Станислав Славин - 100 великих тайн космонавтики
С большим риском проходил не только первый полет, но и подготовка к нему. Ракета-носитель и космический корабль были надежны только на 50 %. Об этом свидетельствует статистика: из 7 подготовительных запусков три закончились неудачно.
Так, запущенный 15 мая 1960 года в космос корабль из-за неисправности системы ориентации вышел на более высокую орбиту и летает до сих пор. А 23 сентября 1960 года ракета взорвалась на старте, собаки, находившиеся на ее борту, Дамка и Красавка, погибли. Наконец, 1 декабря 1960 года в космос полетели собаки Пчелка и Мушка. При завершении полета траектория спуска оказалась очень крутой, и корабль сгорел вместе с животными.
США также готовились запустить человека в космос, только груз испытаний несли не собаки, как в СССР, а обезьяны. По всей стране шла шумная рекламная кампания назначенного на 2 мая 1961 года старта.
Тогдашний руководитель СССР Н. С. Хрущев не мог допустить, чтобы первым в космос отправился американец. И он всячески давил на главного конструктора С. П. Королева, торопил его. Сергей Павлович понимал, что соотношения 50/50 недостаточно для запуска человека в космос, но в то же время говорил: «Сто процентов гарантии дает только страховка. И то в случае смерти». Два последних благополучных старта вселили в него уверенность, и Королев рискнул: назначил седьмой пуск «Востока», уже с человеком на борту, на несколько недель раньше, чем американцы.
При этом, кстати, были предложения заменить Гагарина, отца двух маленьких дочек, на бездетного Германа Титова. Никто из медкомиссии не подписался под заключением, что космонавт вернется живым! Но Хрущев и Королев все же настояли на кандидатуре Гагарина — он их больше устраивал как по внешним данным, так и по своей анкете. Титов так и не смог примириться с таким выбором до конца жизни; он полагал, что был подготовлен к первому полету лучше, чем Гагарин, имел лучшие показатели по перегрузкам.
Предполетное письмо
Уверенности, что первый полет ракеты с человеком на борту пройдет успешно, не было ни у кого. Поэтому для ТАСС заготовили четыре варианта обращения к народу: первый — о благополучном завершении полета; второй — о невыходе космического корабля на орбиту; третий — о трагической гибели космонавта и, наконец, четвертый — о помощи в поисках космонавта, если тот вдруг приземлится или приводнится за пределами СССР.
Если бы в космосе произошел отказ тормозных двигателей корабля, он бы остался на орбите. Поэтому орбиту «Востока» рассчитали так, чтобы при этом ЧП корабль, «цепляясь» за верхние слои атмосферы, затормозил свой бег и где-нибудь приводнился или приземлился. Правда, не через час, а через 7–10 дней и с 10–15-кратными перегрузками при спуске. На такой крайний случай запас пищи и воздуха создали на 10 суток. Однако когда корабль вышел на орбиту, баллистики схватились за головы: получалось, что он может остаться на орбите при отказе тормозной установки по меньшей мере на 50 суток! Но тормозная установка, на счастье, не подвела, сработала точно в течение запланированных 40 с.
Не могу сказать, знал ли всю эту предполетную арифметику сам Гагарин. Однако, несмотря на все бодряческие заявления, которые ему было положено делать по статусу, Юрий Алексеевич прекрасно понимал, на какой риск он идет. Это видно хотя бы из письма, которое он написал за два дня перед стартом жене Валентине Ивановне и своим дочкам. Письмо это она, кстати, получила лишь семь лет спустя, уже после гибели мужа в авиакатастрофе 27 марта 1968 года. До этого оно тоже считалось секретным и лежало в некоем сейфе.
Вот что писал жене тогда еще никому не известный старший лейтенант:
«Здравствуйте, мои милые, горячо любимые Валечка, Леночка и Галочка!
Решил вот вам написать несколько строк, чтобы поделиться с вами и разделить вместе те радость и счастье, которые мне выпали сегодня. Сегодня правительственная комиссия решила послать меня в космос первым. Знаешь, дорогая Валюша, как я рад, хочу, чтобы и вы были рады вместе со мной. Простому человеку доверили такую большую государственную задачу — проложить первую дорогу в космос!
Можно ли мечтать о большем? Ведь это — история, это — новая эра! Через день я должен стартовать. Вы в это время будете заниматься своими делами. Очень большая задача легла на мои плечи. Хотелось бы перед этим немного побыть с вами, поговорить с тобой. Но, увы, вы далеко. Тем не менее я всегда чувствую вас рядом с собой.
