Виктор Острецов - Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки
Дворяне образовывали, как уже было сказано о том. своих детей дома. Они относились неуважительно к русскому ученому сословию, которого, впрочем, было весьма мало, и приглашали воспитателей из Парижа, Женевы и Лондона. Но вот наступили смутные времена во Франции, достижение европейской цивилизаторской мысли — гильотина рубила головы людей, как на скотобойне, ради великих достижений прогресса, которым эти головы мешали, и толпы эмигрантов устремились в Россию. С этого времени образование русского благородного юношества целиком попадает в руки иностранцев.
Гувернеры, воспитатели благородного русского дворянства, учили разным европейским наукам, и «галантная скабрезность» не была на последнем месте. Французские романы, где основным содержанием были любовные похождения, стали главным чтением молодых людей. Эти романы продавались во всех книжных лавках Москвы, Петербурга и уездных городов, книгопродавцы и издатели наживали на них капиталы. Их читали не только дворяне, но и купцы и мещане, все, кто знал грамоту. Это были романы Поль-де-Кока и других французских авторов; по этим романам учились «семейному разврату и обману», и не случайно, что большинство слепо подражало французским обычаям и французской моде. Это подражание существовало не только в Москве. но и в самых отдаленных уголках России.
Но вместе с легким отношением к своим христианским обязанностям передавались нечувствительным образом и знания другого рода. Алексей Михайлович Кутузов по этому поводу вспоминал, уже достигнув высот масонской мудрости и вполне постигнув «иероглифы таинственной существенности», как любили выражаться Великие Мастера Соломоновой премудрости, в университетах этой премудрости — ложах: «Мое воспитание не отличалось ничем от прочего нашего дворянства воспитания: научили меня болтать по-французски и немецки, на сих двух языках имел я счастие читать множество романов. (...) Наставники мои были чужестранцы, некоторые из них на себе носили знаки отличия, но по особенной скромности носили оные под одеждами на теле. Сии знаки суть не маловажны — иероглифы, изображающие некоторое растение, упоминаемое в Священном писании, и которое в своей красоте превосходит великолепие Соломона.
От сих учителей познал я истинное состояние моего отечества, между прочим, и то, что моим соотчичам недостает еще просвещения, что предубеждение их простирается так далеко, что некоторые из них верят слепо всему, что сказано в Священном писании».
В оценке моральных качеств и культурного уровня этих новоявленных цивилизаторов, Мальбруков всеевропейской культуры, согласны решительно все мемуаристы и исследователи.
«К сожалению, революция выгнала из Франции подонки общества, тысячи невежд, которые разнесли по всей Европе гордость, пустое тщеславие...». Они — «истощенные развратом и бежавшие в Россию» (Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века. — «Русская старина». 1899, № 3). Эти эмигранты водворили у нас тысячи пороков, о которых в довольтеровские времена и не слышали. Это была Франция, уже давно исповедовавшая идеи Просвещения и задолго до власти якобинцев наслаждавшаяся остротой ума Монтескье, Вольтера и Руссо, идеалами Брута и доблестями Плутарховых героев. Но так как сами идеалы античных героев не чужды были самых грязных пороков, а педерастия входила и в официальный перечень античных «моральных» доблестей. так как едва ли можно прочесть хоть одну страницу Платона, чтобы не наткнуться на упоминание о ней, а то и просто на апологетику этого извращения, то и приверженцы античной культуры в просвещенной Европе не могли не привести к нам и этих «достижений» в области «освобождения от предрассудков».
Предшествующие реформы гения Петра, в том числе и запрещение держать в монастырях чернила и бумагу, подготовили русскую почву, и беглецов принимали с распростертыми объятиями. Часослов и Псалтырь постепенно уходили в сторону вместе с их неуклонными и бескомпромиссными требованиями чистоты духа и тела, с их требованиями абсолютной непримиримости ко злу как явлению душепагубному. В России, где всегда был высок престиж царской власти, нравы двора и высшей сословной знати не могли не стать примером для многих молодых людей. Новые поколения не хотели выглядеть «отсталыми» и приобщались к «культуре» способами весьма быстрыми и незатруднительными.
