Вэл Макдермид - Анатомия преступления: Что могут рассказать насекомые, отпечатки пальцев и ДНК
Испанская полиция обнаружила полиэтиленовый мешок с оставленными в нем детонаторами. На мешке был фрагментированный отпечаток пальца. Его сверили с базой данных ФБР и выявили 20 возможных соответствий.
Одним из кандидатов был Брэндон Мэйфилд, адвокат родом из Америки, житель Орегона. Его отпечатки попали в базу данных ФБР, поскольку он отслужил в американской армии. Однако для борцов с терроризмом был существеннее другой факт: он женился на египтянке и обратился в ислам. Более того, защищал одного из членов «портлендской семерки» – группы мужчин, которые пытались отправиться в Афганистан, чтобы воевать за талибов. Правда, защищал лишь по делу об опекунстве. Но он также ходил в одну мечеть с ними.
ФБР заподозрило Мэйфилда в причастности к теракту, хотя отпечатки пальцев соответствовали не полностью, а срок действия его паспорта закончился, и, судя по документам, он уже много лет не был за границей. Все же Мэйфилда и его родственников взяли под наблюдение.
Испанская полиция была убеждена, что на эту дактилоскопическую идентификацию полагаться нельзя. Тем не менее агенты ФБР прослушивали телефон Мэйфилда, обшарили дом и офис, изучили письменный стол, финансовую отчетность и компьютеры, а также приставили к нему «хвост». Поняв, что его «пасут», Мэйфилд запаниковал. Тогда ФБР задержало его, чтобы предотвратить побег. Минули еще две мучительно долгие недели, прежде чем испанцы идентифицировали по отпечатку реального преступника: алжирца по имени Уан Дауд.
Мэйфилд подал иск за незаконное задержание, а в 2006 году получил официальные извинения и 2 миллиона долларов компенсации.
Впоследствии своей ошибкой в деле Мэйфилда ФБР признало то, что при исследовании отпечатков пальцев эксперты не разделили стадии анализа и сравнения. Сначала необходимо изучить отпечаток, описав как можно больше минуций. И лишь затем браться за сопоставление с другими отпечатками. А если делать анализ и сравнение одновременно, эксперты рискуют найти несуществующие сходства, поскольку нацелены на них. Итил Дрор, когнитивный психолог из Университетского колледжа Лондона, замечает: «В подавляющем большинстве отпечатки пальцев не создают проблем, но, если это не так хотя бы в 1 % случаев, это означает тысячи потенциальных ошибок ежегодно».
Один американский эксперимент, проведенный в 2006 году, показал, что даже опытных дактилоскопистов сбивает с толку контекстуальная информация. Шести экспертам показали отпечатки, которые те ранее уже анализировали. Однако на сей раз им сообщили некоторые подробности дела: например, что подозреваемый находился под стражей в момент совершения преступления или что подозреваемый признался в преступлении. В 17 % случаев эксперты меняли свои решения в направлении, которое подсказывала дополнительная информация. Иными словами, они не могли абстрагироваться от контекста и вынести объективное суждение. Правда, в Великобритании такая пристрастность менее вероятна, ибо в большинстве полицейских подразделений криминалистические лаборатории работают самостоятельно.
Несмотря на сомнения, высказанные Кэтрин Твиди и другими специалистами, суды всего мира склонны считать данные дактилоскопии непогрешимыми. На основании одного отпечатка пальца человека могут отправить за решетку. В своем «Сборнике уголовных историй» (The Forensic Casebook, 2004) Найри Джендж пишет: «Для аналитиков существует либо 100 %, либо 0 %». Однако швейцарский криминалист Кристоф Шампо призывает оценивать данные дактилоскопии – как и другие виды экспертизы – в категориях вероятности. Вообще, по его мнению, этот метод переоценен: «Данные дактилоскопии можно использовать лишь для подтверждения».
Если представить криминалистику в виде семьи, дактилоскопия будет самолюбивым дедом, который всех поучает из своего лучшего кресла, не ведая, что времена меняются. Лишь заметив, что ему случается путать людей, места и ситуации, домашние станут относиться к его высказываниям с осторожностью. Тогда его вклад в семью станет здоровым и конструктивным.
Глава 7
Брызги крови и ДНК
Да что со мной? Я шороха пугаюсь!
Чьи это пальцы рвут мои глаза?
Нет, с рук моих весь океан Нептуна
Не смоет кровь. Скорей они, коснувшись
Зеленой бездны моря, в красный цвет
Ее окрасят.
Кровь… Это ключ к жизни. Без нее мы умираем. Это связующая нить истории, передающая достояние и власть от поколения к поколению. С древнейших времен человек понимал кровь и как знак племени, и как знак личности. В некоторых обществах наследование осуществлялось не от отца к сыну, а от отца к сыну сестры, поскольку у сына твоей сестры в жилах та же кровь, что и у тебя. Ты точно знаешь, что его бабушка – твоя мать, но не можешь гарантировать, что у твоих сыновей твоя кровь.