В технику я верю полностью, Она подвести не должна. Но бывает ведь, что на ровном месте человек падает и ломает себе шею. Здесь тоже может что-нибудь случиться. Но сам я пока в это не верю. Ну а если что случится, то прошу вас и в первую очередь тебя, Валюша, не убиваться с горя. Ведь жизнь есть жизнь, и никто не гарантирован, что его завтра не задавит машина. Береги, пожалуйста, наших девочек, люби их, как люблю я. Вырасти из них, пожалуйста, не белоручек, не маменькиных дочек, а настоящих людей, которым ухабы жизни были бы не страшны. Вырасти людей, достойных нового общества — коммунизма. В этом тебе поможет государство. Ну а свою личную жизнь устраивай, как подскажет тебе совесть, как посчитаешь нужным. Никаких обязательств я на тебя не накладываю, да и не вправе это делать. Что-то слишком траурное письмо получается. Сам я в это не верю. Надеюсь, что это письмо ты никогда не увидишь, и мне будет стыдно перед самим собой за эту мимолетную слабость. Но если что-то случится, ты должна знать все до конца.
Я пока жил честно, правдиво, с пользой для людей, хотя она была и небольшая. Когда-то, еще в детстве, прочитал слова В. П. Чкалова: „Если быть, то быть первым“. Вот я и стараюсь им быть и буду до конца. Хочу, Валечка, посвятить этот полет людям нового общества, коммунизма, в которое мы уже вступаем, нашей великой Родине, нашей науке.
Надеюсь, что через несколько дней мы опять будем вместе, будем счастливы.
Валечка, ты, пожалуйста, не забывай моих родителей, если будет возможность, то помоги в чем-нибудь. Передай им от меня большой привет, и пусть простят меня за то, что они об этом ничего не знали, да им не положено было знать. Ну вот, кажется, и все. До свидания, мои родные.
Крепко-накрепко вас обнимаю и целую, с приветом, ваш папа Юра.
10.04.61 г.».Ю. А. Гагарин с семьей
Доклад Гагарина
Что к этому добавить? К счастью, для Юрия Алексеевича и для всех нас полет тот закончился вполне благополучно, хотя проходил вовсе не так безоблачно, как в свое время говорили.
Обратимся опять-таки к документам, к двум докладам Ю. И. Гагарина, сделанным им уже после исторического полета.
Долгое время считалось, что существует лишь один доклад Ю. А. Гагарина в виде короткого письменного отчета, сделанного им 12 апреля 1961 года. И лишь сравнительно недавно стало известно, что еще один доклад Юрия Алексеевича, который был сделан им на следующий день после полета под магнитофонную запись, был тут же засекречен и пролежал в ведомственных сейфах многие десятилетия.
Ю. А. Гагарин докладывает
Итак, в своем первом докладе космонавт номер 1 написал следующее:
«12 апреля 1961 года был выведен на орбиту вокруг Земли советский космический корабль-спутник „Восток“, на борту которого я находился», — пишет Гагарин. И далее: «До полета я прошел соответствующую подготовку, программа которой была разработана нашими учеными. Технику изучил хорошо, был полон уверенности в успешном исходе полета.
На активном участке, при выводе, испытал действие перегрузок. Я услышал свист и все нарастающий гул, почувствовал, как гигантский корабль всем своим корпусом задрожал и медленно оторвался от стартового устройства, гул был не сильнее того, который слышишь в кабине реактивного самолета. Начали расти перегрузки, я почувствовал, как какая-то сила вдавливает меня в кресло, трудно было пошевелить рукой и ногой, я знал, что это состояние продлится недолго. Перегрузки все возрастали, но организм постепенно привыкал к ним.
В районе 70-й секунды плавно меняется характер вибрации, частота вибрации падает, а амплитуда растет, возникает тряска, перегрузка плавно растет, но она вполне переносима. Было несколько трудно разговаривать, т. к. стягивало мышцы лица.
После выхода на орбиту, после разделения с ракетой-носителем появилась невесомость. Я оттолкнулся от кресла, насколько позволяли привязные ремни, и как бы завис между потолком и полом кабины, испытывая легкость в теле, руки и ноги, казалось, мне не принадлежали, я впервые испытал ощущение невесомости, но быстро к ней привык.
Корабль шел в автоматическом режиме, корректировка траектории полета осуществлялась автоматически. Отбрасывание ступеней, все стадии полета, скорость корабля, микроклимат внутри кабины — все это контролировалось с Земли. Это дало возможность сосредоточиться на том, что видишь и чувствуешь.
