Татьяна Иванова - Москва в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова
Это стихотворение, обращенное пятнадцатилетней Сушковой к сосланным декабристам, ставит ее в ряды передовой молодежи 20-30-х годов.
Стихотворение Лермонтова, адресованное «Додо», выделяется среди других его новогодних стихов своей значительностью. Оно больше по размеру, отличается глубиной содержания и каким-то внутренним теплом. Это стихотворение помогает расшифровать инициалы в заглавии двух других и установить, что они также адресованы Е. П. Сушковой.
Новогодние эпиграммы и мадригалы Лермонтова дошли до нас в его черновой тетради, заполненной зимой 1831/32 года[146]. За пять страниц до стихотворения «Додо» помещено стихотворение с надписью «К: д». В этом стихотворении, которое полно большим, серьезным чувством, Лермонтов упрекает свою героиню в холодности и напоминает ей о прошлом расположении к нему.
«Будь со мною, как прежде бывала», – просит юноша-поэт.
В другой тетради того же времени[147], – на страницах, заполненных в самом начале декабря или в конце ноября, то есть за месяц до эпиграмм и мадригалов (написанных в конце декабря), есть стихотворение «К Д ***». Число звездочек при начальной букве имени соответствует количеству букв в слове «Додо». Такая прозрачная зашифровка была принята в альбомах со стихами.
Героиня юношеской лирики Лермонтова – Н. Ф. Иванова. Она царит в ней с 1830 до весны 1832 года. На маскараде поэт обращается к Н. Ф. Ивановой с резкой эпиграммой.
В феврале 1832 года Сушкова пишет стихотворение «Отринутому поэту». Светская кокетка, оттолкнувшая поэта, обрисована в стихотворении чертами, которыми Лермонтов наделяет Н. Ф. Иванову в стихах 1832 года.
И как не знать ему заране,
Что все кокетки холодны,
Что их могущество в обмане,
Что им поклонники нужны?
Она кружится… и пленяет,
Довольна роком и собой;
Она чужой тоской играет,
В ней мысли полны суетой[148].
Три стихотворения в юношеских тетрадях Лермонтова представляют особый интерес в связи с позднейшими фактами его биографии.
В конце 30-х – начале 40-х годов Лермонтов часто встречается в Петербурге и очень близок с прославленной светской писательницей графиней Ростопчиной. Графиня Ростопчина – это та же Додо Сушкова, вышедшая замуж за сына московского губернатора и богача Ростопчина. Лермонтова и Ростопчину соединяет дружба юности и годы, вместе проведенные в Москве.
Для поколения 30-х годов Москва – большая связующая сила – общая родина. Поэтесса Каролина Павлова в 40-х годах напоминает Ростопчиной, что она «дочь Москвы», что она не может забыть «юных лет», проведенных в Москве. Об этом же времени общей юности в Москве говорит ей и Огарев в приведенном выше стихотворении. То же самое имеет в виду и Лермонтов в обращенном к ней стихотворении 1841 года:
Я верю: под одной звездою
Мы с вами были рождены;
Мы шли дорогою одною,
Нас обманули те же сны[149].
Стихи написаны на странице альбома, который Лермонтов подарил Ростопчиной весной 1841 года, перед своим последним отъездом на Кавказ. Незадолго перед тем Ростопчина писала:
«На дорогу! Михаилу Юрьевичу Лермонтову».
Есть длинный, скучный, трудный путь…
К горам ведет он, в край далекий;
Там сердцу в скорби одинокой
Нет где пристать, где отдохнуть!
Стихотворение кончалось надеждой на скорый возврат поэта:
Но заняты радушно им
Сердец приязненных желанья, –
И минет срок его изгнанья,
И он вернется невредим![150]
Этой надежде не суждено было оправдаться. Поэт не вернулся. Он был убит на дуэли Мартыновым. Осенью Ростопчина писала:
О жаль Его!!.. О! трижды жаль Его, –
Как юношу, – как друга, – как поэта!!!..[151]
В период нарастания революционного движения, в середине 50-х годов, между Ростопчиной и молодым поколением происходит разрыв. Некогда передовая поэтесса оказалась в лагере реакционеров-крепостников. Ростопчина сжигает свою заветную тетрадь, где она прославляла подвиг декабристов, и воспевает их палача Николая I.
Во второй половине 50-х годов в России пользовалась исключительным влиянием газета «Колокол», которую издавал в Лондоне Герцен в собственной типографии, созданной им для печатания запрещенных в России книг.
