Наиль Ахметшин - Врата Шамбалы
— Я не пью чай из Люаня (уезд в провинции Аньхой. — Н.А.), — предупредила матушка Цзя.
— Знаю, — ответила Мяоюй. — Это совсем другой, он называется "брови почтенного старца".
— А воду для него где брали? — поинтересовалась матушка Цзя.
— Вода дождевая. Я храню ее с прошлого года, — ответила Мяоюй.
Матушка Цзя отпила немного и передала чашку старухе Лю.
— Ну-ка отведай!
Старуха единым духом выпила чай и с улыбкой сказала:
— Чай хороший, но слабоват — покрепче надо заваривать!
Остальные тоже пили чай из таких же чашек.
Мяоюй между тем поднялась, незаметно дернула за рукав Баочай и Дайюй (двоюродные сестры главного героя. — Н.А.), и те вышли следом за нею Баоюй украдкой пошел за девушками. Мяоюй провела сестер к себе в комнату, усадила Баочай на тахту, а Дайюй на круглую тростниковую подушечку, на которой обычно сидела сама, вскипятила воду для чая.
— Решили выпить своего чаю! — воскликнул Баоюй, входя в комнату.
— А ты почуял, что здесь собираются пить? — засмеялись девушки. — Но для тебя вряд ли что-нибудь найдется.
Мяоюй хотела подать еще одну чашку, но в этот момент на пороге появилась монахиня с чашкой в руках. Мяоюй знаком остановила ее. Баоюй сразу понял, в чем дело. Из этой чашки пила старуха Лю, и Мяоюй считала ее оскверненной. Мяоюй принесла еще две чашки. На одной, той, что с ушком, было написано уставным почерком: "Бокал тыква-горлянка ", а затем "Драгоценность Ван Кая " (известный богач, живший в IV в. — Н.А.) и уже совсем мелкими иероглифами "В четвертом месяце пятого года Юаньфэн (девиз сунского императора Шэньцзуна, правившего страной в 1078–1085 гг. — Н.А.) сию чашку обнаружил в императорской библиотеке Су Ши (Су Дунпо, знаменитый поэт и государственный деятель XI в. — Н.А.) из Мэйшаня".
Наполнив чашку чаем, Мяоюй подача ее Баочай.
На второй чашке, похожей на буддийскую патру (у монахов чаша для сбора подаяний. — Н.А.), только немного поменьше, было написано стилем "чжуань " (древний стиль написания иероглифов. — Н.А.): "Чаша взаимопонимания. Мяоюй налила в нее чай для Датой, а ковшик из зеленой яшмы, из которого обычно пила сача, поднесла Баоюю.
— Говорят, мирские законы равны для всех, — с улыбкой произнес Баоюй. — Почему тогда им дачи старинные чашки, а мне — грубую посудину?
— Ты называешь это грубой посудиной? — удивилась Мяоюй. — А я вот уверена, что в вашем даме такой не найдется!
— Пословица гласит: Попадешь в чужую страну — соблюдай ее обычаи ", — снова улыбнулся Баоюй. — Раз уж я здесь, придется, пожалуй, и драгоценную посуду считать простой, будь она даже из золота, жемчуга или яшмы!
— Вот и хорошо! — обрадовалась Мяоюй.
Она сняла с полки чашу с изображением дракона, свернувшегося девятью кольцами, десятью изгибами и ста двадцатью коленцами, и с улыбкой проговорила:
— У меня осталась свободной только эта чашка Выпьешь, если налью?
— Конечно! — радостно вскричал Баоюй.
— Ты выпьешь, я знаю, только нечего зря изводить такой прекрасный чай! — сказала Мяоюй. — Слышал пословицу? "Знающий приличия пьет одну чашку; утоляющий жажду глупец — две, осел, не знающий меры, — три". Кто же ты, если собираешься выпить целое море?
Мяоюй налила столько, сколько вмещала обычная чашка, и подала Баоюю. Баоюй отпил глоток, ощутил тонкий, ни с чем не сравнимый аромат и вкус чая и не смог сдержать возглас восхищения.
— Скажи сестрам спасибо, — промолвила Мяоюй. — Тебя одного я не стала бы угощать этим чаем.
— Знаю, — улыбнулся Баоюй. — Выходит, вас благодарить не за что.
— Совершенно верно, — кивнула Мяоюй.
— Этот чай тоже заварен на прошлогодней дождевой воде? — спросила Дайюй.
