Олег Ивановский - Впервые. Записки ведущего конструктора
Еще несколько команд, несколько докладов, и проверка системы ручного управления закончена. Остается последний этап — Юрий Степанович объявляет о начале проверки радиосвязи. На уставших лицах испытателей улыбка — вспомнили задачку, поставленную связистами: как лучше проверить электрический и акустический тракт радиосвязи? В качестве контрольного сигнала требовался человеческий голос. Естественно, он должен быть предварительно записан бортовым магнитофоном и затем передан по радио с борта на Землю.
Что записать? Проще всего — цифровой счет, как обычно делают связисты. Но представьте, что какие-нибудь радиостанции на Земле, приняв случайно с борта советского спутника голос человека и не поверив официальным сообщениям, разнесут по всему миру весть: «Русские секретно вывели на орбиту человека»! Кстати, весной 1961 года западная пресса настойчиво писала о том, что «Советы готовят в космосе что-то новое и грандиозное». Нет, счет не подходил. Не подходила и песня в сольном исполнении. Техники же требовали только голос, и никаких других сигналов. И не помню, кто уж и предложил: «Давайте запишем хор Пятницкого! И голос будет, и вряд ли даже самые борзые западные журналисты и комментаторы решатся заявить о выводе в космос русской капеллы!» Так и было сделано.
В углу испытательной станции стоит прислоненная к стене, одетая «для приличия» в белый халат человеческая фигура. Это манекен, который полетит на корабле. На голове у него шлемофоны, во рту — репродуктор. И вдруг он… начинает петь хором! Эффект неожиданный. Грохнул взрыв хохота. Один — и поет хором! Хохотали до боли в скулах, до слез. Разрядка пришлась кстати. Устали люди — комплексные испытания шли третьи сутки и почти без отдыха.
Испытания закончены. Пока корабль будет отдыхать. А испытатели? Им вместе с разработчиками предстоит придирчиво исследовать телеметрические записи. Словно врачи над кардиограммой, склонятся они над пленками и лентами, чтобы поставить безошибочный диагноз. Наконец долгожданное — замечаний по комплексным испытаниям нет! Теперь корабль может покинуть стены родного завода и, поднявшись в воздух, пока, правда, в качестве груза в фюзеляже самолета, опуститься за тридевять земель отсюда, в далеких казахских степях, на космодроме.
К концу разбора комплексных испытаний к испытателям пришли Сергей Павлович и Борис Ефимович. Им доложили, что замечаний нет.
— Ну что ж, если все в порядке, завтра соберем всех главных конструкторов, сообщим им итоги. И если возражений не будет, попросим у руководства согласия на отправку корабля на космодром. Надеюсь, списки испытателей уже есть?
— Да, Сергей Павлович, списки готовы.
— Борис Ефимович, прошу вас лично посмотреть списки. Надо взять на космодром только тех, кто сможет обеспечить подготовку на самом высоком уровне. Невзирая на обиды, лишних никого не брать! Думаю, состав испытателей на космодроме не должен меняться: те, кто будет готовить первый корабль, будут готовить и второй и третий. Вам, — Главный повернулся ко мне, — лететь сейчас. Здесь остается Фролов.
Известно, какое значение имеют слаженность действий орудийных расчетов в бою, слетанность самолетных экипажей. Взаимопонимание с полуслова, вера друг в друга… Наша «первая сборная» должна была отлично «сыграться». В том, насколько прав был Сергей Павлович, предложив такой порядок работы, мы много раз убеждались впоследствии.
Через день вылетели на космодром. Работа была расписана по дням, часам и минутам. Настроение у всех приподнятое. Испытания шли четко, без замечаний. Закончена проверка кресла, всех его механизмов и приборов. Инженеры из группы Федора Анатольевича подготовили манекен, одели его уже не в белый халат, а в настоящий летный скафандр. Когда ярко-оранжевую фигуру уложили в кресло, застегнули замки привязной системы и подсоединили электрические разъемы от микрофонов, телефонов и телеметрических датчиков, к нам подошел Сергей Павлович. С ним было несколько человек. Одного из них я видел впервые.
— Заканчиваем подготовку кресла с манекеном к установке в корабль! — доложил Федор Анатольевич.
Подошедшие стали рассматривать лежащего в кресле «человека».
— Сергей Павлович, а знаете, увидев такую фигуру где-нибудь в поле или в лесу, я принял бы ее за покойника! — усмехнувшись, заметил незнакомый.
— Да, Марк Лазаревич, пожалуй, вы правы. Мне это как-то до сих пор в голову не приходило. Перестарались чуть-чуть товарищи — не надо бы придавать манекену такого сходства с живым человеком. А вдруг после приземления подойдет к манекену кто-нибудь из местных жителей? Пожалуй, и недоразумение может произойти. Федор Анатольевич, что ж делать?