Ростопчина ополчилась против Герцена. Друг и единомышленник Герцена – Огарев дал Ростопчиной жестокую отповедь. Он назвал ее отступницей. Огарев призывал Ростопчину просить прощения у молодого поколения и вернуться к забытым идеалам юности..
Мне жалко вас. С иною дамой
Я расквитался б эпиграммой;
Но перед вами смех молчит,
И грозно речь моя звучит:
Покайтесь грешными устами.
Покайтесь искренно, тепло.
Покайтесь с горькими слезами,
Покуда время не ушло!
Просите доблестно прощенья
В измене ветреной своей –
У молодого поколенья,
У всех порядочных людей.
Давно расстроенную лиру
Наладьте вновь на чистый строй;
Покайтесь, – вам, быть может, миру
Сказать удастся стих иной, –
Не тот напыщенный, жеманный,
Где дышит холод, веет тьма,
Где все для сердца чужестранно
И нестерпимо для ума;
Но тот, который, слух лаская,
Звучал вам в трепетной тиши
В те дни, когда вы, расцветая.
Так были чудно-хороши[152].
Ростопчина не покаялась. Еще резче выступала она в сатире «Возврат Чацкого в Москву» и, незадолго до своей смерти, в «Доме сумасшедших».
Эпиграммы на московских светских красавиц
Воспевая московских девушек с талантом и умом, Лермонтов обращается к прославленным светским красавицам с едкими эпиграммами.
Блеск Алябьевой Пушкин сравнивал с прелестью Гончаровой, Вяземский говорил о ее классической красоте. Юноша Лермонтов дерзко ей заявляет:
– Вам красота чтобы блеснуть
Дана;
В глазах душа чтоб обмануть
Видна!..
Но звал лн вас хоть кто-нибудь;
Она?[153]
Бухариной, которую звали «Психеей», «Пери», «Сильфидой», юноша-поэт говорит:
Не чудно ль, что зовут вас Верой? –
Ужели можно верить вам? –
Нет, я не дам своим друзьям
Такого страшного примера!..[154]
Эпиграмма, адресованная к «Н.Ф.И.», заставляет вспомнить нападки Чацкого на страсть к чинам и увлечение мундиром: «Мундир, один мундир!»
Н. Ф. И.
Дай бог, чтоб вечно вы не знали. Что значат толки дураков,
И чтоб вам не было печали От шпор, мундира и усов;
Дай бог, чтоб вас не огорчали Соперниц ложные красы,
Чтобы у ног вы увидали Мундир, и шпоры, и усы! – [155]
Н. Ф. Иванова
Слишком знаем мы друг Друга,
Чтоб друг друга позабыть.
Лермонтов.
По страницам юношеских тетрадей Лермонтова разбросаны таинственные инициалы: «Н. Ф. И.». Долгое время они привлекали к себе внимание исследователей[156]. Только в нашу советскую эпоху И. Л. Андроникову удалось разгадать загадку «Н. Ф. И.»[157] и ввести новое лицо в биографию великого русского поэта.
Андроников не только разгадал тайну этих трех букв – он разыскал в Москве, на Зубовском бульваре, квартиру, где жила внучка героини Лермонтова. Познакомившись с ней, Андроников многое узнал от нее о ее бабушке.
«Дева нежная лицом, с очами полными душой и жизнью», с «чистым», «спокойным взором» – вот героиня лирического цикла «Н.Ф.И.». Такой смотрит она и с небольшого портрета, который удалось найти Андроникову на дне старого сундука, долгие годы хранившегося на даче под Москвой.
Наталья Федоровна Иванова – дочь покойного Федора Федоровича Иванова, известного театрала и драматурга. Остряк и весельчак, Ф. Ф. Иванов – колоритная фигура Москвы 10-х годов. Он был другом профессора Московского университета, критика, переводчика и поэта Мерзлякова[158]. Мерзляков давал уроки Лермонтову. Очень возможно, что это он ввел в дом к Арсеньевой дочерей своего друга.
В 1830 году Лермонтова соединяет с Ивановой дружба. Эта дружба незаметно переходит у юноши Лермонтова в любовь, в которой он не решается признаться. Между тем у Наташи Ивановой появляются женихи.
Первый раз вопрос о браке встает, по-видимому, весной 1831 года, что находит отражение в драме «Странный человек», которую Лермонтов заканчивает в черновом виде 17 июля. Брак Наташи Ивановой расстраивается, – она выйдет замуж только несколько лет спустя, – но с этого момента все иллюзии Лермонтова исчезают.
