Олег Ивановский - Впервые. Записки ведущего конструктора
Через два дня прилетел Сергей Павлович. Обычно через час, не больше, после прибытия жди его. Он никогда не задерживался в своем маленьком домике, что всего в полукилометре от монтажного корпуса. Так было и на сей раз. Я в это время находился у телевизионщиков. Готовили аппаратуру к последнему циклу испытаний. Только что закончили заправку химии. Все работало нормально. И вот надо же! Как всегда, в ответственный момент пытается напомнить о себе закон подлости, или бутерброда. За минуту до прихода Главного один из инженеров, сделав неосторожное движение, выронил из пинцета маленькую гаечку, которую нужно было навернуть на болтик внутри лентопротяжного механизма. Все, признаться, растерялись. Черт знает, как эту гайку изнутри доставать, не видно ее… А достать надо. Мало ли что может произойти. Вытрясут ее вибрации при взлете, и потом, в условиях невесомости, пойдет эта злополучная гайка гулять по специальному фототелевизионному устройству… В этот-то момент и вошел Сергей Павлович.
— Здравствуйте, товарищи. Чем занимаетесь?
Петр Федорович, старший группы телевизионщиков, коротко доложил, что проделано и что предстоит. Я думал, он не скажет про эту злополучную гайку, пусть уйдет Главный, потом достанем. Но старший решил доложить.
— И что же вы решили? — Главный в упор посмотрел на меня, потом на Петра Федоровича, потом опять на меня.
— Конечно, доставать, Сергей Павлович. Так оставлять нельзя!
— Нельзя-то нельзя. И то, что доставать надо, это вы решили правильно. Но что у вас за порядки такие, что гайки в прибор бросать разрешается? И вы думаете, что при таких порядках ваш «банно-прачечный комбинат» сработает?
— Обязательно сработает, Сергей Павлович! — с энтузиазмом произнес старший. — Все ваши задания выполним!
— Ну-ну, не хвались, идучи на рати! Так наши предки говаривали. А смеху будет, если действительно все получится. Ну, работайте, работайте…
И, улыбнувшись, Главный вышел. Признаться, я был обескуражен. Столь мирного исхода я никак не ожидал. Гайку, конечно, достали.
Как только закончилась «гаечная эпопея», я пошел поторопить радистов, а то что-то уж больно традиционными становились их опаздывания. Всегда копаются дольше всех. Комната, где они готовили свой Я-100 и прочие радиоатрибуты, была рядом с телевизионщиками. Захожу. По лицам вижу — обстановка какая-то нерабочая. Первое, что пришло в голову, — заходил Главный, попало, отходят. Спрашиваю:
— Главный был?
— Нет, бог миловал, пронесло.
— Кончили проверку или еще копаетесь?
— Кончили. Сейчас в зал понесем. Можно на раму ставить.
Смотрю, в комнате есть кое-кто, к радиоделам непосредственного отношения не имеющий. Смущенно как-то глядят ребята, словно их на месте преступления поймали. Ничего не понимаю!
— Слушайте, да что тут у вас происходит?
Молчат, с ноги на ногу переминаются. Молчание нарушил один из наших испытателей:
— Вот решили мы тут все вместе, что Луне пора наши приветы в письменном виде послать. А то неудобно как-то, третий раз в гости, а ни разу не представились. Идите сюда, ставьте свой автограф.
Кто-то протянул мне карандаш, потянул к прибору. Смотрю, почти вся его стенка исписана автографами. Зачем? В голову сразу и не пришло зачем. Но интересно. Пусть твоя подпись полетает в космосе. Понятно стало, почему ребята какие-то чудные были. Самодеятельность, так сказать. Но существенных нарушений я здесь не усмотрел и с легкой душой поставил свою подпись рядом. Пусть.
— Ну, хлопцы, все это очень мило, но больше времени на эту операцию не тратьте. Пора на сборку.
— Даем, даем, буквально через две минуты!
Я пошел в монтажный зал. Почти весь он был занят блоками ракеты. Она присутствовала здесь в шести частях: боковые блоки первой ступени, вторая ступень — длинная, с утолщением, на своей передней части, коротенькая, даже на ракету не похожая третья ступень — блок «Е». Все это лежало на отдельных подставках, соединенное только электрическими кабелями. Шел так называемый разобранный комплекс.
Порядок испытаний у ракетчиков отлажен здорово, прямо позавидовать можно. Испытания проходят четко, быстро, слаженно. А у нас, если смотреть со стороны, хуже некуда. Такой четкости у нас, видно, и не может быть. Там порядок испытаний многократно проверен и каждый раз остается без изменений, а у нас что ни пуск, то новая станция, новые приборы, новый порядок испытаний. Таков уж наш удел. Хоть и мал космический золотник по сравнению с ракетой, да дорог. Рядом с ней его и не видать, а возни с ним — будь здоров. Как только ракетчики закончат испытания блоков носителя, начнется сборка пакета. Тогда во всем своем величии ракета будет ждать «полезную нагрузку».
