Глеб Елисеев - Эдгар Аллан По. Поэт кошмара и ужаса
И вдруг — нестройный шум голосов! Громкий рев словно множества труб! Гулкий грохот, подобный тысяче громов! Огненные стены отступили! Кто-то схватил меня за руку, когда я, теряя сознанье, уже падал в пропасть. То был генерал Лассаль. Французские войска вступили в Толедо. Инквизиция была во власти своих врагов».
Если состояние заболевшей жены ухудшалось, то Эдгар По не отходил от ее постели, но стоило кризису миновать, как начинался очередной запой. Один из его приятелей, поэт и составитель антологий Руфус Грисвольд, с которым
По познакомился весной 1841 года, позднее так описывал состояние супруга Вирджинии: «Он бродил по улицам, охваченный не то безумием, не то меланхолией, бормоча невнятные проклятия, или, подняв глаза к небу, страстно молился (не за себя, ибо считал или делал вид, что считает душу свою уже проклятой, но во имя счастья тех, кого в тот момент боготворил); или же, устремив взор в себя, в глубины истерзанного болью сердца, с лицом мрачнее тучи, он бросал вызов самым свирепым бурям и ночью, промокнув до нитки, шел сквозь дождь и ветер, отчаянно жестикулируя и обращая речи к неведомым духам, каковые только и могли внимать ему в такую пору, явившись на зов из тех чертогов тьмы, где его мятущаяся душа искала спасения от горестей, на которые он был обречен самой своей природой…»
Сам же По охарактеризовал положение, в котором он очутился в 1846 году, в одном из более поздних своих писем: «Вы спрашиваете, могу ли я „хотя бы намеком дать Вам понять“, в чем состояло „ужасное несчастье“, ставшее причиной тех „странностей в поведении“, о которых я столь глубоко сожалею. Да, я могу Вам ответить, и не только намеком. „Несчастье“ это было самым страшным из тех, что могут постичь человека. Шесть лет назад моя жена, которую я любил так, как не любил ни один смертный, повредила внутренний кровеносный сосуд, когда пела. Состояние ее сочли безнадежным. Уже навеки простившись с нею, я пережил все муки, которые несла мне ее кончина. Однако ей сделалось лучше, и ко мне вернулась надежда. Через год у нее снова лопнул сосуд. Все повторилось для меня сначала. Потом снова, снова, снова и снова — через разные промежутки времени. И всякий раз, когда к ней подступала смерть, меня терзали все те же муки. С каждым новым обострением болезни я любил жену все нежнее и все отчаяннее держался за ее жизнь. Но, будучи от природы человеком чувствительным и необычайно нервным, я временами впадал в безумие, сменявшееся долгими периодами ужасного просветления. В этих состояниях совершенной бессознательности я пил — один Господь знает, сколько и как часто».
Пьянство в конце концов привело Эдгара По к окончательному разрыву с Джорджем Грэхемом. В марте 1842 года поэт жестоко поругался с другим редактором, Чарльзом Петерсеном, заявив, что не в состоянии с ним работать. А затем и вовсе заявил, что уходит из журнала, который назвал полным «жалких рассуждений». В раздражении Грэхем предложил место Эдгара По уже упоминавшемуся Руфусу Грисвольду. Немного подумав, тот согласился. В результате когда пришедший в себя после запоя По явился в редакцию, то с удивлением увидел, что за его столом сидит его хороший знакомец. Поэту все стало ясно, и, взбешенный, он удалился, хлопнув дверью.
Эдгар По вновь остался без постоянной работы, да еще с тяжелобольной супругой на руках. Он тщетно пытался устроиться на службу чиновником в местную таможню, старался заработать на жизнь журналистикой и прозой. Однако доход интеллектуальные труды по-прежнему приносили мизерный, и Марии Клемм все чаще и чаще приходилось продавать вещи из дома, чтобы просто прокормить бедствующую семью. В конец концов им пришлось даже уехать из привычного дома и перебраться в более скромное помещение на Спринг-гарден-стрит.
О тяжести запоев По свидетельствует очередной случай, записанный в воспоминаниях Мэри Деверо. И, при всем скептическом отношении специалистов к этому источнику, в данном случае мемуаристка явно рассказывает о реальном происшествии. В конце июля 1842 года Эдгар По действительно посетил Нью-Йорк, чтобы договориться об издании новой книги рассказов. Однако поэт якобы запил и, будучи в состоянии почти безумия, вспомнил о своей старой подруге Мэри Деверо (теперь уже — миссис Мэри Дженнинг). Грязный и всклокоченный, с огромным трудом он нашел ее дом в Джерси-сити (штат Нью-Джерси). Дальнейшее Мэри Дженнинг описывала так: " Мистер По не застал нас с сестрой дома, и, когда мы вернулись, дверь нам открыл он сам. Мы поняли, что у него запой и что он не был дома уже несколько дней. "Так, значит, вы вышли замуж за этого проклятого!.. — сказал он мне. — Любите ли вы его на самом деле? По любви ли вы за него вышли?" Я ответила: "До этого никому нет дела, это касается только моего мужа и меня". — "Вы его не любите, — сказал он тогда. — Ведь вы любите меня! Вы же знаете сами"".
