Дайан Китон - Кое-что ещё…
Мама никогда не рассказывала, чего хотела добиться в жизни. Кое о чем я догадалась сама. Например, она была не только главой родительского комитета, но и возглавляла Женский клуб Арройо-Висты. Кроме того, по воскресеньям мама преподавала в школе при методистской церкви и всегда участвовала во всех конкурсах, условия которых печатали на пачках хлопьев и прочей снеди. Она обожала телевикторины. Самой любимой в нашем семействе была “Королева на день”, которую ведущий Джек Бэйли начинал одними и теми же словами пять раз в неделю: “А вы хотите стать КОРОЛЕВОЙ НА ОДИН ДЕНЬ?” Суть передачи состояла в следующем: Бэйли проводил интервью с четырьмя женщинами, и одну из них – самую несчастную, по мнению аудитории (для измерения степени сочувствия использовался датчик громкости аплодисментов), – объявляли “Королевой дня”. Под звуки торжественного марша Джек Бэйли укрывал победительницу бархатной мантией с белой опушкой, водружал ей на голову сверкающую тиару и вручал четыре дюжины алых роз. Мама вместе с тетей Мартой исписали жалостливыми историями немало бумаги, отправляя в передачу заявку за заявкой. Однажды мама даже почти прошла отбор, написав историю под заголовком “Моему мужу необходимо легкое”. Когда продюсеры стали расспрашивать маму, ей пришлось признаться, что она немножко драматизировала – папе, большому любителю подводного плавания без акваланга, для добычи жемчуга и, соответственно, лучшего заработка и впрямь нужны были оба его легких. Маму, конечно, тут же дисквалифицировали.
А как-то утром я проснулась и обнаружила, что по нашему дому шастает толпа любопытных зевак. Оказывается, мама решила поучаствовать в конкурсе «Миссис Америка» на местном уровне и забыла нам об этом рассказать. Цель конкурса была проста – выявить идеальную американскую домохозяйку. Как потом рассказала нам мама, в число необходимых для победы навыков входили сервировка стола, умение составлять букеты, заправлять постели, готовить, распоряжаться семейным бюджетом и ухаживать за собой. Мы тогда, помнится, были в шоке.
Мне в то время было девять лет, поэтому мне разрешили поприсутствовать при коронации мамы титулом “Миссис Хайленд-парк”, которая проходила в кинотеатре на Фигероа-стрит. Как-то неожиданно для меня оказалось, что мама, лучшая домохозяйка Хайленд-парка стоит где-то высоко-высоко на огромной сцене, а позади нее темнеет алый бархатный занавес. За ним скрывались: телевизор RCA Victor Shelby, стиральная и сушильная машины от Philco, набор чемоданов Samsonite, коллекция нарядов от магазина Ivers и шесть синих флаконов духов Evening in Paris. Помню, меня тогда охватило странное чувство. Что тут происходит? Почему мама стоит, залитая светом прожекторов, словно кинозвезда? Все это было очень волнующе и при этом как-то противно. Мне казалось, что меня предали, бросили, и, что еще хуже, в глубине души я мечтала оказаться на мамином месте.
Полгода спустя Дороти Холл короновали снова – на этот раз маму наградили титулом “Миссис Лос-Анджелес”, и сделал это знаменитый ведущий Арт Линклеттер в отеле “Амбассадор”. Мы с братом Рэнди смотрели церемонию по новенькому телевизору RCA. Мама же, как “Миссис Лос-Анджелес”, без конца разъезжала с выступлениями по женским клубам, супермаркетам и торговым центрам “города ангелов”. Дома она почти не бывала – а когда появлялась, все свое время проводила у плиты, оттачивая до совершенства один и тот же рецепт немецкого шоколадного торта с грецкими орехами. Она очень хотела стать “Миссис Калифорния”. Папу весь этот дурдом стал порядком бесить, о чем он не преминул сообщить маме. В борьбе за титул лучшей домохозяйки штата маму ждала неудача, но, как ни странно, она не стала долго горевать из-за своего поражения и просто вернулась к обычной жизни. Но все-таки кое-что в нашей жизни изменилось – во всяком случае, в моей жизни точно.
Интересно, как бы изменилась наша жизнь, получи мама титул “Миссис Америка”? Стала бы она выступать на телевидении, как Бесс Майерсон? Или ездить с лекциями, рассказывая о прелестях бытовой техники Philco? Или писать колонки в журнал McCall? И что бы стало с моими мечтами о славе, если бы реализовались мамины мечты? Тогда титул достался чьей-то еще маме, но меня это мало волновало: я просто радовалась, что мне не придется делить маму с остальным миром.