Сборка станции пошла полным ходом. Вслед за сборкой — испытания. Проверены научные приборы. Замечаний нет. Радиокомплекс тоже работает нормально. Очередь за ФТУ. В нем было собственное программное устройство. Оно заведовало включением, запуском того или иного процесса, но только с момента, когда ему самому дадут команду: «Начинай!» Полный цикл работы этого устройства занимал 55 минут. За это время ФТУ должно было сделать все, что ему положено. Все вроде идет нормально 30 минут, 50 минут. Петр Федорович потирает руки, улыбается, подмигивает: знай, мол, наших!
Кончается пятьдесят пятая минута. Признаться, даже как-то тоскливо было выжидать почти час. Ну, слава богу, еще две-три секунды, и все. Но что это? Петр Федорович с тревогой посматривает на часы. 56 минут — программник идет, 57 — идет, 60 — идет, 62 — остановился. Лишних 7 минут! Почему?
Сергей Павлович тут же подходит к нам:
— Что случилось?
— Сергей Павлович, сбой в программнике. В чем дело, сказать не могу. Надо разбирать ФТУ и смотреть.
— Но ведь эти ваши законные пятьдесят пять минут все шло нормально?
— Да, нормально. Но так оставить нельзя, надо разобраться, в чем причина.
— Сколько времени на это нужно?
— Два часа.
— Разбирайте.
А со временем, скажем прямо, было далеко не просто. Как всегда, его не хватало. А тут еще эта задержка. Да и на два ли часа? Монтажники быстро отсоединили кабели от ФТУ, и Петр Федорович с товарищами направился в лабораторию. Туда же пошли Борис Ефимович, Константин Давыдович, Глеб Юрьевич, Юрий Степанович и еще несколько испытателей. Народу в лаборатории собралось более чем достаточно. ФТУ поставили на стол. В ход пошли отвертки. В этот момент открывается дверь. Только я хотел буркнуть, дескать, не много ли здесь зрителей, но осекся. Вошел Сергей Павлович.
— Немедленно прекратите работу! Вы что здесь делаете? — он посмотрел в сторону Константина Давыдовича и всех стоящих рядом с ним. — А ну-ка, уходите все отсюда! Да-да, марш отсюда! И чтоб никого лишнего в комнате не было! Петр Федорович, поняли? Поставить дежурного у двери и никого не пускать, даже меня!
Резко повернувшись, он вышел из комнаты. Мы посыпали вслед за ним. ФТУ был возвращен в монтажный зал через 35 минут. В его программном устройстве заменили закапризничавший моторчик.
Испытания продолжались всю ночь. Наутро, еле оторвав голову от подушки, я выполз из гостиницы. Петр Федорович сидел на скамеечке под окнами и нещадно дымил. Рядом на песке аккуратно лежали три или четыре окурка. Увидев меня, он кивнул головой и повторным кивком пригласил сесть.
— А ты знаешь, что сегодня ночью СП срочно улетел в Москву?
— Конечно, не знаю. Я ведь только под утро пришел, когда испытания закончили…
— А ты знаешь, чего ради он полетел?
— Да иди ты к черту! Раз не знаю, что полетел, так откуда знать зачем?
— Так вот, ночью ему кто-то, точно не знаю кто, позвонил, что два или три московских астронома, — Петр Федорович назвал фамилии, — сделали вывод, что для ФТУ неправильно выбраны экспозиции. По их мнению, они должны быть раз в десять больше! Нет, представляешь? В десять раз больше!
— Ну, а ты как думаешь? Может, они правы? А сменить экспозиции — штука сложная?
— Менять экспозиций не буду! Уверен, что все выбрано правильно!
События развивались так. После обеда самолетом прилетела бригада с завода с заданием сразу приступить к смене экспозиций. Петр Федорович категорически запретил это делать. Константин Давыдович вынужден был доложить по телефону Сергею Павловичу о позиции, занятой фэтеушниками. Главный потребовал, чтобы Петр Федорович немедленно вылетел в Москву для разбирательства на месте. Но тот вместо вылета устроил, так сказать, экспериментальную проверку правильности своей точки зрения. Он взял ФТУ, поднялся с ним на крышу монтажного корпуса и, воспользовавшись тем, что Луна светила во все лопатки, сфотографировал ее на пленку с теми экспозициями, на которые настроены затворы. Раскрою секрет. Экспозиции были такие: 1/200, 1/400, 1/600 и 1/800 секунды. А московские товарищи предлагали самую короткую экспозицию — 1/100 секунды. Остальные больше. Пленку проявили. Изображение было четким, его никак нельзя было назвать недодержанным.
