Олег Ивановский - Впервые. Записки ведущего конструктора
Все с большим вниманием осматривают аппарат и кабину. Улучив минутку, залезаю в люк. Действительно, все в порядке. Арвид Владимирович стоит рядом и, облокотясь о люк, со смехом рассказывает:
— Знаешь, мы еще из окна вертолета увидели, что все в порядке. Как только сели, помчались к аппарату со всех ног. В кабине еще работали приборы. И представь себе, в ней уже успел побывать механик местного колхоза. Он отрекомендовался нам, сказав, что во всем полностью разобрался и что впечатление у него от космической техники осталось хорошее. Тубу с пищей, правда, отдавал нам со слезами на глазах. Вообще пришлось провести по части сувениров большую воспитательную работу. Куски обгоревшей фольги и поролоновую обшивку внутри кабины ощипали! Ну что с этим можно поделать!
Конец разговора услышал Сергей Павлович.
— Так воспитательную работу, говоришь, старина, провести пришлось? «Восток» чуть на сувениры не разобрали? Это безобразие! Это черт знает что такое!
Но глаза его смеются, да и сам смеется легко, счастливо!
— Ну, ладно, механику сувенира вы не дали. Ну а мне, товарищам, может быть, что-нибудь дадите, а?
Кто-то говорит:
— Сергей Павлович! Вам — весь спускаемый аппарат!
— Нет, дорогие товарищи, — глаза его становятся серьезными. — Он теперь — история! Достояние всего человечества. Слушайте, ведь пройдет немного времени, и «Восток» будет установлен на высоком пьедестале на международной выставке, и люди будут шапки перед ним снимать! Он уже не наш теперь, друзья мои, он — история!
Накидываем на шар большой брезентовый чехол. Арвид Владимирович и еще несколько добровольных помощников забивают лом в центр неглубокой луночки, оставленной шаром при приземлении. На нем зубилом вырублено: «12.IV.61». Отходя от кабины, случайно замечаю на земле обгоревший болт. Поднимаю его. Сердце застучало. Ведь это болт от замка люка! Очевидно, когда крышку люка несли к кораблю, болт выпал и его никто не заметил. Драгоценнейшая реликвия! Она будет памятью о тех минутах тревоги, которые доставил мне этот люк на стартовой площадке.
Садимся на вертолеты. Через несколько минут на аэродроме в городе Энгельсе пересаживаемся на наш самолет. Летим в Куйбышев. Там Гагарин.
День кончился. Радостный, напряженный день. День, памятный на всю жизнь.
Утро 13 апреля разбудило меня в гостинице праздничной музыкой. По радио рассказывали биографию Юрия Гагарина. К 10 часам утра в домике на берегу Волги собрались все — Константин Николаевич, Сергей Павлович, Мстислав Всеволодович Келдыш, члены государственной комиссии, заместители Сергея Павловича, главные конструкторы, ученые, инженеры, испытатели, медики. Как хочется увидеть Юрия, пожать ему руку, увидеть его улыбку! Сергей Павлович вышел в боковую дверь, и тут же вместе с ним и Германом Титовым в гостиную входит он, Юрий. Такой же, как и вчера, но только не в скафандре, а в новенькой форме с майорскими погонами.
Не помню, что в тот момент было, кто и что говорил: для меня существовал только он один. Юрия сразу же окружили. Вопросы почти одинаковые: «Как ты себя чувствуешь?», «Какие замечания по работе моей системы?». Наконец мне удается подойти поближе. Юрий, увидев меня, с улыбкой протягивает обе руки:
— Ну, здравствуй, ведущий, здравствуй, «крестный»! Как себя чувствуешь?
— Здравствуй, Юра, здравствуй, дорогой! А почему ты меня спрашиваешь о самочувствии? Сегодня этот вопрос задают только тебе — меня он не касается!
— Положим, касается! Посмотрел бы ты на себя вчера, когда крышку люка открывал. По лицу все цвета побежалости ходили!
Протягиваю ему «Известия», купленные только что, перед встречей. Юрий вынимает ручку и рядом со своим портретом в летном шлеме пишет: «На память добрую и долгую». И ставит подпись, которую многие впервые увидали в те дни.
Государственная комиссия и гости собрались в небольшом зале. Наконец-то немного успокоились. Юрий очень подробно рассказывает о работе всех систем корабля, о своих впечатлениях, обо всем увиденном и пережитом в космосе. Слушаем затаив дыхание. Потом опять вопросы, вопросы, вопросы… Медики, ревниво оберегающие Юрия, стали наконец беспокоиться. Ведь ему предстояла еще одна встреча — с корреспондентами…
Сергей Павлович вынужден «подвести черту»:
— До встречи! До встречи в Москве!
