Ирениус Эйбл-Эйбесфельдт - Зачарованные острова Галапагосы
Отвлеченный от еды, самец решил поухаживать за своей подругой. Вежливо кивая головой, он несколько раз прошелся около нее на выпрямленных ногах. Но самка явно не была настроена на лирический лад. Она подняла морду вверх, широко раскрыла пасть и застыла в этом положении, всем своим видом выражая нежелание перейти к более близкому общению. Чтобы утешить самца, я бросил ему особенно красивый желтый плод опунции, и так мы развлекались еще некоторое время. Игуаны вели себя в точности как животные в зоопарке, разве что не выпрашивали корм.
В 1960 году я с моим другом Хайнцем Сильманом нанес повторный визит наземным игуанам Нарборо. Одного самца, показавшегося нам совсем ручным, я даже кормил из рук кусками кактуса. Сильман заснял эту картину.
Я рискнул сам попробовать плоды кактуса. Сочные, с освежающей кислинкой, они были усеяны маленькими шипами, доставлявшими весьма неприятные ощущения. Но игуан они, по-видимому, ничуть не беспокоили. Плоды с длиннющими колючками они поглощали с явным удовольствием. Правда, прежде чем положить в пасть, они катали их передними лапами по земле, но колючек от этого не становилось меньше. Меня заинтересовало, не защищены ли животные каким-либо образом от колючек, и я на прощание поднял самку и заглянул ей в рот. В нёбе торчали два огромных шипа кактуса, а язык был усажен маленькими колючками от плода, но игуане это, очевидно, ничуть не мешало.
Как правило, друзоголовы употребляют растительную пищу, хотя на островах Ла-Плаза я имел случай убедиться в том, что и мясные блюда им тоже по вкусу: на моих глазах они уничтожили остатки вареных крабов. В неволе они охотно едят мучных червей.
К сожалению, мне вскоре пришлось прервать наблюдения. Меня утешала только мысль, что я смогу их продолжить на Ла-Плазе и Баррингтоне. На Баррингтоне обитает особый вид наземной игуаны Conolophus pallidus, лишенный красно-коричневых пятен на боках. Животные эти светлее, в их окраске больше желтизны. Прочие игуаны принадлежат к виду Conolophus subcristatus, хотя у меня создалось впечатление, что и среди них есть подвидовые различия. Так, игуаны Нарборо явно отличаются от своих сородичей с Индефатигебля.
Наземные игуаны встречаются теперь редко. На Джемсе, где, по словам Дарвина, обитало такое множество игуан, что на взрытой ими земле трудно было найти место для палатки, сейчас их нет совсем. В 1903 году экспедиция Калифорнийской Академии наук обнаружила лишь несколько скелетов игуан. Животных уничтожили одичавшие свиньи. А на острове Сэймуре, который Уильям Биб назвал раем для игуан, ибо находил их под каждым кактусом, мне удалось в 1954 году отыскать только окостеневший труп животного, погибшего от пули: во время войны Сэймур был превращен в военную базу. На Индефатигебле наземная игуана — крупное пресмыкающееся с желтой шкурой, испещренной красно-коричневыми пятнами, — сохранилась в северных районах. Небольшая популяция есть в Академической бухте, но здесь животные имеют значительно меньшие размеры, оливково-коричневую окраску и очень походят на игуан с южного острова Ла-Плаза. Есть основания предполагать, что они отсюда были завезены на Индефатигебль. Кроме того, процветающие популяции игуан населяют Нарборо и Альбемарль. На Баррингтоне много взрослых животных, но совсем нет детенышей. Козы начисто свели здесь траву, лишив таким образом потомство наземных игуан корма и прикрытия от канюка. И наконец, известное количество игуан водится на южном острове Ла-Плаза.
