Энтони Гидденс - Трансформация интимности
Эдипова фаза, когда она наступает, подтверждает отделение мальчика от матери, но предлагает в качестве вознаграждения большую свободу или хотя бы желание ее, которое не является вполне тем же самым. Поэтому маскулинность носит энергетический характер, энергия мальчика все же прикрывает первичную потерю.
Чем больше продвинута трансформация интимности на институциональном уровне, тем в большей степени эдипов переход имеет тенденцию быть связанным с «восстановлением дружественных связей» — способностью родителей и детей взаимодействовать на основе понимания прав и эмоций другого. Вопрос об «отсутствующем отце», впервые поставленный Франкфуртской школой и группами мужских активистов, может рассматриваться здесь скорее в позитивном, нежели негативном свете. Будучи в меньшей степени специфически дисциплинирующей фигурой, поскольку в любом случае ранние дисциплинирующие усилия предпринимаются матерью, отец (или идеализированная фигура отца) стал, по выражению Ханса Леовальда, более «благородным»[166].
Мы обнаруживаем здесь вторжение стыда в развитие мужской психики, хотя вина, в сравнении с девочками, все еще занимает видное место. Здесь не так много опасности идентификации с отчетливо карательной фигурой, как отрицания оборонительной функции воспитания.
Поэтому маскулинное чувство самоидентификации постепенно выходит на первое место в обстоятельствах, в которых побуждение к самодостаточности соединяется с потенциально деформирующей эмоциональной помехой. Должно разрабатываться изложение самоидентичности, которое описывает боль от раннего лишения материнской любви.
Несомненно, элементы всего этого более или менее универсальны, но что представляется важным в нынешнем контексте, так это особенно напряженные последствия для мужской сексуальности в ситуации, где материнская любовь, — если ее вообще получают в действительности, — является одновременно все более важной и отказываемой. Пенис — это фаллос, да, но сегодня, в обстоятельствах, когда сохранение фаллической власти становится все более сосредоточенным на пенисе или, скорее, на генитальной сексуальности как ее главном выражении.
Такое понимание маскулинности в современных обществах помогает прояснить типичные формы мужской сексуальной принудительности. Многие мужчины побуждаются, посредством своего испытующего взгляда на женщин, к поискам того, чего им не хватает в них самих, — и это такая нехватка, которая может выражать себя в открытой ярости и насилии. В терапевтической литературе становится общим местом, что мужчины имеют тенденцию к «неспособности выразить чувства» или «неумению справляться» с собственными эмоциями. Но это слишком грубо. Вместо этого мы бы сказали, что многие мужчины неспособны сконструировать изложение себя, что позволяет им приходить к согласию с демократизированной и преобразованной сферой личной жизни.
Мужская сексуальность, принудительность, порнографияХрупкая природа мужской сексуальности в условиях современного общества хорошо отражена в современных терапевтических клинических случаях. Хизер Формами отмечает, что «чем бы ни была мужская сексуальность, она всегда представляет собою опасность для мужчин», и материалы примеров, которые она обсуждает, дают обильное подтверждение этому наблюдению[167].
В сравнении с женщинами большее число мужчин стремятся быть непрерывно сексуальными; тем не менее они также отделяют свою сексуальную активность от тех частей своей жизни, в которых могут найти стабильность и целостность[168].
Принудительный характер побуждений к эпизодической сексуальности становится сильнее в той степени, в какой женщины ограничивают и отвергают свою скрытую сопричастность со скрытой эмоциональной зависимостью мужчины. Романтическая любовь, как я пытался показать, всегда несла в себе протест против такой сопричастности, хотя она каким-то образом помогала поддерживать ее. Чем больше женщины понуждают к этике любви-слияния, тем более беззащитной становится эмоциональная зависимость мужчины; но для многих мужчин бывает труднее иметь дело с моральной обнаженностью, которую это подразумевает. В той степени, в какой фаллос действительно становится пенисом, мужская сексуальность со все большей вероятностью будет разрываться между утверждением сексуального господства, включая применение насилия, с одной стороны, и постоянными тревогами по поводу потенции — с другой (которые, вероятно, будут всплывать на поверхность наиболее часто в связях определенной длительности, где сексуальное свершение не может быть изолировано от разного рода эмоциональной вовлеченности).
