Уильям Стирнс Дэвис - История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
Политики-орлеанисты были глубоко уверены в том, что Шамбор, разумеется, примет трехцветный флаг и не будет настаивать на его замене прежним, белым с лилиями, флагом Бурбонов. Они считали, что это понятно и без слов. Все было готово для торжественного въезда «короля» в Париж. Уже началось изготовление ламп и фонарей для иллюминации домов аристократии и гостиниц. Стояли наготове государственные кареты «для их величеств»[297]. И тут Шамбор, которому были предназначены все эти почести, вдруг отказался их принять и разрушил все надежды. Он еще раньше упрямился и возражал, когда ему предлагали править под трехцветным флагом, объясняя, что в этом случае он будет «королем революции». В октябре 1873 г. Шамбор, к ужасу и изумлению своих самых горячих сторонников, написал письмо, в котором торжественно заявил, что ни при каких условиях не взойдет на престол иначе, чем под белым знаменем Генриха IV, «которое получил как священный залог от своего деда, старого короля, когда тот умирал в изгнании».
Письменное подтверждение Шамбором его прежних слов стало для дела роялистов ударом, который потряс здание их планов до самого фундамента. Все опытные политики знали, что для французского народа трехцветный флаг – символ всего, чего Франция достигла после 1789 г. Для монархистов отказаться от него значило своими руками создать себе препятствие. Армия никогда бы не смирилась с такой заменой.
Мак-Магон гневно сказал: «По белому флагу «шаспо» [армейские ружья] выстрелят сами». Кроме того, этот случай хорошо показал, что Шамбор упрямый и своевольный человек, который так же, как Карл Х, не хотел и не мог ничему научиться на событиях, которые произошли во Франции. В любом случае он оказался так не способен прислушиваться к чужим советам, что непременно довел бы Францию до новой революции. Похоже, претендент сам понял, как ограниченны его возможности, и решил, что будет пытаться стать королем только при самых благоприятных для этого условиях. Позже он сказал во время беседы: «Если бы я сделал все уступки, которых от меня требовали, я, может быть, получил бы корону, но я и шести месяцев не продержался бы на троне»[298]. Вполне возможно, что он был прав.
В итоге монархисты очень неохотно вернулись к тому, с чего начинали. Они напрасно и вероломно надеялись, что Шамбор умрет: тогда претендентом на престол стал бы намного более приемлемый кандидат – граф Парижский. Но у Шамбора и в немолодом возрасте было прекрасное здоровье. Он умер только в 1883 г., когда республика вполне окрепла. Большинство Собрания с отвращением пыталось продлить существование временного правительства, напрасно надеясь на какую-нибудь счастливую случайность. Мак-Магон в самом деле был для них надежным президентом, и они твердо решили держать его у власти как можно дольше.
В конце 1873 г. они провозгласили Мак-Магона президентом, избранным на семь лет (эти годы получили название Семилетие), надеясь, что за это время решат личные проблемы в династиях.
Но, к несчастью для монархистов, народ явно отдалялся от них. Воспоминания о Коммуне перестали пугать обеспеченных французов. Гамбетта становился умеренным, старательно следил, чтобы в его речах не было радикализма, и вел себя по-дружески с консервативными республиканцами вроде Тьера. Собрание было избрано для того, чтобы дать Франции постоянное правительство. В 1874 г. раздался вопрос, который в 1875 г. зазвучал еще громче: разве у депутатов есть полномочия на долгосрочную диктатуру? Они что же, не намерены исполнить свой долг, который поклялись выполнить и затем разойтись? Премьер-министр де Брольи, роялист, даже сделал все возможное, чтобы помочь своему делу и смирить республиканцев. Были использованы большие полномочия, которые имела централизованная администрация, находившаяся в Париже. Право назначать мэров для коммун было отнято у местных советов и снова (как до 1871 г.) дано министрам, то есть роялистам. Власть преследовала республиканские газеты под любым возможным предлогом, и с ноября 1873 до ноября 1874 г. были наказаны не меньше двухсот таких газет. Формально еще продолжалось «осадное положение», и это позволяло правительству очень легко применять такие наказания. Слово «республика» было удалено из официальных документов. Полагалось говорить только о «французской нации». Однако чем дольше сохранялась эта ситуация, тем сильнее на Собрание нажимали с целью заставить его создать для страны основные законы. Когда это давление стало невыносимым, депутаты с большой неохотой начали действовать.
В 1874 г. Гамбетта в качестве «разъездного агента республиканцев» совершил поразительную поездку по Франции, во время которой стало заметно, что у него появляются сочувствующие не только среди рабочих-радикалов, но и среди солидных буржуа. Она значительно ускорила ход событий, а завершающий толчок им дало впечатление от прошедших по всей стране в конце того же года выборов в муниципальные советы. Республиканцы получили подавляющее большинство голосов, фактически весь народ проголосовал против монархистов. Непрерывные требования клерикалов заступиться за папу стали еще одним препятствием для монархической партии: помочь папе означало начать войну против Италии без провокации с ее стороны. А такая война при тогдашнем положении в Европе вполне могла привести к новой войне с Германией[299].
