Андрей Пунин - Архитектура Петербурга середины XIX века
Такое решение было удачным во многих отношениях. Учреждения, столь необходимые растущему городу, можно было разместить вблизи его центра без затрат на покупку частных земельных владений, стоимость которых стремительно увеличивалась. Местность, занятая Итальянским садом, к западу постепенно повышалась, и это устраняло опасность наводнений. Относительно сухая почва и обилие зелени создавали весьма благоприятные условия для размещения учебных заведений и больниц.
В первом десятилетии XIX века архитектор Джакомо Кваренги возвел на берегу Фонтанки, на месте Итальянского дворца, здание Екатерининского института, а на Литейном проспекте — здание Мариинской больницы (ныне больница имени В. В. Куйбышева). В 1830-х годах оба эти здания были расширены пристройкой флигелей.
Строительство зданий больниц и учебных заведений на территории Итальянского сада продолжалось и в середине XIX века. В 1840-х годах по предложению архитектора А. П. Брюллова Шестилавочная улица была продолжена от Малой Итальянской улицы через территорию сада до Невского проспекта; в 1850-х годах она была переименована в Надеждинскую улицу (ныне улица Маяковского). Прокладка улицы позволила развернуть вдоль нее строительство. В 1845–1848 годах на ее западной стороне было возведено здание Александринской больницы, спроектированное А. П. Брюлловым. Чтобы изолировать больницу от уличного шума и пыли, Брюллов разместил ее, отступив от «красной линии» в глубину участка[155].
Александринская больница. Архитектор А. П. Брюллов. Построена в 1844–1848 гг. Проект фасада, 1844 г. НИМАХ.Сравнительно небольшая по размерам постройка, рассчитанная на полсотни больничных коек, была очень хорошо продумана в планировочном отношении. Палаты, большая высота которых обеспечивала хороший воздухообмен, расположены по одну сторону больничного коридора и выходят окнами на юго-восток. Брюллов задался целью создать наилучшие гигиенические условия для больных, максимально осветить палаты прямыми солнечными лучами. Он решительно отказался от портиков и колоннад, а стены больничных палат прорезал очень большими арочными окнами: Эти окна явились тем модулем, который и предопределил новаторский характер композиции фасада: Александринская больница является нагляднейшей иллюстрацией того, как под давлением функциональных требований каноны классицизма были вынуждены уступить место иным композиционным закономерностям. Благодаря большим окнам специфическая функция больницы выразилась в облике брюлловской постройки гораздо более последовательно и реалистично, чем, например, в облике Мариинской больницы, построенной Кваренги в 1803–1805 годах, фасад которой был декорирован восьмиколонным портиком, или в казарменном облике Глазной лечебницы на Моховой улице, построенной архитектором Л. И. Шарлеманем в 1830-х годах.
Большие окна Александринской больницы приблизили фасад здания к традициям готики (напомним, что именно готика впервые дала новую конструктивную систему стены, прорезанной огромными окнами). «Готицизм» проемов повлек за собой и соответствующую обработку простенков: между окнами Брюллов поместил узкие и длинные пилястры, отдаленно напоминающие готические пучки колонн. Те части стен, где не было больших проемов, он обработал в традициях классики — рустом и сандриками, а над помещением больничной церкви разместил небольшой купол с луковичной главкой, напоминающей главы храмов московского барокко.
Построенное А. П. Брюлловым здание Александринской больницы явилось одним из наиболее последовательных проявлений выдвинутых им рационалистических принципов проектирования: действительно, постройка эта была «осмысленно распланирована, а затем облечена в красивую, но непременно рациональную форму», а мысль Брюллова о том, что «в плане мы ходим, в разрезе дышим и живем», получила убедительное воплощение в планировке и объемно-пространственной композиции здания.
Столь последовательное воплощение рационалистических принципов проектирования встречается в архитектуре 1830-1840-х годов все же не часто.
В 1847 году Брюллов разработал проект планировки сада вокруг Александринской больницы, вскоре осуществленный. Позднее между Мариинской больницей и Александринской больницей было построено еще несколько больничных корпусов, но размещены они были довольно хаотично.
Первоначально Брюллов предполагал от здания Александринской больницы на восток проложить еще одну улицу, доходящую до Знаменской улицы. Однако от этого намерения отказались, так как на восточном участке территории Итальянского сада решено было разместить Павловский женский институт.
Здание Павловского института было построено на Знаменской улице (ныне улица Восстания, 8) в 1845–1850 годах по проекту архитектора Р. А. Желязевича. Его корпуса были тоже размещены в глубине участка, в окружении зелени.
Павловский институт, основанный еще в 1836 году, представлял собой учебное заведение закрытого типа для девушек — дочерей офицеров и солдат. В начале 1840-х годов в институте было два отделения: первое, на 120 воспитанниц, — для дочерей офицеров, второе, на 50 воспитанниц, — для дочерей «нижних чинов». В 1844 году «последовало высочайшее повеление о сооружении для Павловского института нового здания без всякой роскоши»[156]. После проведения конкурса между двумя архитекторами был «высочайше утвержден» проект Р. А. Желязевича: его сметная стоимость (180 тысяч рублей серебром) была на 70 тысяч рублей меньше, чем в проекте конкурента.
В здании были предусмотрены спальни двух типов: более комфортабельные для воспитанниц первого отделения и менее комфортабельные для «солдатских дочерей». Но в октябре 1849 года, когда здание было уже почти закончено, пришлось срочно в его планировке и отделке «произвести некоторые изменения сообразно с новым назначением Института». По распоряжению царя статус института изменился: он предназначался отныне «для воспитания одних только девиц благородного звания, в числе 240, с закрытием в нем вовсе существующего ныне особого отделения солдатских дочерей». В архивных делах сохранилось еще несколько любопытных документов, иллюстрирующих взгляды того времени на задачи женского образования[157]. Один из них гласит, что «Департамент рассмотрения проектов и смет Главного управления путей сообщения и публичных зданий» (эта инстанция тогда утверждала проекты и сметы общественных зданий) «не усматривает особенной надобности в отдельной комнате для библиотеки Института, где число книг не может быть значительно». Зато предусматривалась комната «для образцовой кухни»: девушек «благородного звания» следовало подготавливать к будущей роли хранительниц домашнего очага.
Проектируя фасады здания Павловского института, архитектор Желязевич следовал требованию царя строить «без всякой роскоши». Отказавшись от портиков, глубокого руста и других приемов классицизма (которые за 40 лет до него так мастерски использовал Кваренги в зданиях Смольного и Екатерининского институтов), Желязевич ограничился самой простой и экономной отделкой. Штукатурка в сочетании с неглубоким, графичным рустом была использована только для облицовки нижнего этажа и карниза, стены двух верхних этажей были оставлены неоштукатуренными. Новаторский для того времени прием — обнаженная кирпичная кладка, — вызванный, несомненно, экономическими соображениями, в то же время создал и интересный колористический эффект: красный цвет кирпича великолепно сочетался с серым цветом оштукатуренных частей фасада. Навеянный ренессансной архитектурой Северной Италии прием обнажения кирпичной кладки повлек за собой и другие ренессансные мотивы фасада: дугообразные наличники, охватывающие лишь верхнюю часть окна, ренессансный тип переплетов (двойная арка с люкарной, охваченная аркой большего пролета, и т. д.). Простенки Желязевич расчленил высокими лопатками, стены завершил массивным карнизом на арочках — машикулях. Созданный Желязевичем фасад «в стиле ренессанс», с весьма упрощенной трактовкой мотивов, позволил уложиться в минимальную смету, что и обеспечило ему победу на конкурсе. Но монотонный ритм окон, совершенно одинаковых во всех трех этажах, сопровождающийся столь же монотонным ритмом лопаток, придал облику здания оттенок казарменности. К тому же и массивный карниз на арочках-машикулях внес в композицию «военную» ноту, не свойственную функции женского учебного заведения. В итоге художественный образ оказался несколько не совпадающим с функцией здания, но это несовпадение как раз отвечало общему духу политики николаевского правительства в области просвещения, которая, таким образом, наложила свой отпечаток и на историю проектирования этого здания, и на его архитектуру.