Мужские тревоги по поводу своей сексуальности были в значительной степени скрыты от взгляда настолько долго, насколько имели место различные социальные условия, которые покровительствовали ей. Если способности и потребности женщины в сексуальном выражении тщательно удерживались под покровом до двадцатого века, столь же долго она также была конкурентом, травмирующим мужчину. Анализ писем мужчин к Мэри Стоупс, проделанный Лесли Холлом, иллюстрирует это настроение беспокойства и отчаяния, которое настолько, насколько это может быть, далеко от имиджа беззаботного развратника или пылкой, распущенной сексуальности[169].
Импотенция, ночные эмоции, преждевременные эякуляции, беспокойства относительно размеров и функционирования пениса — эти и другие тревоги вновь и вновь возникают в этих письмах. Многие из мужчин, которые вступали в контакт со Стоупс, усердно старались подчеркнуть, что они не слабаки, а «большие и сильные мужчины», «выше среднего уровня развития», «хорошо сложенные, атлетичные, физически очень сильные» и так далее.
Беспокойство, основанное на недостатке знаний о сексе, — это постоянная тема, как и хронические чувства собственной неполноценности и смущения. Неспособность генерировать в партнере сексуальную отзывчивость является предметом постоянных жалоб, но это же и не дает мужчине испытать наслаждение. Как это выразил один из индивидов, «ни один из нас не чувствовал себя когда-либо в настолько тесном объятии, насколько оно должно быть таким, как подсказывают инстинкт и разум»[170].
Большинство сексуальных расстройств корреспондентов Стоупс сосредоточивалось или на сексуальных неудачах, или на тревогах относительно собственной нормальности; неудачи в «маскулинности» переживались скорее как угроза ценимым отношениям, нежели в абстрактном виде.
Хотя я не претендую на детальное обсуждение таких проблем, предшествующий анализ помогает придать смысл и определенным характеристикам массовой порнографии, и важным аспектам мужского сексуального насилия. Порнография могла бы быть расценена как коммерциализация секса, но это было бы весьма частичным взглядом. Нынешний взрыв порнографии, значительная часть которого направлена на мужчин и по большей части потребляется ими, проходит параллельно превалирующей концентрации на низкоэмоциональном и высокоинтенсивном тексте. Гетеросексуальная порнография отображает навязчивый интерес к стандартизованным сценам и позам, в которых недвусмысленным образом повторяется соучастие женщин, которое в реальном мире, по сути дела, исчезает[171].
Образы женщин в мягких порнографических журналах нормализованы как объекты желания путем помещения в ортодоксальную рекламу. Несексуальные истории и темы новостей могут являться объектами желания, но никогда — любви. Они возбуждают и стимулируют и, конечно же, носят сущностно эпизодический характер.
Сопричастность женщин обычно изображаемся в стилизованной манере. «Респектабельность» мягкой порнографии — это важная часть ее привлекательности, подразумевающая, что женщины являются объектами, но не субъектами сексуального желания. В визуальном содержании порнографических журналов женская сексуальность нейтрализована и угроза интимности устранена. Взгляд женщины обычно обращен на читателя: это фактически одна из условностей, наблюдаемых в представлении такого имиджа. Мужчина, который не обращает внимания на этот взгляд, должен по определению господствовать; пенис здесь опять становится фаллосом, высшей властью, которую мужчины могут осуществлять над женщиной. Некоторые порнографические журналы содержат колонки, в которых обсуждаются сексуальные проблемы читателей и даются ответы на них. Но основная масса писем в таких периодических изданиях совершенно отлична от тех, которые собраны Мэри Стоупс. В противоположность проблемно-ориентированным письмам они проявляют внимание к документированию доблести; они опять же подробно излагают отдельные эпизоды.
В этих эпизодах повторяется один мотив. Это сексуальное наслаждение, испытываемое фактически не мужчиной, а женщиной, причем обычно представленное в очень конкретной форме. Это рассказы женщин, испытывающих экстаз в своей сексуальности, но всегда под воздействием фаллоса. Женщины всхлипывают, задыхаются и трепещут, но мужчины сохраняют молчание, дирижируя протекающими событиями. Выражение женского наслаждения детализировано с вниманием, выходящим далеко за пределы того, что предлагается в качестве описания мужских переживаний. Восторг женщин никогда не подвергается сомнению; тем не менее смысл этих рассказов не поддается пониманию или проникновению в природу женского сексуального наслаждения, от этого скорее отмахиваются[172].