Мама искренне верила, что всех ее детей ждет блестящее будущее. Я была забавной, Рэнди писал стихи, Робин пела, а Дорри всегда была умнее нас всех, вместе взятых. К старшим классам за моими плечами было столько троек с минусом, что даже маме стало понятно: усердной ученицы из меня не выйдет. В 1957 году я, как и все остальные американцы, прошла тест на умственное развитие. Результаты никого не удивили. Я провалилась по всем категориям за исключением некоего параметра под названием “Абстрактное мышление”. Помню, мне не терпелось добраться до дома и расспросить маму об этом загадочном абстрактном мышлении. Услышав о моих достижениях, мама пришла в восторг. Оказывается, развитое абстрактное мышление означало, что я умею анализировать информацию и решать сложные задачи, опираясь исключительно на силу мысли. На протяжении всей жизни я пыталась решать самые разные проблемы, тщательно их обдумывая, но у меня это ни разу не получилось. Так что я до сих пор не очень понимаю, что это за зверь такой – абстрактное мышление.
В 1959 году культурный ландшафт нашей семьи заметно изменился – в дом по соседству заехала семья Бастендорфов. Билл был психологом с ученой степенью. Даже папа, вообще-то не доверявший “всем этим вашим мозгокопателям”, сразу проникся симпатией и к Биллу, и к его жене Лорель. Семейство Бастендорфов сразу вызвало порядочный переполох в нашем квартале – они позволяли своим детям бегать по дому и саду абсолютно голыми. Жильцы с нашей улицы, с ее одинаковыми домиками и идеальными лужайками, не очень-то оценили заросший сад Бастендорфов и постеры с репродукциями работ Пикассо, Брака и Миро, украшавшие стены их дома.
Иногда Лорель отвозила маму в единственное “битниковское” кафе во всей Санта-Ане. Там они пили эспрессо и обсуждали статьи журнала Sunset о таких ярких персоналиях, как Чарльз Эймс или Клифф Мэй – ну или что-то в этом духе. Как бы то ни было, мама ловила каждое слово Лорель, особенно после того, как та научила ее украшать разными ракушками досочки. Мама была так вдохновлена этой идеей, что придумала свой собственный вид досочек – с камушками вместо ракушек. Вскоре картины из камней заполонили весь наш дом. Больше всего мне запомнилась одна, размером почти метр на полтора – она была такой тяжеленной, что камни с нее вскоре стали отваливаться.
Конечно, большинство людей считали маму всего лишь обычной домохозяйкой, но я всегда видела в ней настоящую творческую личность в поисках своего пути.
Вдохновившись примером Бастендорфов, в 1961 году мама усадила нас всех в фургончик и мы поехали через всю страну в Нью-Йорк, чтобы увидеть выставку “Искусство ассамбляжа” в Музее современного искусства. Нас всех потрясли работы Джозефа Корнелла и то, как он при помощи коллажей и коробочек ловко создавал целые миры. По возвращении домой я немедленно решила, что украшу коллажами целую стену у себя в спальне. Мама поддержала эту идею и даже предлагала мне для коллажа вырезки из журналов, которые, по ее мнению, могли мне понравиться, – например, фотографию Джеймса Дина на Таймс-сквер. Вскоре мама начала составлять коллажи с чем угодно и где угодно, включая мусорные баки, старые коробки из вспухшего папье-маше и внутренности всех кухонных шкафов (ужас, и не говорите). Мой брат Рэнди подошел к делу серьезно и в итоге стал настоящим артистом – например, сейчас дома в духовке у нас подсыхает сотня (я не преувеличиваю) произведений искусства из его последней серии под названием “Ослепленный женщиной”. Наверное, можно сказать, что это у нас семейное: коллекционировать, обрабатывать и компоновать узоры и картинки так, чтобы получалось что-то совершенно необычное. Коллажирование, как и абстрактное мышление, было еще одним способом анализировать информацию, только в визуальной форме. Во всяком случае, так я всегда говорила маме, и она наверняка была уверена, что я права.
В четырнадцать лет я стала свидетелем картины, оставившей неизгладимый след в моей памяти. Дело было в мексиканской Энсенаде, вечером. Музыканты играли мариачи, а мои родители танцевали в свете яркой луны. Я наблюдала за ними со стороны, когда они вдруг поцеловались со страстью, которая должна была бы возмутить меня, как типичного подростка. Но я, напротив, была восхищена силой их любви и тем, что такая любовь вообще возможна. Глядя на папу и маму, я поняла, что и я когда-нибудь смогу вот так – любить до самого конца.
На последней странице своего тогдашнего дневника в тот день я написала следующее: “К сведению всех заинтересованных лиц. После моей свадьбы мы с мужем сядем и обговорим наиболее важные стороны брака. Никаких истерик в присутствии детей. Никакой ругани. Я не хочу, чтобы мой муж курил, но пропустить иногда стаканчик-другой – пожалуйста, я не против. Мои дети будут ходить в церковную школу по воскресеньям. И я буду шлепать их, если они будут себя плохо вести. Собственно, я хочу, чтобы мы с моим мужем жили так же, как живут сейчас мои мама и папа.”
