Вячеслав Глазычев - Глубинная Россия: 2000 - 2002
Традиции сильны. Несмотря на существенный рост значения региональных столиц, Москва по-прежнему задает тон муниципальным процессам в стране[55] и, к сожалению, ее влияние в роли образца трудно назвать благотворным. Радикальные по видимости перемены, свершившиеся в Москве после путча 91-го года, а именно ликвидация районов и новое генеральное межевание по административным и (на уровень ниже) муниципальным округам, были осуществлены по понятным политическим соображениям. Следовало ликвидировать структуру политического сопротивления деятельности новой мэрии со стороны районных советов и, главное, исполкомов. Отраслевая машина управления, не видящая в городе единый институт, на который опирается городское сообщество, выросла в значительности на порядок, как только высвободилась из-под паутины партийных институтов КПСС. Половина вице-премьеров московского правительства представляла теперь интересы мощного строительного комплекса.
Учреждение муниципальных округов и вместе с тем оставление глав районных управ без серьёзных легитимных полномочий и средств для их реализации создали для централизованной бюрократии небывалую свободу действий. Департамент мэра, исходно сочиненный Г.Х.Поповым как противовес чрезмерной концентрации силы в руках правительства Москвы и (теоретически) как разработчик некой общей политики развития города, сразу же был лишен самостоятельной строки в бюджете, а затем и расформирован. Комитеты территориального общественного самоуправления, эти хилые, но все реальные ядра кристаллизации низового демократического механизма контроля над городской средой, настолько были неуместны в обстановке чиновничьего всевластия, что Ю.М.Лужкову оставалось только воспользоваться «замятней» вокруг действий хасбулатовского парламента в октябре 93-го года, чтобы приостановить их деятельность по подозрению в поддержке бунтовщиков. Наконец, подготовка временного положения о городской Думе до выборов в таковую была осуществлена мэрией таким образом, что почти в полноте была воспроизведена схема Александра Третьего: думские решения должны быть сначала согласованы с правительством, а затем им же утверждены, чтобы обрести силу[56]. Оставалось достроить городской Устав таким образом, чтобы исключить какой бы то ни было шанс на прорастание механизмов муниципального самоуправления сквозь решётку менеджерального авторитаризма.
После убедительной победы на выборах 99-го года московской власти уже ничто не могло препятствовать, так что, когда Верховный Суд в 2001 г. предписал всё же привести Устав Москвы в соответствие федеральному законодательству, городская Дума абсолютным большинством утвердила совершенно издевательскую по существу модель, по которой рядом с по-прежнему бессильными районными управами должна утвердиться система районных администраций (элементы городской администрации), располагающих реальными полномочиями. Нельзя не признать, что в Москве принцип слободизации города восторжествовал, и надолго. Нельзя не признать, что в опоре на старую российскую традицию большевикам удалось за семьдесят лет достичь той меры распада общества, когда ассоциирование или объединение интересов автономных граждан в муниципальные структуры снизу-вверх оказалось заблокировано. Заблокировано не столь злокозненностью начальства, сколь отсутствием даже в зародыше того корпоративного начала, без которого городская форма цивилизации невозможна. В этих условиях нет преград ни принятию городского Устава, по существу не являющегося городским, но культивированию в почти неизменных формах обособленного «градостроительного проектирования».
Мы сознательно оставили в стороне множество элементов того, что принято называть городской инфраструктурой, начиная с водопровода и кончая транспортной сетью или уличным освещением. В этой сфере Россия, последовательно поспевая за мировым прогрессом, сохраняла отчетливо патерналистскую схему поведения. Масляные, а затем газовые, керосиновые или электрические фонари могли быть дарованы обывателям или нет — от самих обывателей это не зависело, и им оставалось ждать, надеяться и восторгаться, когда надежды сбывались. Речь все о той же «форме города», которая, разумеется, затрагивала жизнь обывателя, но исключительно в страдательном залоге его самосознания. Единственное, что при всех российских режимах не возбранялось, это писание жалоб и прошений, если при том не утруждали начальство сверх меры его терпения. Достаточно долго не обнаруживается ничего, что в этом отношении выделяло бы горожан сравнительно с обитателями деревни, выселок или аула. Только в первое десятилетие двадцатого века крупные инфраструктурные проекты начали осуществляться усилиями городских сообществ. Теперь, после гигантского перерыва усилия такого рода, как всегда в России, обретают форму поначалу в дачных поселках и на новых элитных «выселках», тогда как бюджетные возможности городов в целом слишком для этого слабы.
