Софья Аннина - Мэрилин Монро. Жизнь и смерть секс-символа Америки
7 февраля Оливье, Реттиген и Теннент встретились с Мэрилин. Она вышла к гостям через полтора часа после назначенного времени. Но сэр Лоуренс, настоящий британский джентльмен, пунктуальный и щепетильный, с удивившей его самого охотой простил ей опоздание. И не только как джентльмен, но и как очарованный мужчина."…Когда она появилась, то через пару секунд уложила нас к своим ногам, — вспоминал он. — Она была настолько чудесна, так остроумна, так невероятно забавна, а в целом оказалась намного более привлекательной, нежели любая другая актриса, какую я только мог вообразить себе на экране".
Спустя два дня, 9 февраля, Монро и Оливье объявили журналистам о решении приступить к совместной работе.
Мэрилин тщательно подготовилась к пресс-конференции. По такому случаю она выбрала черное бархатное платье с большим декольте, державшееся на тоненьких бретельках. Улыбаясь репортерам, она сделала движение вперед… и одна из бретелек с треском лопнула. Папарацци радостно защелкали фотоаппаратами. Непорядок в одежде ликвидировали с помощью английской булавки.
Оливье снова проявил себе истинным джентльменом, уняв оживившуюся толпу и разрядив атмосферу шуткой: "Ребята, мне что, снять пиджак? Это кому-нибудь мешает?"
До конца пресс-конференции злосчастная бретелька рвалась еще дважды…
Создатель этого самого платья, модельер Джон Мур через много лет уверял: "Обрыв бретельки был заранее запланирован и тщательно подготовлен в процессе одевания". Ему вторила фотограф Ева Арнолд: "Пока мы спускались вниз, Мэрилин сказала: "Жди спокойно, увидишь, что будет"".
Вероятно, сэр Лоуренс в конце концов догадался, что эффектная мизансцена была спланированным трюком, "нечистой игрой". Потому что на обратном пути в отель он задумчиво сказал продюсеру Солу Колину: "Знаешь, Сол, я все гадаю: не совершил ли я ошибку?"
17 февраля Мэрилин впервые вышла перед товарищами по "Актерской студии" на сцену — в постановке отрывка из пьесы Юджина О’Нила "Анна Кристи".
"С ее стороны это был воистину смелый ход, — рассуждала впоследствии напарница Мэрилин по спектаклю, театральная актриса Морис Стэплтон. — Ей бы выбрать для себя какую-либо малоизвестную роль, чтобы выступление можно было оценивать исключительно по существу. Но играть в "Анне Кристи" заглавную роль, в которой выступали самые блистательные актрисы — вплоть до Гарбо включительно! Ведь это означало, что каждый более или менее опытный театральный зритель приходил посмотреть спектакль, уже имея неплохое представление о том, как должна быть выстроена роль".
Опасалась — да что там, с ума сходила от страха! — и сама Мэрилин. Потом она говорила: "Пока я не вышла на сцену, ничего вокруг себя не видела. Ничего не чувствовала. Не помнила ни единого слова текста. Хотела только одного — лечь и умереть. Я была в страшной ситуации и вдруг подумала: "Боже милосердный, что я тут делаю?" А потом просто вышла и начала играть".
И сыграла она, по словам очевидцев, превосходно. Проявив себя, как сказала актриса Анна Стен, "очень вдумчивой и исключительно милой актрисой, которая одновременно берет и дает, а это умение встречается редко".
25 февраля 1956 года Мэрилин Монро торжественно вернулась в Лос-Анджелес в сопровождении Гринов.
В аэропорту один из сотен встречавших звезду репортеров обратил внимание на ее одежду — строгие и скромные черное платье и блузу с воротником — и отметил, что прежде она одевалась совершенно иначе. "Это что, новая Мэрилин?" — ""Нет, я-то та же самая, это просто платье новое".
Целью возвращения были съемки фильма "Автобусная остановка" на студии "20th Century Fox". Работа над картиной началась в середине марта.
А за несколько дней до этого, 12 марта, произошло еще одно важное — если не с практической, то с символической точки зрения — событие в жизни актрисы. Она стала Мэрилин Монро официально, по документам.
С одной стороны, такой поступок был логичным, и объяснения прозвучали вполне убедительно. "Уже много лет я пользуюсь именем и фамилией, которые сейчас хочу принять, — Мэрилин Монро, — и именно под этой фамилией я всем известна".
С другой стороны, это был шаг столь же противоречивый, как и сама Мэрилин. Ведь, сменив имя теперь еще и в казенных бумагах, она как будто соглашалась навсегда слиться воедино с "Мэрилин Монро", с той маской, которая временами царапала и жгла ей кожу, но была необходимой, потому что без нее молодая женщина по-прежнему не чувствовала себя персоной, хоть сколько-то значащей. А бедная маленькая Норма Джин — к которой, как бы то ни было, Мэрилин вовсе не хотелось возвращаться — оказывалась отброшенной в прошлое уже бесповоротно и навеки.