Подчиняясь принуждению, Собрание в феврале 1875 г. приняло два закона – об организации сената и об организации органов государственной власти. В июле оно выдало еще один закон – о взаимоотношениях органов государственной власти. Эти три закона вместе и стали тем, что часто неточно называют конституцией 1875 г. В 1884 г. они были немного изменены, но в остальном оставались основным законом Франции до того времени, когда была написана эта книга. Роялисты упорно боролись против того, чтобы слово «республика» вошло в какой-либо из этих важнейших документов. Но 30 января 1875 г. после яростных споров большинством в один голос была принята так называемая поправка Валлона, по которой это столь нелюбимое слово вошло в титул «президент республики». Так благодаря крошечному преимуществу удалось преодолеть последнее глубокое разногласие[300].
Эти законы 1875 г. имели перед прежними французскими конституциями огромное преимущество: они не были сложной схемой, составленной учеными политиками, которая должна была стать идеальной и неизменной системой управления страной. Они были созданы опытными практиками, и писавшие их роялисты, надеясь на то, что ситуация когда-нибудь изменится в их пользу, сделали их как можно проще. Это документы были только временной мерой, их создатели рассчитывали, что скоро их надо будет переделывать, и поэтому сделали эти очень удобными для исправления. Однако именно эта система, составленная наугад, за которую неохотно проголосовали большинство тех, кто официально ее поддержал, просуществовала намного дольше, чем состоявшие из очень четких формулировок творения законодателей 1791, 1795 и 1848 гг.
Эта книга, разумеется, не трактат по сравнительному анализу систем правления. Поэтому будет достаточно очень коротко перечислить главные принципы, согласно которым управлялась Третья республика.
1. Президент Франции избирался на семь лет сенатом и палатой депутатов, которые для этого заседали вместе, объединяясь в Национальное собрание. Номинально он имел очень большие полномочия – командовал армией, вел дипломатические дела, имел право предлагать законы, право помилования, право заключать договоры и т. д. Но он терял девять десятых своей власти из-за того, что ни одно его решение не имело силы без заверяющих его подпись подписей министров. А министры коллективно и поодиночке были ответственны перед палатами. Президент занимал очень достойное положение в обществе[301] и представлял Францию на церемониях, но не имел почти никакого непосредственного влияния на политику. Возможности появлялись у него главным образом в тех случаях, когда кабинет подавал в отставку, при формировании нового кабинета. Если партийные группы, которые требовали для себя часть мест в новом правительстве, были не очень хорошо организованы, президент, вероятно, мог иметь большое влияние на выбор новых министров. Но как только министерство прочно брало власть в свои руки, президент становился бессильным, и добиться смены министра мог не он, а большинство депутатов нижней палаты. Один британский писатель сказал тогда с язвительной насмешкой: «Король Англии царствует, но не правит. Президент Соединенных Штатов правит, хотя и не царствует. Президент Франции и не царствует, и не правит».
2. Опробованная в 1848 г. система со всего одним законодательным органом не оправдала себя.
Поэтому законодатели 1875 г. создали верхнюю палату, образцом для которой послужили частично британские пэры, частично американский сенат. Французский сенат состоял из 300 человек. Первоначально 75 из них избирались пожизненно, и, когда один из них умирал, преемника ему избирали сами пожизненные сенаторы. Но после 1884 г. все сенаторы стали выборными[302]. Остальных сенаторов с самого начала избирали на девять лет, и через каждые три года треть из них уходила в отставку. Сенаторов избирал не сам народ непосредственно, а совет, состоявший из выборщиков, которых избирали местные советы многочисленных коммун, входивших в данный департамент[303]. Каждый департамент обычного размера представляли два сенатора, более крупные департаменты имели больше сенаторов. Париж (департамент Сена) представляли десять членов сената. Вскоре сенат приобрел достоинство и влияние. Среди его членов были не только видные политики, но и выдающиеся литераторы и ученые. В общем и целом он был отличнейшим стабилизатором для французской политики: он не был подвержен внезапным переменам и порывам, как нижняя палата, он работал гораздо более спокойно и не так шумно. Однако сенат никогда не становился господствующей половиной законодательной власти. Министры не несли ответственность перед ним и редко уходили в отставку из-за того, что сенаторы проголосовали против них. Если он вел долгую борьбу с депутатами, то был практически обречен сдаться. Тем не менее влияние сената в целом было благотворным. Его сила явно была направлена на улучшение управления республикой.
