Инна Соболева - Принцессы немецкие – судьбы русские
Вообще все, связанное с сыном, от самого его рождения, даже от зачатия, – горько, безрадостно и таинственно. Началось с того, что ей никак не удавалось выполнить ту главную задачу, во имя которой ее привезли в Россию, – родить наследника.
21 августа 1745 года состоялась необычайно пышная свадьба 16-летней девочки, уже почти год назад превратившейся из Фике в великую княжну Екатерину Алексеевну, и семнадцатилетнего Петра Федоровича. Вот что рассказывала Екатерина о своей первой брачной ночи:
Дамы меня раздели и уложили между девятью и десятью часами… Все удалились, и я осталась одна больше двух часов, не зная, что мне следовало делать: нужно ли было вставать или оставаться в постели. Наконец Крузе, моя новая камер-фрау, вошла и сказала очень весело, что великий князь ждет своего ужина, который скоро подадут. Его Императорское Высочество, хорошо поужинав, пришел спать, а когда лег, он завел со мной разговор о том, какое удовольствие испытал бы один из его камергеров, если бы увидел нас вдвоем в постели. После этого он заснул и проспал очень спокойно до следующего дня… Когда рассвело, дневной свет показался мне очень неприятным в постели без занавесов, поставленной против окон, хотя и убранной с большим великолепием розовым бархатом, вышитым серебром. Крузе захотела на следующий день расспросить новобрачных, но ее надежды оказались тщетными; и в этом положении дело оставалось в течение десяти лет без малейшего изменения.
В своих «Записках» Екатерина приводит множество фактов, убеждающих, что причиной этих странных отношений был Петр. Он был ребенком, а не пылким юношей.
Великий князь ложился после ужина, и как только мы были в постели, Крузе запирала дверь на ключ, и тогда великий князь играл до часу или двух ночи; волей-неволей я должна была принимать участие в этом прекрасном развлечении, как и Крузе. Часто я над этим смеялась, но еще чаще меня это изводило и беспокоило, так как вся кровать была покрыта куклами и игрушками, иногда очень тяжелыми…
Едва ли найдется много женщин, способных выдержать такое. Екатерина терпит. Поначалу не вполне понимает, что происходит. Она ведь, как и муж, тоже совсем ребенок. Потом, после того, как ее муж станет волочиться буквально за каждой юбкой и страстно описывать жене прелести очередной своей избранницы, она начнет винить себя: недаром же матушка с детства уверяла ее, что она некрасива и ей трудно будет подыскать мужа. И она робко попытается проверить, как действуют ее чары на других молодых людей. Убеждается: действуют.
Пример тому – братья Чернышевы. В связи с одним из них, Андреем, ее подозревают, подвергают допросам, но, так и не добившись признания, начинают обвинять в близости со вторым братом, Захаром. Она упорно утверждает, что отношения с Чернышевыми – невинная дружба. Они столь же упорно это подтверждают. Ей не верят. Не верят современники. Это понятно: нравы при дворе Елизаветы Петровны весьма свободные, трудно представить, чтобы молодая женщина, которую игнорирует муж, обошлась без любовника.
Не верят и те, кто тщательно изучал ее жизнь (почему-то с особым пристрастием – интимную, а не жизнь души, не взгляды, даже не дела) в течение двух веков, прошедших после ее смерти. Почему не верят – понять затруднительно. Одно дело, если бы она была вообще склонна скрывать свои увлечения. Но ведь она вполне откровенно рассказывает о романах и с Салтыковым, и с Понятовским (пока речь только о любовниках, а не о фаворитах, отношения с которыми она не только не скрывала, но подчеркнуто демонстрировала). Почему же ее вдруг одолевает стыдливая скрытность, когда дело касается Чернышевых? Я убеждена: она говорила правду. В то время, когда она флиртовала с братьями (да, флиртовала, кокетничала и это того не скрывала), она еще не была готова к физической измене мужу. Она вообще в интимных отношениях еще ничего не понимала.
Более того, она заверяла: «Если бы великий князь пожелал быть любимым, то относительно меня это вовсе было нетрудно; я от природы была наклонна и привычна к исполнению своих обязанностей». И в этом ей тоже нельзя не поверить, если вспомнить, какое воспитание получали немецкие принцессы, которых от рождения готовили в послушные жены маленьких или больших, но монархов.
