Уильям Стирнс Дэвис - История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
В начале этого периода, фактически до конца «дела Дрейфуса», то есть примерно до 1899 г., французская политика все время вращалась вокруг одного, хотя и замаскированного, главного вопроса: имеет ли Третья республика право на существование? Когда Мак-Магон подавал в отставку, монархисты вовсе не собирались сдаваться. Они твердо надеялись, что республиканцы сделают ошибки, из-за которых станут противны народу. Ради этого они постоянно подстрекали к действиям самые радикальные и демагогические партии, прекрасно понимая, что вторая Коммуна стала бы истинной предвестницей коронации короля. Монархистам[311] ни разу не удалось близко подойти к тому, чтобы взять под контроль большинство в палате депутатов, но несколько раз они становились достаточно сильными, чтобы вместе с инакомыслящими республиканскими партиями, не согласными с основной массой республиканцев, свергать министерства. В конце 80-х гг. был момент, когда казалось, что их интриги почти близки к успеху. Это случилось, когда они встали на сторону авантюриста Буланже. Он пытался стать диктатором, совершив переворот в стиле Наполеона III, а за этой попыткой неизбежно должно было последовать движение в обратную сторону – к упорядоченной монархии.
Таким образом, республиканцы в течение всего этого периода должны были противостоять непримиримой и сильной оппозиции. Это была не обычная оппозиция, как в Америке и Англии, состоящая из людей, которые просто хотят насладиться благами, которые дает государственная должность, и законным образом осуществить программу экономических или юридических реформ. Та оппозиция хотела полностью переделать конституцию и, если бы у нее не получилось получить законным путем то, чего она желала, была вполне готова задуматься, велики ли будут ее шансы при государственном перевороте. К тому же монархистов долго поддерживало духовенство, которое имело огромное влияние на всех набожных католиков Франции. На стороне монархистов были и знатнейшие аристократические семьи, которые, правда, больше не имели своих официальных привилегий, но сохранили свое богатство и огромное влияние на общество во всех мозговых центрах страны. Поэтому неудивительно, что иногда казалось, что Третья республика борется за свою жизнь[312].
Еще одним препятствием для республиканцев стало то, что у них в течение долгого времени было мало лидеров действительно высокого класса, и то, что дисциплина в их партии была очень слабой. Гамбетта умер в последний день 1882 г.[313] Во время буйного начала 70-х гг. он не отличался, как предводитель, идеальным самообладанием и точностью суждений. Но со временем он стал более уравновешенным, разумным и умеренным. Его любовь к Франции была совершенно искренней. В его жизни были неприятные эпизоды, но никто не может отрицать, что и как государственный деятель, и просто как красноречивый оратор и ловкий политик он был на целую голову выше мелких парламентариев, которыми слишком часто были заражены советы Третьей республики. Он создал себе слишком много личных врагов и потому не имел успеха в непрочном кресле премьер-министра, когда недолго занимал эту должность перед смертью. Тем не менее все признают, что он был сердцем и душой Третьей республики. Когда он ушел со сцены, Францией начали править действительно маленькие люди. Лишь накануне 1914 г., когда новая угроза со стороны Германии взволновала лучшую кровь нации, руководство Францией снова оказалось в значительной мере в руках людей, которые заслуженно занимали свои высокие посты[314].
Если бы республиканцы были одной партией, дела могли бы идти лучше. На самом же деле они были расколоты на группы, а эти группы образовывали такие странные объединения, что их действия могли поставить в тупик любого.
У консервативных депутатов, которые представляли интересы богатых промышленников-буржуа и крупных землевладельцев, и некоторых законодателей-парижан, чьи избиратели открыто жалели, что Коммуна потерпела поражение, общим, как правило, было лишь одно: и те и другие не хотели, чтобы на трон взошел граф Парижский или претендент бонапартистов принц Наполеон. Сотрудничество этих двух партий не могло быть легким. Большинство правительств были словно сшиты из лоскутьев. Это были не группы коллег-единомышленников, а результаты временного раздела правительства. Главе каждой из нескольких разных партий выделяли какую-то часть министерских портфелей, и те, кто это делал, смутно надеялись, что премьер нового кабинета прежде, чем ему выра зят недоверие, успеет провести желанный для них закон. За период с 1875 до 1900 г. только четыре года прошли вообще без перемен в кабинете министров. В каждый год из остальных было хотя бы одно изменение в кабинете, а если продлить этот период до 1912 г., то окажется, что всего за тридцать семь лет сменилось минимум сорок пять правительств. Однако после 1900 г. обстановка начала стабилизироваться, и средний срок существования правительства стал больше, хотя так называемый кабинет Вальдека – Руссо, продержавшийся дольше всех, просуществовал лишь около трех лет (1899–1902)[315].
