Вэл Макдермид - Анатомия преступления: Что могут рассказать насекомые, отпечатки пальцев и ДНК
В 1818 году Орфила опубликовал «Руководство по лечению отравлений, выявлению ядов и примесей в вине, а также способов отличить настоящую смерть от кажущейся», дабы «в популярном виде изложить наиболее важные сведения из моего "Трактата о ядах"». Люди начали понимать, что своевременная и правильная помощь при случайном отравлении способна уменьшить или нейтрализовать действие яда. Орфила беспокоило массовое невежество в данном вопросе, в то же время он понимал, что на новой научной дисциплине можно делать деньги. Во вступлении к книге были такие слова: «Чрезвычайно важно, чтобы клирики, судьи, крупные чиновники, отцы семейств и вообще жители страны» имели познания в токсикологии. Многочисленные переводы книги – на немецкий, испанский, итальянский, датский, португальский и английский языки – укрепили репутацию Орфила. Если на суде требовались показания токсиколога, приглашали именно его (особенно после того, как он стал лечить короля Людовика XVIII).
В 1840 году Орфила принял участие в знаменитом судебном процессе по делу Мари-Фортюне Лафарж, обвиняемой в убийстве мужа. Со всей Европы стекались люди, чтобы посмотреть, как решится участь его хрупкой, утонченной наследницы.
Мари воспитывалась в парижском пансионе благородных девиц, и многие из ее подруг вышли замуж за богатых людей. К 23 годам желание девушки заключить такой же брак стало столь сильным, что дядя нанял профессионального брачного посредника. Задача последнего оказалась несложной: как-никак у Мари были молодость, красота и приданое в 100 000 франков. Посредник нашел холостяка по имени Шарль Лафарж, владельца монастыря XIII века в области Лимузен (Центральная Франция).
Поместье Лафаржа находилось в упадке, но Шарль был исполнен намерения восстановить его былое величие. Потратив уйму денег, он устроил литейную мастерскую, в которой использовал новые технологии. Но дело не пошло, и в итоге от затеи пришлось отказаться. В 1839 году бедолага был на грани банкротства и видел лишь один выход из положения: выгодный брак. Шарль связался с брачным посредником в Париже. Свои финансовые затруднения он утаил, но зато упомянул стоимость поместья (200 000 франков) и привел хвалебное рекомендательное письмо от своего священника.
Мари сразу невзлюбила Шарля. Нашла его грубым и записала в дневнике, что «и лицом, и фигурой, он похож на рабочего». Но ей хотелось жить в большом поместье, нежиться на роскошных диванах, гулять в благоухающих садах… И разве может владелец старинного монастыря не быть поэтом в глубине души?
После четырех дней знакомства было объявлено о помолвке, и вскоре экипаж уже вез их в Лимузен. Поездка оказалась непростой. Когда Шарль начал есть жареную курицу руками, запивая ее «Бордо» прямо из бутылки, Мари предпочла пересесть к вознице. Однако все это были пустяки в сравнении с шоком, которое она испытала по приезде. Родственники ее супруга были одеты «с худшим провинциальным вкусом», мебель оказалась «ветхой и до смешного старомодной», а дом кишел крысами. В первую же ночь, 13 августа 1839 года, Мари заперлась у себя в комнате и написала мужу весьма эмоциональное письмо, умоляя расторгнуть брак. «Или я приму мышьяк, который у меня с собой… Я готова отдать тебе жизнь. Но принимать твои объятия – никогда».
Успокоившись, Мари согласилась остаться с Шарлем, но при одном условии: она не станет исполнять супружеские обязанности, пока он не найдет деньги, чтобы привести поместье в порядок. Окружающим показалось, что молодожены поладили. Мари нравилось гулять у развалин готической церкви и монастыря. В своих письмах к подругам по пансиону она рисовала сцены семейной идиллии… Впрочем, о мышьяке, купленном ею от крыс, она не упоминала.
Потом Мари предложила мужу составить завещания в пользу друг друга – обычное дело для молодоженов. Но Шарль сделал хитроумный ход: втайне написал еще одно завещание, в котором все получала его мать.
Месяца через четыре после свадьбы, в декабре, Шарль отправился по делам в Париж, чтобы добыть деньги. Пока он был в отлучке, Мари посылала ему нежные письма, в которых рассказывала, как скучает по нему. А еще отправила домашний рождественский пирог. Когда Шарль отведал кусочек пирога, ему стало плохо, началась рвота. Все еще в ослабленном состоянии он вернулся в Лимузен, все-таки выручив немного денег. Мари встретила его участливо и настояла на том, чтобы он лег в постель. Кормила его трюфелями и олениной. Однако ему становилось все хуже и хуже. Позвали семейного врача. Тот не исключил холеру, что вселило панику в домочадцев.
