Ярослав Голованов - Дорога на космодром
И последняя наша встреча. Станция дальней космической радиосвязи. Финиш знаменитой «Венеры-4». Передал в газету репортаж, выхожу на улицу. У «Волги» стоит Гагарин:
– И ты тут! Привет. Говорил с Москвой? Я тут читал тебя…
Что он говорил? Не записал, теперь не помню.
Я в 305-м. Заходи вечером…
Сел в «Волгу».
Вечером я постучался в 305-й номер.
Их нет, – сказала коридорная проникновенно, – не приехали…
Я заметил у нее на столике приготовленные для автографов открытки.
Никогда не думал, что не увижу больше Гагарина…
Когда мы говорим: ничто человеческое было ему не чуждо, то говорим это не для того, чтобы подгримировать его. Вовсе нет. А почему, собственно, он должен быть идеальным? И что могло сделать его идеальным? На его пути встречалось много ярких, щедрых, замечательных людей, он пишет о них в своей книге «Дорога в космос». Но означает ли это, что не сталкивался он с людьми завистливыми, жадными, скверными? И разве не портит нас каждая такая встреча хотя бы тем, что заставляет разочаровываться в роде человеческом? Нет, Гагарин был совсем не идеальным, характер его лепили разные люди. Но хороших людей, как видно, попадалось ему все-таки больше.
Можно сказать, что Гагарина знали все. Все люди земного шара, я думаю, хотя бы однажды слышали это имя. Сотни миллионов людей видели его на экранах телевизоров. Десятки тысяч встречались с ним на митингах и собраниях. Сотни беседовали с ним, чувствовали теплоту его рукопожатия. Лишь немногие были его друзьями, людьми, для которых прежде существовал просто Юра Гагарин, а уж потом Любимец Века. Пройдут годы, и этих людей будет становиться все меньше и меньше: все мы подвластны времени. Память о Гагарине времени не подвластна. Образ его станет символом. Наши далекие потомки будут относиться к Гагарину так же, как мы относимся сегодня к Колумбу. Нам трудно представить себе, как двигался, говорил, смеялся великий генуэзец, как играл со своим маленьким сыном Диего на острове Порто-Санто, как радовался золотому песку в устье реки Верагуа, надеясь вернуть себе милость испанских монархов. В нашем сознании нет человека Христофора Колумба, есть Первооткрыватель Нового Света. Наверное, это правильно и справедливо.
Но и какая-то высшая несправедливость в этом есть! Задача всех нас, современников Гагарина, людей, которые многие годы работали рядом с ним, и людей, перед которыми лишь однажды в открытой машине промелькнуло его лицо, в том, чтобы сохранить в себе и передать потомкам живого Гагарина. Я убежден, что такое знание сделает наших детей и внуков мудрее, еще теснее приблизит их к нашему времени. Живой Гагарин поможет им узнать еще лучше всех нас, вернее, то лучшее, что есть в нас. Живой Гагарин непременно заставит потомков наших завидовать нам, он поможет им понять наш труд и нашу жизнь, раскроет перед ними наши мечты и, может быть, поможет полюбить нас.
Только живой образ способен сделать это. Символ можно глубоко уважать и высоко ценить. А любить – человека.
Но в то утро, когда за ним закрыли посадочный люк, он еще не был символом, он был просто старшим лейтенантом ВВС. Волновался ли он, сидя в космическом корабле? Волновался. Медики видели это по записям пульса и частоты дыхания. И чем меньше времени оставалось до старта, тем больше он волновался. Во время подъема на орбиту частота пульса Гагарина возросла до 180 ударов в минуту, при норме 70. Но ни до старта, ни после не было такой секунды, когда бы он потерял власть над собой. И если сравнить показатели волнения его с подобными показателями других космонавтов, они были не больше, чем у других. Точно такой же пульс был, например, у Ричарда Гордона, когда космический корабль «Джемини-11» состыковывался с беспилотной ракетой «Аджена» в сентябре 1966 года. Гагарин волновался, как должен волноваться всякий нормальный человек.
Королев волновался, конечно, больше. По десятиминутной готовности он с Воскресенским, Кирилловым и другими специалистами спустился в командный бункер. На связи с «Востоком» сидел Павел Попович. Иногда микрофон брал Каманин, перед самым стартом – Королев.