Поданы машины. Уезжаем на аэродром. Взлет. Под крылом нашего «ила» проплывали какие-то деревушки, еще голые перелески. Подлетаем к Москве. Небо за правым бортом поднялось и ушло куда-то. Земля — во весь правый иллюминатор, а в левом — небо, яркое, солнечное, весеннее. Еще несколько виражей, и самолет заходит на посадку.
Внуково. Здание аэропорта празднично украшено. Цветы, кумач, голубизна. И портрет. С него глядит Юрий. Большой, улыбающийся. Праздник. Столица готовится к встрече героя.
Легко коснувшись посадочной дорожки, наш «ил» отруливает к дальней стоянке, подальше от парадных входов и цветов. Сергей Павлович, а за ним и мы спускаемся по приставной стремянке на бетонные плиты и, невольно стесняясь своей несезонной одежды, пробираемся к выходу.
Вот она, Москва! Многомиллионная семья, в которой мы, уставшие и счастливые, пропали, растворились до следующего утра.
А утром Киевское шоссе работало только в одну сторону: тысячи москвичей ехали во Внуково, чтобы увидеть человека, имя которого узнал весь мир.
Заключение
Вот что осталось в памяти о первых ступенях в космическое пространство, о начале той эпохи, которая получила название космической. Это не летопись событий, связанных с покорением космоса. Такая задача была бы непосильна для автора, и он не ставил ее перед собой.
Это — воспоминание лишь о небольшом периоде освоения космоса, начальном, когда автору посчастливилось принимать самое непосредственное участие в создании космических аппаратов и их запуске. За страницами этой книги остались десятилетия, насыщенные крупнейшими достижениями космонавтики.
Космический век. Космонавтика. Космос. Редкий день в мире проходит, чтобы на страницах газет, толстых и тонких журналов не мелькали эти слова. Пишут ученые, пишут инженеры, пишут журналисты (писатели пока только подходят к этой теме). Эпитеты в превосходной форме перенасыщают статьи журналистов. Деловой, строгий тон присущ ученым и инженерам. Статьи о космосе стали обыденными. Порой они увлекают наше воображение, отвлекают нас от чисто земных мыслей и забот.
Из нечто эфирно-неосязаемого космос, спутники, космонавты, космические полеты, Луна, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн превратились в столь же привычные понятия, как паровоз, автомобиль, шофер, пилот, перелет через Северный полюс, которые будоражили наших бабушек, дедушек.
Космос открыт, открыт ночью 4 октября 1957 года не очень-то солидными, но эпохально-важными «бип-бип-бип» нашего первого спутника. И нет сил, способных «закрыть» космос, отвлечь человечество от новых возможностей приобретения знаний, проникновения в мир таинственного, непознанного.
Прошла четверть века. И если спросить сейчас любого не очень молодого человека на Земле, будь то ученый или политик, инженер или философ, думал ли он, предполагал ли он двадцать пять лет назад, во что превратятся те первые «бип-бип»? Мог ли он знать, что не в романах, а в технических документах будут писать: «Спутник для исследования природных ресурсов», что пройдет еще какое-то время, и появится «Спутник для электроснабжения Земли» и т. п.? СССР, США, Франция, Индия, Япония, Англия… Кто мог предположить, что за истекшие годы в космическое пространство будут запущены тысячи космических объектов?
Кто знал, что в космос полетит человек, что он встретится один на один со Вселенной, что он выйдет из своей космической скорлупы-кабины и сможет еще глубже почувствовать свою силу и вместе с тем свою малость, слабость? Кто верил, что не только герой-одиночка, но и космические экипажи будут опоясывать Землю эллипсами орбит? Что на космической орбите встретятся два корабля, советский и американский, и их экипажи крепко пожмут друг другу руки? Что на космическую станцию, летающую вокруг Земли уже несколько лет, будут прилетать, сменяя друг друга, не только советские, но и международные экипажи? Что космические вахты наших славных героев станут дольше гагаринской в 2700 раз (полтора часа и полгода)? Что посланец советских людей достигнет поверхности Венеры и оттуда, при температуре плавления свинца и цинка и давлении, как на километровой глубине в океане, передаст уникальные телевизионные кадры таинственного мира чужой планеты? Что американские станции пролетят между кольцами Сатурна?
Кто отважился бы утверждать, что человек глазами, не вооруженными очками телескопов, увидит под собой лунную поверхность, спустится на нее, оставит на ее миллиарднолетней пыли свой след? Что он будет держать в руках лунный камень и, затаив дыхание, исследовать его возраст и состав? Что созданные человеком автоматы умчатся от Земли на такие расстояния, в которые легче поверить, чем их представить, и оттуда, за сотни миллионов километров, откуда свет и радиоволны идут многие десятки минут, станут сообщать своим создателям все, что они видят и чувствуют?
