времени, из темной, не воспринимаемой конкретно вечности, проступали живые черты. Будто уловив мое настроение, Николас произнес:
— Человек кровно связан с временем. Он является из неизвестности и уходит туда же. Так почему он должен выделяться в природе, если, родившись на свет, когда-нибудь неминуемо расстанется с жизнью, незаметно и навсегда возвратится в неизвестность, которую мы зовем вечностью?
Он закончил свой труд, с легким вздохом положил резец на землю и откинулся назад.
Я воскликнул:
— Николас, это шедевр!
Он покачал головой:
— Нет, я не удовлетворен. Есть недостатки, которые могу увидеть только я сам.
Благодаря желанию выразить великие идеи свободы, стремлению к прекрасному не иссякают творческие силы скульпторов Зимбабве.
МАСКА, ТЫ НЕ КОНЕЦ!
ТЫ НАЧАЛО И ОБНОВЛЕНИЕ!
У каждой африканской маски своя конкретная задача. Маска может внушать страх, ужас, уважение, почтение или вызывать веселье, насмешку. Многое зависит от характера ее носителя и манеры ношения. Некоторые дозволено надевать только одному определенному человеку. Обычно маска — часть костюма, маскирующего личность танцора. Никто не обижается на его действия, которые могут быть даже оскорбительными, но не воспринимаются как личное оскорбление. Богу дозволено все.
Африканская маска — не примитивное переодевание, не маскарад, не средство сойти за божество — она сам бог, являющийся народу в своем истинном облике. Люди не должны узнавать знакомых, вдруг избранных посредниками невидимых существ, — иначе обряд пойдет насмарку.
Тайна носителя маски укрепляет его дух, усиливает воздействие ритуала. Когда судья на Западе надевает парик и мантию, это деперсонализирует его, отделяет личность от исполняемой роли судьи: приговор обвиняемому выносится уже не гражданином имярек, а обществом, представляемым им. Скрывшись за маской, человек как бы теряет слух: он не слышит приказов вождей, советов старших, которым еще вчера беспрекословно повиновался, просьб знакомых. Он становится выразителем каких-то более высоких объективных жизненных процессов, воли и велений высших сил.
В философском плане маска призвана продемонстрировать участие в одной и той же жизни существ живущих и давно ушедших, невидимых, она — временное пристанище, приют богов и духов, причем обиталищем является не только сама маска и одежды к ней, но и ряженый. В весь этот ансамбль вселяется божество, и, пока оно живет в маске, человек тоже пребывает в священном мире, являясь не самим собой, а богом, который действует за него. Маска дает возможность человеку не только отделять себя от окружающего мира, но и удаляться от мира сего к Богу, и личность его самого уже не имеет значения, ибо он исполняет социально значимый акт, важный для выживания всех.
Маска — спутник африканца на всех этапах жизни: при рождении, переходе от юности к зрелости, включении его в социальную жизнь, на смертном одре и похоронах. Она присутствует при искупительных и благодарственных молитвах, при обращении к умершим предкам, семейным духам и божествам. Ею пользуются при осуждении преступника, уплате вором компенсации, благословении полей, выражении благодарности за урожай, при обращении к предкам с просьбой спасти народ во время войн. Чтобы высмеять мелких преступников и лодырей, тоже пользуются ею. Увеселительные маски, маски-шуты безобидны, на них разрешается смотреть непосвященным, женщинам и детям.
У народов дан и гере в Кот-д’Ивуаре и Либерии маска высшего ранга изображает могущественного лесного духа, который выполняет функции судьи, законодателя, миротворца, принимает наиболее ответственные решения о войне и мире. В ее присутствии никто не отважится лгать. Все признают ее нейтральной, в каком-то смысле высшей нравственной инстанцией. В прежние времена дан и гере приносили ей в жертву пленников. Такого рода маски регулярно задабривают куриной кровью, пальмовым маслом и разжеванными орехами кола.