И всё же нельзя позволить себе усомниться в том, что новые экономические отношения всё же прорвутся сквозь бюрократическую фантазию, что этот прорыв поведет к становлению корпоративных отношений (пусть поначалу и в довольно уродливых формах) и что этот процесс начнется в средних по масштабу городах, которым суждено, как и в прошлом, повести за собой земское движение. То, что городское начало, а вместе с ним европейский цивилизационный стандарт не могут самопроизвольно прорасти из стихийного самодвижения слободского континуума отечественной культуры, для меня очевидно. Однако сама способность культуры прорастать на субстрате слободы, в лучшем случае к ней безразличном или, скорее, враждебном, за счет подключенности механизмов отечественной культуры в широком ее понимании к мировому процессу уже доказана историей. Пять лет назад я мог ещё сомневаться в том, что «острова» городской культуры смогут удержаться в слободском море, что им удастся противостоять рассасыванию и втягиванию обратно в слободское состояние. Теперь, после обнаружения десятков таких островков в периферийных малых городах, могу засвидетельствовать, что мой сдержанный оптимизм существенно возрос.
5. Погружение в район
Неопознанный нелетающий объект
Итак, в опоре на долгий опыт деятельного размышления о городах и на первичное представление о малых городах и поселках Приволжского округа, требовалось сделать следующий шаг. При всей ценности экспедиций, было ясно, что простое умножение числа «обработанных» городов не может дать существенно новое качество. День-два напряженной работы в городе, где ты для всех чужой, — это всё же совершенно недостаточно для того, чтобы добраться до глубины происходящих в нем процессов. Следовало сменить инструментарий, тем более что любой районный центр существует отнюдь не в вакууме, а в сложной системе взаимодействий с сельской округой, о которой мы практически не знали.
Еще обрабатывались материалы второй серии экспедиций, когда я предпринял новую для нас попытку осуществить проникновение в город и район одновременно. Замысел заключался в том, чтобы на короткое время создать особые «игровые» условия, в которых можно было бы достичь конструктивного сотрудничества со всем местным сообществом. Сделать это без активного включения не только администрации, но и всех реальных лидеров местного общественного мнения было бы невозможно. Для того чтобы получить новое качество, предстояло провести «игровые» семинары в разных регионах и убедиться, верен ли наш вывод, что характер деятельности городского сообщества не зависит напрямую от того, в какой области или республике находится районный центр.
Надлежало тщательно подойти к выбору мест, по возможности принимая во внимание и специфику каждого, и возможность соотнесения условно похожих городов, и, наконец, готовность местного сообщества пойти на эксперимент такого рода. Благодаря интересу Центра стратегических исследований (ЦСИ) к проблеме новой границы, выбор Кувандыка был для меня самоочевиден. С Казахстаном граничат и Оренбургская и Саратовская области, но из 13 приграничных районов Оренбургской области Кувандыкский район отличается тем свойством, что, находясь на «талии» региона, он простирается от одной его границы до другой. Здесь между Башкортостаном и Казахстаном расстояние менее 80 км.
Хотя мы получили достаточно любопытные результаты, сразу следует сказать, что по недостатку опыта я сделал несколько существенных ошибок. Первая из них была в том, что я рискнул проводить семинар почти без подготовки на месте, положившись на работу федерального инспектора по Оренбуржью. Алексей Алексеевич Ковальский сделал все что мог, добившись предварительного согласия местных властей. Так называемая «объективная информация» была собрана, но позднее стало ясно, что это не отменяло необходимости моего участия в предварительных поездках, так как местные жители в большинстве долго не могли осмыслить, в чем они в действительности должны были принять участие. Второй ошибкой было стремление совместить обсуждение темы района и темы границы в одном семинаре. Теоретически такое стремление и понятно и правильно, однако участие в семинаре группы людей в погонах долго было скорее тормозом, чем подспорьем общей работе: обсуждение темы приграничья с офицерами среднего звена могло начаться только после того, как пограничное начальство удалилось. Третья, в тот момент вынужденная, ошибка заключалась в том, что, стремясь опереться на сколько-нибудь квалифицированных ассистентов, я взял в Кувандык группу специалистов по проектной работе с жителями из Москвы. Я неплохо знал этих людей, они прекрасно справляются со своими задачами, но здесь необходимо было работать в контакте прежде всего с администрацией района, тогда как опыта вхождения в ситуации промышленного и сельскохозяйственного производства у них не было. Наконец, была и четвертая ошибка. Привыкнув за долгие годы к работе в проектном режиме и к взаимодействию с людьми, владеющими проектным опытом, я невольно переоценил меру распространенности этого вида работы и пригласил на семинар группу преподавателей из Оренбургского аграрного университета. Те молча отсидели полдня и уехали, не найдя себя в процессе. К счастью, специалисты из государственного университета остались и работали напряженно[57].