Эта популяция особенно примечательна. Крошечный островок — 1000 метров в длину и 200 в самом широком месте, — очевидно, обособился от Индефатигебля недавно. Их разделяет только канал шириной 400 метров, но живущие на нем игуаны резко отличаются от обитателей Индефатигебля: они гораздо меньше и темнее. На Ла-Плазе игуан немного. Остров пустынен, лишь на одной трети его территории растут кактусы. Здесь и обитают игуаны в количестве нескольких сот экземпляров, не больше. Может быть, именно потому они столь сильно отличаются от своих крупных красивого желтого цвета сородичей с Индефатигебля, что в маленькой популяции наследственные изменения укореняются быстрее. Так, на крохотной прибрежной скале Фаральони водятся руинные ящерицы с черно-голубой спинкой и голубым брюшком, а в 200 метрах от нее, на Капри, живут стенные ящерицы с зелено-коричневой спинкой и белый брюшком.
К вечеру мы поднялись уже выше 1000 метров над уровнем моря. Клочья тумана призрачных очертаний суетливо толклись вокруг нас, и воздух (19,5°) казался нам чуть ли не холодным. Дальше склон поднимался под углом 45°. На голой неприветливой лаве бедно зеленели редкие островки растительности. В одном из таких оазисов мы наконец остановились.
Ночью температура упала до 17° и снова распространилась неприятная сырость. В три часа утра я проснулся от холода и увидел, как из норы под камнем вылезли две толстые крысы. Серо-коричневые, с большими мясистыми ушами, они были чуть меньше нашего пасюка. Перед норой обе по очереди сели на задние лапки, затем обнюхали воздух и огляделись вокруг круглыми темными глазками. С любопытством посматривая на меня, они бегали вокруг, время от времени срывая по стебельку, и, грациозно опускаясь на задние лапки, в обе передние брали стебелек и грызли колос. В тишине я ясно различал шорох — он напоминал звук, производимый рашпилем. Стоило мне шевельнуться, как крысы моментально исчезали, но вскоре появлялись снова. В наше время галапагосская крыса тоже стала редким животным. Отдельные подвиды ее известны на Индефатигебле, Баррингтоне, Чатаме, Джемсе и Нарборо, но их практически вытеснили завезенные из-за океана домашние мыши и крысы. Мы встречали галапагосскую крысу только на Нарборо и Баррингтоне. Ее истребление по многим причинам заслуживает сожаления и прежде всего потому, что она принадлежит к числу немногих аборигенов Галапагосов среди наземных млекопитающих. Кроме этого вида крыс (Oryzomys), здесь встречается один вид летучей мыши (Lasiurus) и один вид грызуна типа хомяка. Последнего обнаружил на Индефатигебле в совиных дуплах Курио, а описал только в 1965 году под названием Megalomys curioi Нитхаммер. Разновидности этого грызуна были распространены на Малых Антильских островах, но к 1850 году их истребили. Галапагосская крыса великолепно укладывается в биологическую структуру островов: она не представляет собой угрозы для существования других видов животных и растительности. Напротив, завезенные крысы серьезно нарушают сложившееся биологическое равновесие. Они пожирают яйца ящериц и, кроме того, быстро размножаясь, во многих районах угрожают первоначальной флоре. На маленьком необитаемом островке Дункан живет сейчас так много домашних крыс, что вряд ли найдется хоть один куст акации, с которого они не ободрали бы чуть ли не всю кору.
В бедности острова килехвостами, а это сразу бросается в глаза, повинны крысы. Крысы также бич Индефатигебля. Зато на Сэймуре кишмя кишат мыши, завезенные сюда во время войны. В 1954 году, будучи на этом острове, я заметил, что на некоторых участках земля вся усеяна норами. Голодные зверюшки бесстрашно бегали средь бела дня и не щадили ни одной травинки. Галапагосская крыса не смогла выдержать конкуренции домашних крыс и мышей. На тех островах, куда завозили нашу крысу, их коренная обитательница, куда более безвредная для людей и животных, рано или поздно отступала. Будем надеяться, что Нарборо избегнет этих неизменных спутников человека!
В компании забавных галапагосских крыс последние часы ночи пролетели очень быстро. Когда рассвело, я к удивлению своему увидел, что мой полиэтиленовый плащ стал подобен ситу. Меня утешила только мысль, что и крысам не поздоровилось — они наверняка получили расстройство желудка. Встав, мы первым делом принялись искать на себе клещей. Назойливые существа атаковали нас ночью и десятками впились в кожу. Обычно они паразитируют на игуанах, но и мы, видимо, пришлись им по вкусу: отныне эти мучители не переставали нам докучать.