В дворянских семьях явились заморские образователи ума и сердца не только детей, но и самих хозяев усадеб, приютивших беглецов. Они усилили жертвоприношения богине любви и устроили тайные развратные общества: в Москве — клуб адамистов, а в Петербурге — «общество свиней». Это «общество свиней» включало в себя ученых, врачей иностранных, преимущественно французов. В обществе был лишь один русский. Несмотря на то, что этим обществом во времена Александра I, когда генерал-губернатором петербургским был граф Милорадович, занималась полиция, его действия и цели остались неизвестными. Приводится лишь глухое известие, что его члены «скверною плотью себя мазали». Хотя общество и отличалось крайней распущенностью, это не мешало быть многим из них воспитателями детей в богатых дворянских семьях.
Подражание французскому при императрице Елизавете и далее, при Екатерине II, как моровое поветрие поразило обе столицы и дворянские усадьбы, самые отдаленнейшие. Заучивали наизусть и напевали французские песенки весьма легкомысленного свойства, нередко с указанием прелестей дев весьма откровенного характера. Заучивали каламбуры и циничные анекдоты. Известие о том, что Россия — край обетованный для. всякого сброда, разнеслось по свету. Корабли, нагруженные мусьями и мадамами, выгружались в Кронштадте, и вся эта толпа расползалась по дворянским усадьбам необъятного государства Российского. Без какого-либо экзамена для оценки знаний они становились учителями. Горек был хлеб такого просвещения для России.
Ф. Ф. Вигель вспоминал о своем воспитании: «В доме Голицыных, где хозяйка была племянницей князя Потемкина, урожденная Энгельгардт... в первый раз познакомился я с идеями порока и разврата». Гувернером Вигеля стал некий шевалье де-Ролан де-Вельвиль, французский подполковник, человек лет сорока, бежавший из Франции от ужасов революционного террора. Умный и осторожный, со всеми любезный, он умел нравиться. Забавляя ребенка остроумной болтовней, он вздыхает о «бедной» Франции и «более чем с презрением (говорит) о нашем варварстве. Мало-помалу приучил он меня видеть во Франции прекраснейшую из земель, вечно озаренную блеском солнца и ума, а в ее жителях избранный народ, над всеми поставленный; революционеры, новые Титаны, по словам его, только временно овладели сим Олимпом... При слове «религия» он с улыбкой потуплял глаза, не позволяя себе, однако же, ничего против нее говорить». Посреди разговоров о Расине, Мольере, Буало «вдруг начал заводить со мною нескромные речи и рассказывать самые непристойные, даже отвратительные анекдоты: я не знал, что мне делать: я так уже привык в него (т.е. шевалье. — В.О.) веровать, что стыдился своего стыда». Злодей наслаждался смятением отрока, и в юноше исчезала робость и возрастало бесстыдство. И Вигель заключает: «И вот в каких руках находилась тогда, конечно, половина благородного русского юношества!»
В последующем сверстники Вигеля, юные Голицыны, уже прошедшие под руководством шевалье первоначальный курс европейского просвещения, отправились в Петербург для продолжения образования в дорогостоящем пансионе иезуита Николя. В этом пансионе сошелся весь цвет отпрысков русских аристократических фамилий. Здесь решающему воздействию просветительской идеологии подвергались Гагарины, Шуваловы, Строгановы, Вяземские. Здесь подружились между собой Михаил Орлов, Василий Давыдов — будущие декабристы, Александр Бенкендорф — будущий начальник тайной полиции России, шеф корпуса жандармов, Дмитриев-Мамонов, Александр Сергеевич Меньшиков, князь, будущий главнокомандующий во время Крымской кампании, которого солдаты называли «изменьшиковым». Все они во дни своей молодости создали первую в России революционную масонскую организацию — Орден Русских Рыцарей[7]. Орден был создан по уставу баварских иллюминатов. Среди революционных идей проповедовалось создание в будущем государстве замкнутой правящей элиты, независимой от народа. Проповедовались и идеи панславизма, и создание всеславянской республики, управляемой кастой сверхчеловеков.
На улицах и площадях русских городов уже в 60-е годы XVIII века никто не стеснялся проповедовать враждебные церкви и самой монархии идеи Вольтера, Дидро, Монтескье, и это было только началом. И в то самое время, когда шаловливые картинки из «Метаморфоз» Овидия с его страдающими по кровосмесительной связи нимфами забавляли салонных европейцев наших, а чтение Тацита и общение с гувернерами описанного типа вселяло желание в молодые дворянские сердца что-то перевернуть, кого-то пустить под гильотину и вырезать как минимум 100 тысяч своих же братьев-дворян, так как без этого прогрессу ведь не обойтись, в это же самое время начинается процесс возрождения русской духовной традиции.