На следующее утро у Шарля начались сильные судороги в ногах и ужасная диарея. Сколько бы он ни пил воды, он не мог ее унять. Позвали второго врача. Тот согласился с диагнозом «холера» и предложил подкрепить силы Шарля эггногом (напитком из взбитых яиц с сахаром и ромом. – Прим. пер.). Однако Анна, одна из женщин, ухаживавших за больным, заметила, как Мари подмешала в коктейль белый порошок. Она спросила, что это, и Мари ответила: «Флердоранжевый сахар». Все же у Анны остались сомнения, и она спрятала эггног в буфете.
Днем 13 января 1840 года Шарль Лафарж скончался. А Анна уже рассказала родственникам о своих подозрениях. Сдержанная реакция Мари на смерть мужа, поначалу казавшаяся проявлением достоинства, стала вызывать подозрения. На следующий день Мари отправилась к нотариусу с документом, который считала завещанием Шарля.
Между тем брат Шарля пошел в полицию. Через два дня после смерти Шарля в поместье приехал мировой судья. Он арестовал Мари и начал расследование. Местные врачи проверили эггног, желудок и частицы рвотной массы Шарля. Следы мышьяка были найдены в напитке и в желудке, но не в рвотной массе.
Казалось, дела Мари плохи. Однако у адвоката появилась идея. Он написал Орфила, «зная, что в таких вопросах М. Орфила – дока». В ответ Орфила объяснил, что местные врачи, делая тесты на мышьяк, использовали методики XVII века. А нужно было взять на вооружение модифицированный тест, разработанный четыре года назад английским химиком Джеймсом Маршем. Когда Марш опубликовал подробности своего очень эффективного метода, в Pharmaceutical Journal of London восторженно писали: «Самыми опасными свидетелями для отравителей теперь станут мертвецы». У теста Марша были свои недочеты, но Орфила устранил большинство из них. Два года спустя появился еще один тест: его придумал Гуго Райнш. Эти тесты оставались главным способом выявления мышьяка вплоть до 1970-х годов, когда им на смену пришли более современные методы: газовая хроматография и спектроскопия. Ссылаясь на письмо Орфила, адвокат дискредитировал первоначальный тест, и судья велел местным врачам сделать пробу заново и по новой методике Орфила.
Врачи провели новые тесты на желудке Шарля Лафаржа, его рвотной массе и эггноге. На сей раз они вообще ничего не нашли.
Однако обвинитель уже заполучил копию «Трактата о ядах» Орфила и внимательно ее прочел. Теперь он знал, что сильная рвота может удалить следы мышьяка из желудка. Но если яд там был, то кровообращение должно было разнести его по всему организму. Поэтому он заявил о необходимости эксгумировать тело Шарля и проверить остальные органы. Судья согласился, и местные врачи сделали еще один тест Марша (на сей раз в присутствии толпы зрителей, причем некоторые теряли сознание от «зловонных испарений»). И снова мышьяк не был найден! Узнав эту новость в суде, мадам Лафарж расплакалась от радости.
Но прокурор не сдавался: сколько раз в жизни эти врачи делали тест Марша? Ответ: нисколько. Тогда прокурор заявил, что столь важное дело нельзя доверять паре провинциальных лекарей. По его словам, единственным надежным экспертом может быть сам Матьё Орфила, крупнейший токсиколог мира. Добравшись до места скорым поездом, Орфила немедленно взялся за работу. Он исследовал то, что осталось от печени, сердца, кишечника и мозга. И на сей раз тест Марша дал позитивный результат. Более того, Орфила показал, что мышьяк не попал в тело из почвы, в которую был закопан гроб.
Мари Лафарж приговорили к пожизненной каторге. В 1841 году, находясь в тюрьме, она написала мемуары. В них она заявляла о своей невиновности, что и продолжала делать до самой смерти от туберкулеза в возрасте 36 лет.
Теперь тест Марша в исполнении Орфила считается переломным моментом в борьбе с отравителями, ознаменовавшим торжество судебной токсикологии. Но тогда у публики голова шла кругом: что такое судебная токсикология – наука, искусство или шарлатанство? Одна газета подытожила: «Сначала наука оправдывает обвиняемого, а через два дня она же осуждает его». То есть недостаточно запросить экспертизу судебного токсиколога. Нужно еще, чтобы токсиколог был правильный.
А ведь отравителей в XIX веке хватало. Ими двигали корысть и жажда мести, самозащита и садизм. Неслучайно французы прозвали мышьяк «порошком престолонаследия» (poudre de succession). По другую сторону Ла-Манша, в Англии и Уэльсе, между 1840 и 1850 годами состоялось 98 судебных процессов по делам об отравлении. Даже странно, что «десятилетие отравителей» последовало за внедрением в практику теста Марша (1836 год). Однако до появления этого теста смерть от мышьяка чаще всего принимали за смерть от «естественных причин».
