Л. Семенов-Спасский - Вечный бой
Замирал порт. Город пустел на глазах. Европейцы перебирались в отели под защиту суровых и величественных швейцаров, мимо которых, как им казалось, ничто не могло проскользнуть незаметно.
В Бомбее была чума.
«Сэр, — сказал Хавкину медицинский чиновник, встретивший его на вокзале, — для вас уже приготовлена лаборатория при Центральном медицинском колледже. Четверо ваших сотрудников — писарь и трое помощников с нетерпением ждут вашего приезда».
То, что медицинский чиновник назвал лабораторией, состояло из комнаты и пристроенной к ней веранды, но скромность помещений не смутила Хавкина. В Индии ему доводилось работать и в более суровых условиях — в солдатских палатках и в соломенных туземных хижинах.
Комната быстро заполнялась пробирками, колбами, термостатами и рабочими столами, а на веранде установили клетки с подопытными животными: кроликами и крысами.
10 октября лаборатория Хавкина приступила к работе.
В Бомбей он приехал с готовым планом действий. Хавкину предстояло впервые в мире изготовить противочумную вакцину. Он исходил из известных предпосылок своего учителя профессора Пастера: если в человеческий организм ввести ослабленную культуру микробов, человек становится невосприимчивым к болезни. Правда, пока такую вакцину изготовить никому не удавалось, хотя возбудитель чумы, открытый Йерсеном, был хорошо изучен.
Сначала надо было ослабить культуру чумной палочки. Как ни странно, чумная палочка, унесшая миллионы человеческих жизней, оказалась существом на редкость хрупким и слабым, и ее было трудно сохранить в лабораторных условиях. В конце концов микробиологу удалось установить, что палочка хорошо размножается в обычном мясном бульоне. Но чем ослабить ее, чтобы превратить в вакцину?..
Хавкин травил культуру микроба фенолом, глушил хлороформом, подогревал, высушивал.
Он работал по четырнадцать—шестнадцать часов в сутки. Смерть подстерегала его постоянно. Она хранилась в колбах и в пробирках, загромождающих лабораторию, и достаточно было легкой трещины в стекле, неосторожного движения при работе с платиновой петлей, укуса зараженной крысы, другой непредвиденной случайности, чтобы произошло непоправимое. Через месяц один из его помощников заболел нервным расстройством и в тяжелом состоянии был помещен в психиатрическую лечебницу. Двое других и писарь, не выдержав испытания страхом и титаническим трудом, сбежали. Хавкин остался один.
Непонятно: откуда в этом хрупком на вид человеке было столько энергии и бесстрашия? Его пугало только одно — медлительность, с которой рождалась вакцина.
А чума уже шагнула за городскую черту и, подобно волнам, покатилась по равнинам и плоскогорьям Индостанского полуострова, и ничто не в силах было остановить ее.
В темном чулане в больших широкогорлых колбах с мясным бульоном Хавкин выращивал культуру чумной палочки. Время от времени он встряхивал колбы и микробы опускались на дно, а на поверхности нарастали новые колонии смертоносной палочки. Миллиарды смертельных доз хранились в колбах. Через шесть недель эту дьявольскую настойку Хавкин начал подогревать. Микробы гибли, а их тела и яды превращались в благодетельное лекарство, вакцину— так он думал. Но вакцина ли то была на самом деле, способная предохранить человека от чумы? Настало время экспериментов на животных. В канун Нового, 1897 года в маленькую лабораторию при Центральном медицинском колледже было доставлено двадцать крыс, выловленных в трюмах пришедшего из Европы парохода. Ни у одной из крыс не оказалось ни малейших признаков заболевания. Крысы были резвы и упитанны и, злобно поблескивая глазами, пытались перекусить металлические прутья клетки.
На изготовление вакцины, которую предстояло испытать на крысах, ушло около трех месяцев, — срок рекордно малый даже при бешеном темпе, в котором работал Хавкин. За эти месяцы он несколько побледнел и осунулся и выглядел старше своих тридцати шести лет. В волосы закрадывалась седина, у краев рта обозначились складки...
За окнами лаборатории в разгаре была индийская зима, остро пахнущая влажной листвой и благоухающая цветами. Она напоминала Хавкину веселый месяц май в его родном городе Одессе, — он не был там много лет и не знал, удастся ли ему когда-нибудь вернуться туда... Бывшему народовольцу Владимиру Хавкину, чудом избежавшему сибирской каторги, не было места в России, но, что бы он ни делал, он делал во славу России, потому что любовь к далекой родине никогда не угасала в его сердце, точно так же, как и ненависть к самодержавию, окрепшая за годы странствий в чужих краях. Политическая борьба не стала смыслом его жизни, как мечталось во времена студенческой юности, и иногда он жалел об этом, вспоминая своих товарищей по «Народной воле», многих из которых — он знал — уже не было в живых...