Герви Аллен дополняет этот эпизод следующими подробностями: "Далее нам сообщают, что По остался к чаю, выпив, правда, только одну чашку. Но и она, кажется, произвела поразительное действие, ибо во время разговора за столом он сильно разволновался и, схватив стоявшее перед ним блюдо с редисом, принялся с такой яростью кромсать овощи столовым ножом, "что кусочки так и полетели во все стороны, и это всех очень позабавило". После "чая" По потребовал музыки, настаивая, чтобы Мэри исполнила его любимую песню, которую пела ему еще в Балтиморе, — "Приди на грудь ко мне, и улетят тревоги".
Выслушав песню, поэт неожиданно бросился из дома вон. Лишь через несколько дней приехавшая в Нью-Йорк Мария Клемм, при помощи миссис Дженнинг, организовала поиски пропавшего зятя. С огромным трудом Эдгара По нашли в лесу около Джерси-сити в совершенно невменяемом состоянии и отвезли назад, в Филадельфию".
Очередной раз оказавшись в ситуации, когда жизнь, казалось бы, полностью рухнула, Эдгар По попытался вновь вернуться к идее собственного журнала. Теперь он должен был назваться "Стайлус". Но так же, как и нереализованный "Пенн", этот гипотетический журнал должен был стать идеалом и примером для остальных литературных журналов Америки. При всей утопичности такого проекта в январе 1843 года идея со "Стайлусом" вроде бы получила шансы на реализацию — Томас Кларк, редактор журнала "Филадельфия сатэрдей мьюзеум", решил поддержать издание Эдгара По. Он даже предложил поэту половинное партнерство и согласился вложить в журнал свои деньги.
Обнадеженный По выпустил широковещательный рекламный проспект "Стайлуса", вышедший в "Сатэрдей мьюзеум" в феврале 1843 года и подписанный фамилиями совладельцев — "Кларк и По".
Но вскоре проект опять затормозился из-за финансовых проблем, и По вновь озаботился поисками постоянной работы. Познакомившись при помощи своего друга Фредерика Томаса с Робертом Тайлером, сыном тогдашнего президента США Джона Тайлера, поэт попросил его организовать аудиенцию в Белом доме. Судя по всему, он рассчитывал, что президент поможет ему устроиться на службу хотя бы в городское таможенное управление Филадельфии.
8 марта 1843 года По прибыл в Вашингтон, но почти сразу же тяжело запил. Он остановился в меблированных комнатах "Фуллерсотель", где в первый же вечер попал на дегустацию портвейна, организованную гостеприимным хозяином. С этого момента Эдгар По почти не приходил в себя. Знакомых пугал даже его внешний вид — он упорно ходил по улицам в черном, испанского покроя плаще, который вывернул наизнанку.
В итоге, встретившись с По, помятым, полупьяным и по-прежнему облаченным в вывернутый наизнанку плащ, Р. Тайлер пришел в ужас и отказался даже от мысли об организации приема у президента. Друзья с трудом привели Эдгара По в порядок и 13 марта 1843 года отправили его из Вашингтона в Филадельфию, где нетрезвого зятя встретила на перроне Мария Клемм. В дальнейшем Тайлер наотрез отказался общаться с По, и от надежды получить протекцию у самого президента пришлось отказаться. Так развеялось очередное упование поэта на то, чтобы получить постоянную службу, приносящую хоть какой-то стабильный доход.
Впрочем, очередной приступ скрытого безумия, провоцировавшего запои, у Эдгара По довольно быстро сменился этапом продуктивной и производительной работы, во время которой поэт вновь проявил чудеса логики и здравомыслия. Да и сама жизнь семейства По в новом доме на Спринг-гарден-стрит постепенно стала налаживаться. Одна из соседок поэта, в те годы — всего лишь школьница, вспоминала, что "миссис Клемм и ее дочь вместе поливали цветы… Они всегда казались веселыми и счастливыми, и часто, заворачивая за угол, я слышала смех миссис Клемм. Миссис Клемм постоянно хлопотала по дому. По утрам я наблюдала, как она мела двор, мыла окна и крыльцо и даже белила ограду".
На Марии Клемм, как и обычно, продолжала держаться повседневная жизнь семьи. Впоследствии знаменитый писатель, а тогда еще просто капитан Томас Майн Рид, чуть ранее познакомившийся с По и его домочадцами, писал о ней: "Она была неусыпным стражем этого дома, охранявшим его от всего на свете… Она была единственной служанкой, содержавшей дом в чистоте; единственным посыльным, осуществлявшим постоянную свянь поэта с его издателями… И только она единственная отправлялась на рынок, откуда приносила отнюдь не "сезонные деликатесы", а то необходимое, что спасает от голода". Одну из комнат в доме на Спринг-гарден-стрит Марии Клемм удалось сдать жильцам, что дало пусть небольшой, но гарантированный приток долларов на проживание.