Широко известные кинокадры, на которых запечатлен С. П. Королев, сидящий за круглым, покрытым скатертью столом у лампы с абажуром и переговаривающийся с Гагариным, документальны относительно. Это действительно Королев, и говорит он действительно точно те слова, которые он говорил Гагарину перед стартом. Но кадры эти сняты позже, не 12 апреля. Королева в бункере в то утро никто, к сожалению, не снимал. Да он и не разрешил бы никогда, чтобы кто-то отвлекал его треском кинокамеры и яркими лампами подсветок. Трудно теперь узнать, как точно стоял Сергей Павлович в командном бункере, как это все выглядело. У тех немногих людей, которые находились тогда рядом с ним, было так много других важных объектов для наблюдения, что вряд ли их можно упрекнуть в том, что они не «наблюдали» Главного конструктора. Королев не отдавал приказаний и не объявлял готовность по времени. Это делали Анатолий Семенович Кириллов (именно его палец нажал на кнопку «Пуск») и заместитель Главного конструктора по испытаниям Леонид Александрович Воскресенский. Королев был рядом. Он говорил с Гагариным и одновременно точно фиксировал в своем мозгу все происходящее вокруг него, все команды, приказы, сообщения, вспыхивающие транспаранты и табло. Все – люди и автоматы – работали слаженно и четко. И от зрелища их работы отвлек его на миг только далекий голос, который услышал он сквозь треск электрических разрядов.
– По-е-ха-ли! – крикнул Гагарин.
Через несколько минут произошел сброс головного обтекателя, и Гагарин увидел в иллюминаторе голубую Землю и совершенно черное небо. Яркие немигающие звезды смотрели на него. Этого никогда не видел ни один житель Земли.
Первый человек с третьей планеты звезды класса G-2, бегущей в данное время к созвездию Геркулеса, летел в космосе.
В одной из своих статей, которые в последние годы жизни Сергей Павлович Королев публиковал в новогодних номерах «Правды», он писал: «…Безграничный космический океан станет в ближайшие годы одной из самых крупных областей приложения новейших человеческих познаний в различных областях науки и техники для того, чтобы люди в космосе могли надежно и безопасно работать и отдыхать. А за всем этим виднеются еще бескрайние космические дали, издавна привлекавшие внимание человечества! Это другие миры, быть может, иная, отличная от земной, жизнь, далекие неведомые солнца со своими планетами-спутниками… И эти дали будут достигнуты советской наукой!»
Королев учил нас мечтать. Он пишет о специализированных спутниках для народного хозяйства, об изучении Земли из космоса, о «любознательных космических туристах», совершающих в воскресный день кругосветные путешествия вокруг планеты. Безвестный Юрий Гагарин еще сидел в сурдобарокамере и кружился на центрифуге, когда Королев писал: «Нет сомнения в том, что не за горами и то время, когда могучие космические корабли весом во много десятков тонн, оснащенные всевозможной научной аппаратурой, с многочисленным экипажем, покинут Землю и, подобно древним аргонавтам, отправятся в далекий путь. Они отправятся в заоблачное путешествие, в многолетний космический рейс к Марсу, Венере и другим далеким мирам. Можно надеяться, что в этом благородном, исполинском деле будет все более расширяться международное сотрудничество ученых, проникнутых желанием трудиться на благо всего человечества, во имя мира и прогресса».
Великий французский писатель Виктор Гюго сказал однажды: «Больше всего походят на нас наши фантазии…»
Усталый и больной, в канун нового, 1966 года Королев писал статью в «Правду». Кончалась она так:
«То, что казалось несбыточным на протяжении веков, что еще вчера было лишь дерзновенной мечтой, сегодня становится реальной задачей, а завтра – свершением.
Нет, преград человеческой мысли!»
Когда рождались эти слова, Сергей Павлович не думал, что они станут для нас завещанием великого конструктора: он умер через две недели.
Что было после 12 апреля 1961 года, вы знаете. Был суточный полет Германа Титова, был первый групповой полет двух кораблей, Валентина Терешкова доказала, что космос покоряется не только мужчинам.
После полетов Алана Шепарда и Вирджила Гриссома на ракетах по баллистической кривой, в феврале 1962 года Джон Гленн открыл список американских астронавтов. Свою первую пилотируемую программу США назвали «Меркурий» в честь сына Зевса, которого древние греки почитали как бога дорог, гимнастики и торговли. В одноместных кораблях «Меркурий» в космосе побывало 4 американских астронавта.
В октябре 1964 года родился первый космический экипаж. В многоместном «Восходе» на орбиту вышли летчик Владимир Комаров, ученый Константин Феоктистов и врач Борис Егоров.
