Сергей Платонов - Учебник русской истории
А. Васнецов. Старая Москва
Случилось это в то самое время, когда другие православные государства клонились к упадку и гибели. На православный Восток надвинулась гроза турецкого завоевания. Завладев азиатскими провинциями Греческой империи, турки перешли в Европу; в исходе XIV и начале XV в. покорили они балканских славян и кольцом окружили Царьград. Мы видели, что в ожидании своей гибели греки искали помощи даже у папы (§ 45). Ничто, однако, не помогло, и в 1453 г. Царьград был взят турками. На Востоке не осталось ни одного православного государства, ни одной независимой епархии: все было пленено «безбожными агарянами» (так звали тогда турок). Одно только Московское государство имело православного государя и независимого митрополита; одно только оно росло и крепло, объединило могучее великорусское племя и сбросило с себя последнюю тень татарского ига. С давних пор, с самого принятия Русью христианства, на Руси усвоили мысль о том, что все «православие» (то есть совокупность православных христиан) испокон века объединено под единою верховною властью греческого государя («цесаря», «царя») и греческой церкви. Поэтому-то Константинополь, столица царя и патриарха греческих, Русью был назван «Царьградом» и почитался за столицу всего «православия».
Падение Константинополя в 1453. Фото из музея-панорамы в Стамбуле
Теперь, когда Царьград был пленен турками и все восточные государства и церкви подчинены ими, в православии не осталось иной столицы, кроме свободной Москвы. Московские люди поняли это вскоре после падения Константинополя. Московские князья Иван III и Василий III начали смотреть на себя как на наследников и преемников греческих царей. Иван III женился на греческой царевне, усвоил себе греческий герб, венчал внука Дмитрия на «царство». Как он, так и Василий III иногда стали звать себя «царями». Такой взгляд разделялся и выезжими на Русь греками, и балканскими славянами, которые взирали на московских князей как на единственных защитников веры, искали их поддержки и помощи против турецкого гнета и называли их прямо наследниками императоров. В тогдашней русской письменности сами русские люди охотно занимались темами о преемстве между Византией и Москвой. Исходя из мысли о богоустановленном единстве всего христианского мира, один из писателей того времени, псковский Инок (Елеазарова монастыря) Филофей написал великому князю Василию III послание, в котором доказывал, что изначала мировым центром был Рим старый, затем Рим новый (Roma nova — Константинополь), а в последнее время стал третий Рим — Москва. «Два Рима падоша (говорил Филофей), а третий стоит, а четвертому не быти». Такое выражение получила мысль о всемирной роли «Москвы — третьего Рима». Вслед за Филофеем другие писатели раскрывали ту же идею, именуя Московского великого князя царем всего «православия», Москву — «новым Константиновым градом» (то есть новым Царьградом), а русский народ — «новым Израилем», который самим Господом избран во главу всего православия. Эту мысль о передаче всемирного главенства от Царьграда Москве старались доказать и пояснить всеми способами. Указывали на то, что во многих случаях святыня сама чудесным образом переходила из Греции, где меркло православие, на Русь, где оно сияло по-прежнему (например, Тихвинская икона Богоматери). Передавали предание, будто сам апостол Андрей Первозванный был в Русской земле, благословил горы Киевские и предсказал, что на Руси будет цвести истинная вера; на этом основании заключали, что русская церковь ведет свое начало от апостолов и потому является достойною преемницею греческой церкви. Рассказывали далее, что знаки царского сана давно были переданы самими греческими царями (именно Константином Мономахом) на Русь великому князю Владимиру Мономаху, а от него перешли, по естественному преемству, к московским великим князьям. В Москве действительно существовала (и существует) шапка Мономаха, а также его оплечья (бармы), которые возлагали на себя великие князья при венчании на престол.
Шапка Мономаха
Сложилась, наконец, легенда даже о том, что русская династия происходила от первых римских царей, так как Рюрик был будто бы потомком Пруса, брата императора Августа. Целым рядом подобных преданий была укреплена в Москве мысль о том, что Московское государство есть первенствующее во всем «православии», что Московский князь есть «царь православия» и что московская церковь, сохранив, одна изо всех православных церквей, свою независимость и чистоту, тем самым стала выше старых восточных патриархатов.