Бестужев, составляя инструкции для будущей гувернантки Екатерины, требует (в целях скорейшего обеспечения престолонаследия!):
Великой княгине должно быть предложено применяться более покорно, чем прежде, ко вкусам своего мужа, казаться услужливой, приятной, влюбленной, пылкой даже в случае надобности, употреблять, наконец, все свои посильные средства, чтобы добиться нежности своего супруга и выполнить свой долг.
Но мудрый канцлер, понявший, что она может только казаться влюбленной, а вовсе не любить своего малопривлекательного супруга, глубоко заблуждается, советуя ей «употреблять все посильные средства». Он не понимает, что эта девочка просто еще не знает таких средств – она ребенок. Опытный человек должен бы понять: чем давать девочке невыполнимые советы, лучше разобраться в истинных причинах поведения великого князя. А, как стало известно почти через полтора столетия после описываемых событий (узкому кругу было известно с самого начала), причина была, причем самая заурядная: заболевание, вернее порок развития, именуемый фимозом, достаточно часто встречающийся и легко устранимый.
В 1758 году один из руководителей международного ведомства Франции Шампо писал своему посланнику в Петербурге маркизу Опиталю:
Великий князь, не подозревая этого, был неспособен иметь детей от препятствия, устраняемого у восточных народов обрезанием, но которое он считал неизлечимым. Великая княгиня, которой он опротивел, и не чувствующая еще потребности иметь наследников, не очень огорчалась этим злоключением…
Вторил ему и другой дипломат, посланник Кастера:
Стыд этого несчастья, которое его удручало, был таков, что он не имел даже храбрости признаться в нем. А великой княгине, принимавшей его ласки лишь с отвращением и опытной не более его, и в голову не приходило ни утешить его, ни заставить искать средства, которые возвратили бы великого князя в ее объятия.
«Опротивел», «отвращение» – эти слова, написанные людьми осведомленными, наблюдательными, но не самыми близкими к великокняжескому семейству, свидетельствуют о том, что отношения между супругами не были тайной. А это значит, что немало молодых искателей приключений могли пытаться заслужить расположение Екатерины. В самом деле, не может же молодая женщина в течение стольких лет оставаться одна!
Как утверждает молва и подтверждает сама Екатерина, «победителем» оказался Сергей Салтыков, камергер великокняжеского двора, принадлежавший к одному из самых знатных семейств России. По словам Екатерины, он был «прекрасен, как день». Трудно сказать, как далеко зашли их отношения к тому моменту, когда Елизавете Петровне, озабоченной тем, что великая княгиня никак не может родить наследника, доложили, что напрасно она надеется на появление внука: супружеских отношений между Петром и Екатериной не существует. И это несмотря на то, что по ее приказу они каждую ночь проводят в общей постели! Императрица в отчаянии. Ей нужен наследник! Настоящий, а не этот голштинский урод! Она умоляет Бестужева что-нибудь придумать.
Поговорить с Екатериной на столь щекотливую тему канцлер поручает Чоглоковой, преданной ему хранительнице как добродетели великой княгини, так и чести великого князя. В свете этой миссии, которую Чоглокова старательно выполняла уже не первый год, ее разговор с великой княгиней выглядит особенно пикантно. Высоконравственная дама объяснила своей подопечной, что бывают случаи, когда государственные причины обязывают отрешиться от личных соображений, даже от законного и в любых других случаях похвального желания супруги оставаться верной своему мужу. Тем более, если муж оказывается неспособным обеспечить престолонаследие, а значит, и спокойствие государства.
В заключение Чоглокова прямо потребовала сделать выбор между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным (что было весьма гуманно: предлагали не кого попало, а молодых людей, с которыми великая княгиня была дружна). Чоглокова была уверена, что Екатерина выберет Нарышкина. Та запротестовала. «Тогда пусть будет другой!» Екатерина промолчала.
Итак, выбор сделан. Теперь Бестужев может поговорить с избранником. Салтыков понял его с полуслова. Самое распространенное мнение, будто задолго до этих разговоров он уже состоял в «преступной» связи с великой княгиней, будто (какое счастливое совпадение!) как раз в это время Екатерина почувствовала первые признаки беременности. Нужно было срочно заставить Петра Федоровича вступить наконец в близкие отношения со своей законной женой и тем самым скрыть истину.