А сколько крови пролито в детективах! Когда доктор Ватсон впервые видит Шерлока Холмса, тот возится у лабораторного стола, совершенствуя тест на гемоглобин. Ватсон не сразу понимает важность открытия, вызывая раздражение у сыщика: «Господи, да это же самое практически важное открытие для судебной медицины за десятки лет. Разве вы не понимаете, что это дает возможность безошибочно определять кровяные пятна? Подите-ка, подите сюда!»[9] Он укалывает иглой свой палец и с помощью полученной капли крови показывает действие теста.
Он объясняет: «Раскрытие преступлений всегда упирается в эту проблему. Человека начинают подозревать в убийстве, быть может, через несколько месяцев после того, как оно совершено. Пересматривают его белье или платье, находят буроватые пятна. Что это: кровь, грязь, ржавчина, фруктовый сок или еще что-нибудь? Вот вопрос, который ставил в тупик многих экспертов, а почему? Потому что не было надежного реактива. Теперь у нас есть реактив Шерлока Холмса, и всем затруднениям конец!»
Название рассказа Конан Дойля «Этюд в багровых тонах» идет от слов Холмса, обращенных к доктору Ватсону, о сути детективной работы. «Убийство багровой нитью проходит сквозь бесцветную пряжу жизни, и наш долг – распутать эту нить, отделить ее и обнажить дюйм за дюймом». В данном случае «багровая нить» начинается в пустынном доме на Брикстон-роуд. Кстати, на месте преступления Ватсону становится не по себе: немного странно со стороны врача, отслужившего в Афганистане. Но ведь и я описываю кровь и увечья, а вида крови не переношу…
Однако вернемся к книге. Мужчину, лежавшего в постели, закололи ударом ножа в левый бок, причем нож попал в сердце. «Из-под двери вилась тоненькая красная полоска крови, она пересекала пол коридорчика и образовала лужицу у противоположной стены». На сей раз нужды в новом реактиве нет. Холмс выслушивает мнение полицейского инспектора о неизвестном убийце. Инспектор высказывает версию: «Он, должно быть, ушел из комнаты не сразу после убийства – он ополоснул руки в тазу с водой и тщательно вытер нож о простыню, на которой остались кровавые пятна».
Воссоздание событий по крови, найденной на месте преступления, называется анализом брызг крови (Bloodstain Pattern Analysis). При всей своей богатой фантазии Конан Дойль даже близко не мог представить себе, о чем пролитая кровь способна рассказать экспертам. За два года до «Этюда в багровых тонах» Эдуард Пиотровский, ассистент из Института судебной медицины в Польше, сделал первые шаги в этой области, написав доклад об интерпретации брызг крови при насильственных действиях под названием «О происхождении, форме, направлении и распределении брызг крови после ранений головы, вызванных ударами» (1895).
Пиотровский сажал живого кролика перед стеной, оклеенной обоями, разбивал ему голову молотком и просил художника запечатлеть получившуюся кровавую картину. Вид аккуратно выполненных иллюстраций в его докладе вселяет ужас. Других кроликов он забивал камнями и топорами, меняя свое положение и угол атаки, чтобы выяснить, как это повлияет на форму и локализацию брызг крови. Мы не знаем, что испытывал ученый во время своих экспериментов, но в докладе он подчеркивал благородство замысла: «В судебной науке чрезвычайно важно уделять внимание брызгам крови, найденным на месте преступления, поскольку они могут пролить свет на убийство и объяснить важные детали происходящего».
Тем не менее новаторские исследования Пиотровского оставались почти незамеченными до середины ХХ века. Решающим стало одно дело в 1955 году: миловидного врача по имени Сэмюэл Шеппард осудили за то, что он забил до смерти свою беременную жену в доме на берегу озера Эри (штат Огайо). По словам самого Шеппарда, на его жену напал «косматый бандит» (а ему самому нанес удар в шею, что слишком сложно сделать самому.)
И на суде, и на повторном слушании дела в 1966 году криминалист Пол Кирк из Калифорнийского университета в Беркли выступал на стороне защиты: «Когда бьют по окровавленной голове, кровь разлетается в разные стороны радиально, подобно расходящимся спицам колеса». Кирк показал суду фотографии чистой поверхности на стене с той стороны кровати, где стоял убийца, наносивший удары миссис Шеппард. «Несомненно, – сказал он, – на убийцу попала кровь, причем испачкаться должна была вся его одежда». Когда полиция впервые прибыла в дом, Шеппард был без рубашки, в состоянии шока. Единственное пятно крови у него нашли на брючине на уровне колена. Он не помнил, как оказался без рубашки: «Может, она понадобилась человеку, которого я видел. Не знаю». Впоследствии у дома Шеппарда отыскали разорванную футболку того размера, какой носил Шеппард, и крови на ней не было. Убедительные выкладки Кирка на повторном слушании способствовали оправданию Шеппарда. Шеппард вышел на свободу после более чем 10 лет тюремного заключения.