В таких обстоятельствах можно с уверенностью сказать, что одной из причин долгого существования Третьей республики было то, что французский народ после бесчисленных проб и мучений наконец пришел к выводу, что демократическая республика – самый подходящий ему по духу способ правления. В таком кратком обзоре, как этот, нет никакой необходимости пересказывать год за годом подробную историю этой республики. И разумеется, незачем описывать здесь судьбу сорока пяти (или большего числа) правительств. Президенты республики, как уже было объяснено, вовсе не были так влиятельны, чтобы нужно было рассказывать о правлении каждого из них отдельно, как о времени правления администрации каждого американского президента. Чтобы получить представление об опасностях, грозивших французской демократии, и о том, как она восстанавливала свои силы, достаточно рассказать о нескольких решающих событиях. Важнейшими из них были крушение Буланже, «дело Дрейфуса» и, уже непосредственно перед Великой войной, завершающее столкновение с клерикалами. К тому времени, когда завершилась эта последняя борьба внутри Франции, страна уже вооружалась для боя не на жизнь, а на смерть с тевтонским великаном.
Какие бы грехи или добродетели ни были у нового французского правительства 80-х гг., среди его дел было мало таких, которые могли бы увлечь воображение общества. Поэтому парижская пресса, которую часто финансировали роялисты, выжимала все, что можно, из каждого скандала или нечистоплотного поступка официальных властей, который можно было вытащить на свет. Учитывая военную ситуацию, было очень мудро ничем не провоцировать Германию и не предпринимать отчаянных попыток вернуть утраченные провинции, но это не приносило славы. За такую политику над республикой постоянно насмехались, обвиняли ее в постыдной покорности, а ни за что не отвечавшим кандидатам-роялистам было легко делать неясные намеки на то, что у них есть программа реванша. С другой стороны, радикалы постоянно призывали коренным образом пересмотреть конституцию, чтобы в правительстве было меньше противных им умеренных политиков. Кроме того, в конце 80-х гг. перед республиканскими министерствами одновременно возникли несколько проблем, которые их ослабляли, – новые схватки с клерикалами в ходе борьбы за светское образование; очень большие расходы на колониальные войны, особенно на боевые действия в Кохинхине и Аннаме, которые, как тогда казалось, приносили мало выгоды и мало славы; значительные затраты на общественные работы, а затем спады в экономике, повышение налогов и опасный рост государственного долга. Все эти факторы ускорили наступление событий 1886–1889 гг., известных как «кризис Буланже».
Жорж-Эрнест Буланже (родившийся в 1837 г.) не имел в своих венах ни бурбонской, ни орлеанской, ни наполеоновской крови и даже не был дворянином. И все же он практически стал претендентом если не на французский трон, то на верховную власть во Франции. Его отец был бретонским адвокатом и главой страховой компании. Сам будущий «бравый генерал» был майором во время войны 1870 г. и имел боевые заслуги. Позже он поднялся до высокого положения в армии, но мало вмешивался в политику. Он очень любил нарядные мундиры со сверкающими украшениями. У него была почти идеальная внешность всадника, привлекающего взгляды народа, – красивые темно-рыжие волосы и борода, очень правильные черты лица и прекрасная военная выправка.
В декабре 1885 г., во время одной из частых реорганизаций кабинета, Буланже был назначен на пост военного министра. Об этом просили радикалы, которые заявили, что он «единственный среди генералов истинный республиканец». Вскоре страна получила полную возможность судить о том, каким «республиканцем» он был.