— Сергей Павлович, подготовка уже закончена, герметичность проверена и электрические испытания прошли…
Быстро родилось вполне приемлемое предложение: на спине скафандра краской крупными буквами написать: «Макет», а лицо под шлемом закрыть куском белого поролона, на котором сделать такую же надпись. На это ушло полчаса. Наконец кресло передали для установки в корабль.
В монтажном корпусе около ракеты я опять встретил Сергея Павловича с тем товарищем, которого он назвал Марком Лазаревичем. Главный подозвал меня:
— Вы знакомы? Заслуженный летчик-испытатель, Герой Советского Союза, кандидат наук Марк Лазаревич Галлай. Уже полгода занимается с космонавтами. Его, наверное, интересует корабль…
— Ну конечно, Сергей Павлович, очень хотелось бы все потрогать своими руками.
— Так вот, в вашем распоряжении ведущий конструктор. — И, повернувшись ко мне: — Покажите и расскажите Марку Лазаревичу все, что его будет интересовать!
Манекен в скафандре был не единственным «космонавтом» на корабле. Чтобы ему не было «скучно», в компании с ним должна была лететь собачка Чернушка. В отличие от предыдущих космических путешественниц, она не располагала отдельной герметичной кабиной с питанием, регенерационной установкой, индивидуальной вентиляцией. Ее поместили в простую клетку, которую установили вместо «космического гастронома» (так мы называли маленький шкафчик с продуктами питания для космонавта). Подобное ущемление собачьего достоинства было допустимо, поскольку полет корабля по программе должен был продолжаться не сутки, как с Белкой и Стрелкой, а всего около 100 минут — один виток.
Медики тщательно подготовили пассажирку. Ее задача, несмотря на непродолжительность полета, была не из легких. Собачке предстояло не только перенести в простой клетке взлет, невесомость и перегрузки при входе в атмосферу, но и впервые приземлиться вместе с кабиной, а не катапультироваться, как ее предшественницы.
На заседании государственной комиссии был подробно обсужден и утвержден порядок подготовки к пуску, назначенному на 9 марта.
Генеральные испытания ракеты на старте прошли без замечаний. Наступил наш черед. Посоветовавшись с Константином Давыдовичем, мы решили перед установкой клетки с Чернушкой как следует отработать закрытие крышки люка. Расчет «верхнего мостика» получил задание — произвести установку крышки десять раз. Сэкономленное на этой операции время может быть потом использовано космонавтом для проверки систем кабины. С секундомером в руках наблюдаю, как раз за разом устанавливается и снимается крышка. Хорошо, четко работают ребята, все меньше и меньше минут тратят. Еще раз! Еще раз!
Приехал Сергей Павлович. Вышел из машины, подошел к ракете. Константин Давыдович доложил ему о ходе подготовки. Вызвав лифт, спускаюсь вниз.
— Сколько времени вам надо? — спросил Главный, посмотрев на часы.
Я ответил.
— А нельзя ли быстрее? — И, не ожидая ответа, тут же: — Что-то медики задерживаются. Почему же они до сих пор не привезли Чернушку? Пойди-ка быстренько позвони, в чем там дело?
Дежурный ответил, что машина с «медициной» вышла три минуты назад. Не успел я подойти к ракете, как из-за поворота бетонки показался «газик», и через минуту на руках лаборанта Чернушка поехала на лифте вверх занять свою «однокомнатную квартиру без удобств». Через десять минут медики спустились вниз. Теперь Федору Анатольевичу положено последний раз осмотреть кресло, скафандр, подключить штепсельные разъемы к пушке катапульты. Сергей Павлович, приказав докладывать ему о завершении каждой операции, вместе с членами государственной комиссии ушел в «банкобус» — небольшое здание, расположенное неподалеку от стартовой площадки (кто и почему так его назвал — не знаю). Обычно там проходили последние предстартовые заседания комиссии.
Федор Анатольевич с товарищами поднялись к кораблю. Им понадобится минут двадцать. Вдруг минуты через две лифт стремительно понесся вниз. Из него выскочил красный от ярости Федор Анатольевич. Налетев на меня, он выдал такую витиеватую и трудновоспроизводимую тираду, что даже у меня перехватило дыхание. Понять можно было только одно: кто-то жулики, кто-то бандиты, и те и другие мои любимцы, он этого так не оставит, а сейчас же доложит все Сергею Павловичу и председателю госкомиссии. Я уж и впрямь подумал, что случилось что-то ужасное. Ну по крайней мере, украли кресло вместе со скафандром и манекеном, не иначе! Дыхания, видно, у Федора Анатольевича больше не хватило, он умолк. Во время паузы мне удалось вставить несколько уточняющих вопросов.