— Ты девушка знатная, благовоспитанная, а не можешь разобрать, на какой воде заварен чай?! — с укоризной произнесла Мяоюй, покачав головой. — Это вода из снега, который я собрала с цветов сливы пять лет назад в кумирне Паньсянь, когда жила в Сюаньму. Я набрала ее в кувшин, кувшин закопала в землю и до нынешнего лета не открывала, берегла воду Сейчас я только второй раз заварила на ней чай. А дождевая вода уже через год не будет такой чистой и свежей! Как же ее пить?
Баочай знала, что Мяоюй нелюдима и не любит, когда гости засиживаются. Поэтому, допив чай, она сделала знак Дайюй, и девушки вышли.
Баоюй между тем сказал Мяоюй:
— Я сразу понял, что ту чашку вы считаете оскверненной, но с какой стати такая драгоценная вещь должна без пользы стоять? Уж лучше отдать ее бедной женщине, которая пила из нее чай. Пусть продаст — глядишь, хватит на несколько дней, чтобы прокормиться. Согласны?
— Что ж, ладно, — немного подумав, кивнула головой Мяоюй. — К счастью, сама я из той чашки никогда не пила, а если бы пила, предпочла бы ее разбить, чем кому-то отдать. Но я не против, можешь подарить эту чашку старухе, только забери ее побыстрее!
— Вот и прекрасно! — обрадовался Баоюй. — Я сам отдам чашку старухе! Ведь даже разговор с ней может вас осквернить.
Мяоюй приказала монашкам отдать Баоюю чашку Принимая ее, Баоюй улыбнулся:
— Я велю слугам после нашего ухода натаскать из реки несколько ведер воды и вымыть здесь пол.
— Неплохо, — усмехнулась Мяоюй. — Только предупреди их, когда принесут воду, чтобы поставили ее за воротами и не входили в кумирню.
— Ну, это само собой разумеется, — пообещал Баоюй, пряча чашку в рукав.
Он отдал чашку девочке-служанке матушки Цзя и наказал:
— Завтра, когда бабушка Лю соберется в дорогу, отдашь ей эту чашку".
Однажды в саду Роскошных зрелищ, где происходят основные события романа, молодой Баоюй в ответ на требование отца сочинить парную надпись для живописного уголка, откуда открывался прекрасный вид, не задумываясь прочел новые стихи:
Чай на треножнике. Не вьется
еще зеленый пар над ним.
В тени, у темного окошка
для шахмат пальцы холодны.
Эти строки, по мысли автора, отражали удивительную прохладу густой тени в бамбуковой рощице, а слова "чай" и "шахматы" придавали им утонченное и красивое звучание. Интересно, что Цзя Чжэн — отец Баоюя — во время той же прогулки обратил внимание на домик, который "состоял из пяти комнат; там были террасы и навесы из циновок; искусно выкрашенные стены и затянутые тонким зеленым шелком окна придавали ему скромный и строгий вид.
— Что может быть приятнее, чем готовить чай на этих террасах и играть на цине (музыкальный инструмент. — Н.А.), — со вздохом произнес Цзя Чжэн, — здесь даже благовония не нужны".
Вскоре Баоюй, жизнь которого в основном протекала на женской половине дома, написал стихи о настроениях его обитательниц в разные сезоны года. Есть в них такие строчки:
Как только вспомню барышень, — я рад:
заваривают чай они умело —
Сначала набирают свежий снег,
А там, глядишь, уже вода вскипела!
В беседке Камыша очаровательная Дайюй выразила свои чувства, навеянные снежным пейзажем:
Стройно. — как будто
Изысканных дев хоровод.
Тонок на вкус
Поручается чай в снегопад.
Не менее красивы и поэтические строки упоминавшейся монахини Мяоюй:
…Вот и рассвет… Стихи пора кончать.
Мы устаем, когда всю ночь творим.
Давай, как закипит в сосуде чай,
Вновь о поэзии поговорим…
Согласно книге, на территории каждого из дворцов — Нин-го и Жунго — существовали свои чайные. Под них отводились специальные помещения, где служанки кипятили воду. В этих чайных не пили, а только приготовляли чай. Здесь всегда поддерживали огонь для кипячения воды, поэтому обитатели дворцов нередко приходили сюда погреться. Существовала даже должность "смотрителя чайной". Как следует из текста романа, кипяток из чайных разносился в специальных чайниках, а заваривали напиток в покоях, иногда в специальных комнатах. Во дворцах были также особые помещения для чаепития.