Мы вновь начали карабкаться по крутому склону, не имевшему, казалось, конца. Багаж наш заметно убыл — припасы успели поиссякнуть, на исходе была и вода. Несмотря на тщательную экономию, ее оставалось не более четырех литров, и это немного беспокоило нас. Хватит ли воды? Мы еще не достигли даже кратера вулкана, а следовало подумать и о долгом обратном пути до мыса Эспиноза, места стоянки нашего катера. Что, если озеро в кратере вулкана содержит воду, непригодную для питья? Но в таких случаях лучше всего отогнать неприятные мысли. Все будет в порядке, сказали мы себе, воду найдем непременно, а на худой конец есть еще кактусы.
На лавовом склоне, на высоте 1250 метров, я поймал несколько ящериц тропидурус, которые грелись на теплых от солнца камнях. Нигде прежде на островах я не встречал так высоко ящериц этого вида. Под нами, метров на двести ниже, формировались облака, и постепенно белая пелена заслонила от нас море. Мы, однако, продолжали взбираться вверх под палящими лучами солнца. Подъем стал менее крутым, но наше продвижение сильно затрудняли густые кусты карликовой скалезии. Мы прорубали себе путь при помощи мачете и каждым ударом выбивали из лишайников и коры тучи пыли. Оттого что воздух застаивался в кустах высотой в человеческий рост, было невыносимо душно, и в довершение всех бед мы не видели, куда идем. К обеду у всех появилась уверенность, что мы заблудились. В изнеможении наши люди остановились на отдых, а Карл Ангермайер и я продолжали поиски кратера. Удача сопутствовала нам: уже через десять минут мы вышли из кустов и вступили на ровную, поросшую низкой травой площадку. До кратера оставалось меньше 100 метров. Почва состояла из тонкого пепла, и глубокие трещины предостерегающе тянулись к краю кратера. Осторожно приблизившись, мы заглянули внутрь. Перед нами открылось чарующее зрелище. Стена пепла почти вертикально опускалась под нашими ногами вниз. Мы стояли на высоте 1500 метров, а на 700 метров ниже, посреди кратера, сверкало сине-зеленое, как отшлифованный изумруд, большое озеро. Облака отбрасывали на его поверхность редкие рваные тени. Из озера выступал невысокий вулкан, и в его кратере приютилось маленькое озерцо. Крутые щебенчатые склоны вулкана покрывала скудная растительность. На севере и западе они смыкались с отвесными стенками исполинского кратера, а на юге и на востоке спускались к очень приметной террасе, лежащей на высоте 400 метров над уровнем моря. Она, очевидно, возникла в результате обвала стенки кратера. Внутренние склоны кратера были живописно усеяны многочисленными вулканами, из которых к озеру скатывались красные и черные потоки лавы. Они покрывали свыше четверти поверхности озера — всю его южную часть. С того места, где я стоял, и до противоположной стенки кратера было не менее семи километров, диаметр озера составлял около трех километров. В колоссальной воронке вулкана без труда уместился бы большой город. Мы долго молча стояли пред этим свидетельством могущества подземных сил, пока на нас не сошло отрезвление: воды оставалось несколько литров, вся надежда была на озеро, но сойти к нему здесь представлялось практически невозможным. Призвав остальных, мы посовещались. В конце концов было решено идти вдоль края кратера до восточного склона, где имелась растительность, и там попытаться спуститься. Воды должно хватить ровно на день. Однако прежде следовало хорошо отдохнуть, и, сделав это, мы снова пустились в путь. По-прежнему приходилось рубить тропу при помощи мачете. Здесь это было особенно трудно: всякого рода вьющиеся растения превратили кусты карликовой скалезии в одну плотную массу. Смола липла к рукам и одежде; от пыли, которую мы все время вздымали, еще больше хотелось пить. Вокруг порхали мириады маленьких бабочек, белых с красными крапинками, часто попадались наземные игуаны, но мы слишком устали, чтобы обращать на них внимание. Игуаны даже вызывали у нас раздражение — мы без конца проваливались в их норы, рискуя сломать себе ногу.