— Начнем, коллега, — сказал он своему новому помощнику Шаудри, отходя от окна.
С Шаудри, молодым врачом-индусом, они были знакомы давно. Когда-то они вместе работали на холерной эпидемии в глубинных провинциях Индии: Кашмире, Бенгалии, Пенджабе, Ассаме. Противохолерная вакцина, изготовленная Хавкиным, творила чудеса. Она спасла миллионы жизней. То было первое крупное сражение, выигранное бактериологией — совсем еще молодой наукой.
— Начнем, коллега, — повторил Хавкин и, встряхнув пробирку с серой взвесью, заполнил ею шприц.
Шаудри ловко выхватил кронгцангом — металлическими щипцами — крысу из клетки, прижал ее голову к столу. Вырываясь, крыса забила хвостом и заклацала зубами. Хавкин левой рукой ухватил ее за хвост и ввел в спину вакцину. За час таким образом они провакцинировали десять крыс. Теперь животных надо было заразить чумой.
Заражение, считал Хавкин, должно произойти естественным путем, как это происходит в природе: от больной крысы.
В клетку с крысами, выловленными на пароходе, они с Шаудри запустили больную чумой крысу. Половина крыс в этой клетке была привита вакциной.
— Теперь, — сказал Хавкин своему помощнику, — если наша вакцина действенна, привитые крысы должны выжить, а остальные — погибнуть. Таков закон. Если же мы получим другие результаты, придется все начинать сначала.
Эксперимент закончился ровно через сутки. Десять из десяти непривитых крыс погибли. Привитые выжили все. Из трупов погибших крыс микробиологи выделили чумные палочки.
Прошло еще несколько дней — привитые крысы чувствовали себя великолепно.
Наступил 1897 год. Эпидемия чумы разрасталась. Ею была уже охвачена территория с населением в восемнадцать миллионов человек. Вести о сотнях смертей стали поступать из Карачи и Хайдарабада, из Пуны и Палампура, Чума пришла и в житницу Индии, провинцию Синд. Правительство страны было в растерянности от разыгравшейся трагедии.
Хавкин торопился. Он решил не терять драгоценного времени на повторные опыты с животными, а перенести их сразу на человека. Но где было найти добровольцев, согласных подвергнуть себя столь рискованным экспериментам? В вакцине Хавкина не было живых чумных палочек, но оставался их смертоносный яд.
— Я думаю, — предложил как-то Шаудри, — в трущобах Пареля, Байкула или Манди, где ютится городская беднота, мы сможем найти одного-двух человек, согласных за денежное вознаграждение испытать на себе вакцину. Что стоит жизнь индуса-бедняка?
Задумавшись, Хавкин ответил не сразу:
— Человеческая жизнь всегда дорого стоит, коллега Шаудри. И нет у нас с вами никакого морального права рисковать ею вправе мы распоряжаться только нашими жизнями, ибо они принадлежат только нам и никому больше.
— Что же делать, учитель? — растерянно спросил Шаудри.
Хавкин промолчал, разглядывая кусты жасмина за окном. Он уже принял решение, и ничто не могло поколебать его.
Первый эксперимент на человеке был произведен 10 января 1897 года. Испытуемым был сам автор противочумной вакцины — доктор Хавкин.
— Может быть, все-таки отменим опыт, — вяло возразил доктор Чаттерджи, директор Центрального медицинского колледжа, приглашенный на вакцинацию как свидетель. — Риск смертелен. Надеюсь, вы понимаете это, мистер Хавкин?
Хавкин улыбнулся. Он был спокоен. Все его сомнения остались позади,
— Я одинок, господин Чаттерджи, и никто не всплакнет над моей могилой, — мрачно пошутил он, расстегивая ворот сорочки. — Это — во-первых, а во-вторых, я не вижу иного выхода.
Врач-англичанин Сюрвайер — давний приятель Хавкина — заполнил вакциной два пятиграммовых шприца, угрюмо проворчал:
— А может, прав наш коллега, доктор Чаттерджи? Зачем вам рисковать собой, Вольдемар? Вы еще так молоды!
Хавкин обнажил левый бок, слегка усмехнувшись, спросил:
— Доктор Сюрвайер, а как бы вы поступили на моем месте?
Англичанин обтер руки спиртовым тампоном, шумно втянул ноздрями воздух и крякнул:
