Инна Соболева - Принцессы немецкие – судьбы русские
Фридрих Великий хорошо разбирался в людях. На нежных струнах души Елизаветы Петровны сыграл безошибочно: она решила пригласить в Петербург именно Ангальт-Цербстскую принцессу Софию Амалию Фредерику, которую домашние называли смешным именем Фике. Правда, пригласить-то пригласила, но это пока ничего не значило: не понравится – отправим обратно.
«Прелесть неизъяснимая»
Пройдут годы. София Амалия Фредерика станет в православии Екатериной Алексеевной. Имя – от крестной матери, отчество – от крестного отца. Так будут получать свои русские имена все немецкие принцессы, становившиеся женами российских государей. Уже став Екатериной Великой, она сочинит себе эпитафию:
Здесь лежит Екатерина Вторая, рожденная в Штеттине 2 мая 1729 года, прибывшая в Россию в 1744 году, чтобы выйти замуж за Петра Третьего.
Четырнадцати лет от роду она возымела три намерения: понравиться своему жениху, понравиться императрице Елизавете, понравиться народу.
Желая преуспеть во всех трех намерениях, она ничего не забывала. В течение восемнадцати лет скуки и уединения она поневоле прочитала множество книг.
Вступив на Российский престол, она желала добра и старалась доставить своим подданным счастье, свободу и собственность.
Она легко прощала и ни к кому не питала ненависти. Пощадливая, обходительная, от природы веселонравная, с душою республиканскою и добрым сердцем, она имела друзей. Работа давалась ей легко. Она любила искусства и обожала быть на людях.
Соблазнительно писать о Екатерине, разбираясь последовательно буквально в каждом слове этой не лишенной самоиронии эпитафии, – с чем-то соглашаться, подтверждать рассказами о конкретных делах; с чем-то спорить, что-то опровергать. Но, коротко и просто оценив свою жизнь и дела, Екатерина не заметила или не назвала в себе самого главного, того, что так точно определил Пушкин: «прелести неизъяснимой». Помните, так в «Капитанской дочке» он говорит о первом впечатлении, которое произвела на Машу Миронову императрица? Едва ли сама она этого загадочного и одновременно так много объясняющего свойства за собой не знала, просто назвать так точно и исчерпывающе, как это сделал Пушкин, даже при своем очевидном писательском даровании не сумела. Или – умолчала. Из скромности. Да-да, из скромности, каким бы странным ни показалось это качество применительно к уверенной в себе, самодостаточной Екатерине.
При всей своей любви к комплиментам (неудивительно, ведь она – женщина), она знала меру в возвеличивании себя (напомню хотя бы, что она отказалась от титула Мать Отечества и запретила ставить себе памятники). Только Пушкин сумел двумя словами назвать тайну ее обаяния, которое испытывали на себе многие, вернее все, кого она хотела покорить.
Вот я и попытаюсь понять, как внешние обстоятельства и эта «прелесть неизъяснимая» сделали из малышки Фике Екатерину Великую.
В эпитафии она называет только день и место своего рождения, а о происхождении, о родителях не говорит ни слова. Между тем в происхождении ее много вопросов, и, если бы удалось найти на них ответы, удалось бы разобраться в некоторых ее важнейших качествах и поступках. К примеру, понять источник ее (не побоюсь пафосного определения, потому что оно точно) пламенной любви к России. Если бы полюбила нашу страну после того как узнала, было бы понятно. И, на мой взгляд, – естественно. Но ее любовь изначальна, еще до узнавания, еще до встречи. Что это? Предначертание свыше? Или зов крови?
Мать Екатерины, принцесса Иоганна Елизавета, происходила из достаточно знатного, не слишком богатого и ничем особенно не прославленного Голштин-Готторпского рода. Так считали все, и сама Екатерина тоже. Гордиться особенно было нечем, но и стыдиться тоже нечего. Но через 80 лет после смерти императрицы журнал «Русская старина» (1875 г., т. 12, с. 457) опубликовал исследование генеалогического древа Екатерины Великой. Это была сенсация. Оказалось, что ее далеким предком по материнской линии был русский князь Ярослав Ярославич Тверской, родной брат самого Александра Невского. Как была бы счастлива Екатерина! Она ведь чувствовала себя русской.
А матушка ее, несмотря на столь высокое происхождение, была дамой весьма легкомысленной. О ее многочисленных романах шептались при всех европейских дворах. Василий Осипович Ключевский, исследователь серьезный, заслуживающий доверия, имел все основания написать о ней: «Ходячая интрига, воплощенное приключение; ей было везде хорошо, только не дома. На своем веку она исколесила почти всю Европу…». Хотя торопиться осуждать Иоганну Елизавету не стоит: своего дома у нее фактически не было – ее выдали замуж за младшего брата Ангальт-Цербстского герцога, всю жизнь прослужившего в прусской армии. Семья вынуждена была жить не на родовых землях, а там, где приходилось служить главе семейства. Потому и родилась Фике в Штеттине. Там был расквартирован полк, которым командовал генерал-майор Христиан Август Ангальт-Цербстский, отец девочки. Оговорюсь сразу: официальный отец. Потому что, кто был ее настоящим отцом, как было загадкой при рождении, так и осталось по сей день.
На этот счет существует несколько версий. Согласно первой, отец Софии – «Железный Фридрих». За эту версию говорит то, что он откровенно благоволил матушке Екатерины и приложил немало усилий, чтобы выдать девочку за наследника российского престола. Но если это так, Екатерина об этом определенно не знала, – достаточно внимательно изучить ее отношения с Фридрихом после того, как она стала императрицей.
Вторая версия широкого распространения не получила. Она изложена в «Записках» гвардейского офицера Алексея Михайловича Тургенева, имевшего широкие связи среди придворных. Он предполагал, что отцом Екатерины мог быть канцлер Бестужев-Рюмин, который в молодости состоял на дипломатической службе при Ангальт-Цербстском дворе. Некоторые утверждали, что Екатерина очень похожа на Алексея Петровича. Судя по единственному известному мне портрету канцлера – сходства никакого. К тому же трудно поверить, чтобы Иоганна Елизавета при всей ее взбалмошности, попав в Петербург, начала активно и нагло интриговать в пользу Пруссии против всемогущего в то время Алексея Петровича, если бы он был или хотя бы предположительно мог быть отцом ее дочери.
Третий кандидат на роль родного отца – Иван Иванович Бецкой. Его внешнее сходство с Екатериной Великой поразительно. После воцарения Екатерины Бецкой избегал присутствовать на больших дипломатических приемах: это сходство так бросалось в глаза, что те, кто видел их рядом впервые, не могли скрыть потрясения. Потом, привыкнув, делали вид, что не замечают.
Ни Екатерина, ни Бецкой никогда не подтверждали, но и не опровергали слухов о своем родстве. Да и что они могли знать наверняка? Неопровержимо лишь материнское начало. Доказать подлинность отца в те времена было невозможно: генетической экспертизы не существовало. Все доказательства были косвенные: в 1728 году мать Екатерины жила в Париже, там же в русском посольстве служил Иван Бецкой. Их связь не была секретом. И еще: когда Фике станет всемогущей российской самодержицей, только Бецкой будет иметь право входить к ней в любое время дня и ночи без доклада. Только ему она будет целовать руку.
Бецкой был незаконнорожденным сыном генерала, князя Ивана Юрьевича Трубецкого (между прочим – Рюриковича). Он попал в плен к шведам в сражении под Нарвой в 1700 году и прожил в Стокгольме в качестве почетного пленника 18 лет. У русского князя завязался роман со шведской аристократкой, баронессой Вреде, и у нее в 1704 году родился сын. Правда, ходил слух, что у прекрасной шведки была короткая, но пылкая связь с самим Петром I, а князь Иван, что называется, «покрыл грех» обожаемого императора. Подтвердить или опровергнуть эту легенду едва ли возможно, а вот то, что отец (или назвавшийся отцом) полюбил ребенка, сомнений не вызывает. Он-то и дал мальчику свою усеченную фамилию (Трубецкой – Бецкой). Так было принято в то время в случаях, когда отец не отрекался от своего внебрачного ребенка. Будущий российский вельможа, друг и советник Екатерины Великой, а по всей вероятности, и ее отец, получил блестящее образование, и идеи просветителей овладели его умом и сердцем.
После того как Иоганна Елизавета родила дочь, Бецкой стал частым гостем в Цербсте, в родовом замке Ангальт-Цербстского дома. Предпочитал приезжать, когда там гостила маленькая Фике с матушкой. Иван Иванович принимал участие в воспитании девочки, много и с любовью рассказывал ей о России – кстати, и о том, как императрица Елизавета Петровна захватила власть. У Фике была прекрасная память. И пылкое воображение…
О том, насколько хороша была память и насколько пылко воображение, свидетельствует поразительный факт: впервые оказавшись в Петербурге всего на один день (двор тогда пребывал в Москве и юная кандидатка в невесты должна была спешить на встречу с императрицей Елизаветой), девочка сразу попросила свою свиту провезти ее тем путем, которым во время переворота ехала Елизавета Петровна от казарм Преображенского полка к Зимнему дворцу, – к власти. Если не родство с Бецким, то уж его рассказы наверняка вызвали у маленькой немецкой принцессы острый интерес к России. И к русской короне тоже…