Немногим раньше, 18 февраля, на следующий день после премьеры в "Актерской студии", Монро заключила другой договор с законом.
Она составила свое первое завещание. Потом она будет еще много раз менять распоряжения на случай смерти. И каждый подобный документ может служить своеобразной картой ее сердца, ее изменчивых пристрастий, ее отношений с людьми на тот или иной момент.
Так, в феврале 1956-го она отписала 100 000 долларов Артуру Миллеру, 25 000 Ли и Поле Страсбергам плюс 10 000 отдельно "Актерской студии", 10 000 на учебу маленькой дочери Нормана и Хедды Ростенов Патрисии, 20 000 — психотерапевту Маргарет Хохенберг.
На вопрос "штатного" юрисконсультанта "ММР" Ирвинга Стайна, какую надпись актриса хотела бы оставить на своей надгробной плите, та, расхохотавшись, ответила: "Мэрилин Монро, блондинка". И нарисовала пальцем в воздухе извилистый контур: "37–23—36".
Эти цифры означали объем бюста, талии и бедер Мэрилин в дюймах. (В сантиметрах соответственно 94–54,5—91,5).
Наташа Лайтес в завещании не упоминалась. Неудивительно — в сердце Мэрилин ей тоже не было места.
"Я в течение многих лет видела способность Мэрилин отсекать от себя людей. Я даже поощряла в ней это. Вообразите мою тревогу, когда я поняла, что сама стала одним из таких людей, — писала Наташа Элен Альберт. — Я понимаю, что это было неизбежно, но все же это причиняет мне боль, я не могу перенести этого".
Боль из-за отчуждения подруги делалась еще невыносимее оттого, что Наташа осознавала: помириться они могут и не успеть. У Лайтес обнаружили раковую опухоль. (Наташа пережила Мэрилин на два года, но тогда, в 1956-м, этого, конечно, никто не предполагал.)
Вдобавок бывшая преподавательница Монро фактически осталась без средств к существованию. Прежде Мэрилин вносила в свой контракт оплату услуг Лайтес как обязательное условие, к тому же доплачивала ей от себя (хотя только разве что самым злым сплетникам приходило в голову объяснять привязанность Наташи к ученице корыстью). Когда администрации "Fox" стало очевидно, что Мэрилин больше не заинтересована в Наташе, — стало очевидно и то, что Наташу последние годы держали на студии только ради ее подопечной-кинозвезды. Лайтес начали задерживать зарплату, перестали доверять новых учеников. Приходя на студию, она слышала за спиной перешептывания. А потом ее попросту уволили.
Когда Мэрилин вернулась в Лос-Анджелес, Наташа тщетно добивалась с ней встречи. Она хитростью выманила у сотрудника номер нового телефона Монро, сказав, что потеряла его. Но если, находясь в Нью-Йорке, актриса изредка еще отвечала на Наташины звонки — правда, разговоры были краткими и сводились к тому, что ей, Мэрилин, необходимо "новое начало", которое она надеется обрести с помощью Страсберга, что Наташа душит ее своей навязчивой опекой, — то теперь она просто бросала трубку, заслышав Наташин голос. Или не подходила, когда ей сообщали, что на проводе Лайтес.
На этот раз Мэрилин даже не просила объясняться за нее пересмешницу Эми (Грины и Монро опять жили вместе, в доме, снятом в районе Вествуд неподалеку от Голливуда). Она поступила иначе — по любым меркам, бездушно и некрасиво. Она поручила Ирвингу Стайну поговорить с Наташей и припугнуть ее.
"Я представился как адвокат Мэрилин Монро и проинформировал мисс Лайтес, чтобы она ни под каким видом не звонила актрисе, не посещала ее и не пыталась с ней увидеться. Она должна подчиниться моим указаниям, если хочет избежать дополнительных сложностей. Наташа, которую я никогда в глаза не видел, назвала меня "дорогой мой" и попросила выслушать. Цитирую ее слова. "Единственный человек на свете, который может мне помочь, — это Мэрилин Монро. Я сотворила эту девушку — сражаясь за нее — и всегда считалась на съемочной площадке злодейкой, эдаким черным человеком. Когда я позвонила Мэрилин, а та не пожелала со мною разговаривать, я была в бешенстве. А ведь я целиком отдана ей, и она это знает. Ее вера и безопасность неотделимы от моей веры и безопасности. Я не располагаю финансовыми средствами, но у нее они есть. В пятницу мне сказали в "20th Century Fox": "Вы уже не можете больше рассчитывать ни на чью протекцию, и мы не нуждаемся в вас…" Но работа — это вся моя жизнь. Я больна. И мне бы очень хотелось встретиться с ней, даже при вас. Хотя бы всего на полчаса". Я отказался: Мэрилин не хочет и не будет просить за нее, и мы не хотим ни беседовать с нею, ни встречаться. Еще я сказал, что ей ни в коем случае нельзя звонить Мэрилин, а если она это сделает, то мне придется поставить ее на место по-другому".