Бармы
Усвоив эту величавую мысль, московские князья поставили себя на большую высоту. Сознавая за собою всю полноту вотчинной власти на свою землю, чувствуя в себе национальных вождей многолюдного и сильного народа, они желали теперь играть вселенскую роль царей всего православного мира. Понятно, почему их власть казалась такою могущественною и самодержавною. Но эта самодержавная власть не всем была приятна и не всеми охотно признавалась. Против нее стало заметно движение в московском боярстве XV в.
§ 54. Боярство и княжата; их притязания
Бояре. Местничество. Право «отъезда». Боярская аристократия и великокняжеская власть
Как было сказано (§ 43), в первое время возвышения Московского княжества в Москве образовалось преданное князьям боярство. Древний обычай давал боярам и вольным княжеским слугам право уходить со службы князю, если слуга бывал недоволен своим «государем» (хозяином). Знатнейшие из слуг, бояре, кроме того, считали себя вправе участвовать в княжеской думе и обсуждать все дела управления и политики. В XIV ст. бояре не уходили от московских князей, потому что в Москве им было лучше и доходнее, чем где бы то ни было. Напротив, из других княжеств добровольно приезжало в Москву много слуг и просилось на московскую службу. Имея прямую для себя выгоду в успехах Москвы, бояре московские всеми силами старались для усиления московских князей и были их верными слугами. Не раз они даже правили княжеством за малолетних или неспособных князей и никому не давали их в обиду. Зато и князья ценили и жаловали своих бояр. По преданию, Дмитрий Донской, умирая, приказывал своим детям: «Бояр же своих любите и честь им достойную воздавайте, без их думы ничтоже творите». Среди этого старого, коренного московского боярства особенно были заметны род Федора Кошки (родоначальника Романовых и Шереметевых), род Бяконта (родоначальника Плещеевых и др.), род Мурзы-Чета (родоначальника Сабуровых, Годуновых и др.), роды Головиных, Морозовых, Вельяминовых и многих других. Начиная с XV в. в среду московского боярства стали поступать в большом числе удельные князья северной Руси и выезжие князья из Литвы. Удельные князья приходили на службу Московского князя со своими уделами, которые великий князь оставлял за ними в качестве простых боярских вотчин. Князья литовские переходили в Москву также со своими волостями; если же они выбегали из Литвы без земель, то великие князья давали им земли от себя. Таким образом, новые слуги московского государя были обеспечены землями и должны были с этих земель служить Москве ратную и всякую иную службу, являясь по государеву зову со своими «людьми» (холопами) всюду, куда их позовут. Занимая разные должности, придворные и военные, служилые князья становились на деле самыми обыкновенными слугами; но они не хотели равняться с простыми боярами, потому что происходили из княжеского рода и вели себя от Рюрика или же Гедимина. На основании родословных книг они точно знали, кто из них принадлежит к старшей линии, а кто к младшей, и кто кого породой выше. Положение каждого князя в его роде называлось его «отечеством», и при каждой службе князья считались «отечеством», стараясь, чтобы старшие и знатнейшие занимали высокие должности, а молодые и «худые» — низшие. А все вместе князья желали на всякой службе быть выше простых бояр, потому что они считали себя «государями», а бояр простыми людьми. Но старые московские бояре, «исконивечные государские», не хотели уступать своего первенства всякому князю, иногда бедному и «худому». У бояр было свое «отечество» в их родах и свои счеты местами на службе. Путем долгих споров князья и бояре определяли сравнительное старшинство и знатность каждой семьи, княжеской и боярской, и занимали служебные места соответственно этой знатности. В Москве твердо укоренился обычай такого счета «отечеством» при всяком служебном назначении. Служилый человек соглашался взять должность или занять место только тогда, когда убеждался, что его не унизят и не подчинят равному с ним или менее знатному, чем он сам. Если же его сотоварищи не имели, по его мнению, соответствующей знатности, он сейчас же бил государю челом, что ему с ними быть и служить «невместно», что эта служба его «отечеству поруха» и что он просит дать ему «оборонь». Этот обычай счета местами по отечеству называется местничеством, а столкновения из-за мест — местническими «случаями», или «делами».
