Рихард фон Крафт-Эбинг - Половая психопатия
Вместе со мною училась девочка, которая была очень похожа на меня. Школьники стали звать ее моим именем, а меня — ее именем. Я возненавидел эту девочку, хотя впоследствии, когда она вышла замуж, я был с ней в дружественных отношениях. Мать продолжала красиво одевать меня, и это очень меня злило, так как делало мишенью для насмешек. Когда мне наконец сшили настоящие мужские брюки и настоящую мужскую куртку, я был необыкновенно рад. Но это принесло мне новые огорчения: брюки стесняли половые органы, особенно если они были сшиты из грубой материи. Невыносимо было мне также, когда портной во время примерки прикасался к половым органам, что вызывало неприятное щекотание. Затем начались физические упражнения; многое, что трудно дается девушкам, так же трудно или вовсе не давалось и мне. Во время купания я очень стыдился раздеваться, однако делал это очень охотно. До 12-летнего возраста у меня была большая слабость в крестце. Плавать я выучился поздно, но потом стал плавать очень хорошо и мог проплыть большое расстояние. В 13 лет я достиг половой зрелости, имел 6 футов роста, но лицо у меня оставалось женственным. Такое лицо я сохранил до 18-летнего возраста, когда у меня стала расти борода, и я наконец отдохнул от своего сходства с женщиной. Меня очень беспокоила — в особенности при физических упражнениях — паховая грыжа, которую я приобрел еще в возрасте 12 лет. Освободился я от нее только в 20 лет. Затем, начиная с 12-летнего возраста, я страдал зудом, жжением и дрожанием в области полового члена и до крестца. Вызывались эти явления долгим сидением, в особенности же ночной работой. Я не мог тогда ни сидеть, ни стоять; простуда усиливала эти явления. Но мне даже в голову не приходило, чтобы это имело какую-нибудь связь с половыми органами. Так как такой болезни не было ни у кого из моих друзей, то она казалась мне странной; мне приходилось делать громадные усилия, чтобы переносить все это, тем более что нижняя часть живота еще, кроме того, причиняла мне часто беспокойство.
В половом отношении я был совершенно невинен, но уже в это время, то есть в 12–13 лет, я чувствовал вполне определенное желание быть женщиной. Мне нравился вид женщины, ее спокойствие, скромность, но больше всего мне нравились женские платья; я, однако, остерегался обнаруживать это. Могу с уверенностью сказать, что я не побоялся бы даже кастрацион-ного ножа, чтобы достигнуть своей цели. Если бы меня спросили, почему мне хотелось ходить в женском платье, то я бы мог ответить только одно: меня к этому влечет. Может быть, я сам себе казался более похожим на женщину вследствие своей удивительно нежной кожи. На лице и на руках кожа была у меня особенно чувствительна. Девушки принимали меня охотно; и хотя я в душе стремился к их обществу, я не упускал случая посмеяться над ними, так как считал необходимым выказывать к ним преувеличенное пренебрежение, чтобы самому не казаться женственным; внутренне я им постоянно завидовал. В особенности разгоралась во мне зависть, когда какая-нибудь из моих приятельниц надевала длинное платье, перчатки и вуаль. Во время одной поездки, которую я совершил, когда мне было 15 лет, одна молодая дама, в доме которой я жил, предложила мне переодеться в женское платье, чтобы сопровождать ее во время прогулки. Так как она была не одна, то я, несмотря на все свое желание, не согласился на это. Со мною вообще мало церемонились. Во время этой поездки пришлось в одном городе видеть мальчиков, носивших блузы с короткими рукавами; мне доставляло удовольствие смотреть на их голые руки. Разряженная дама казалась мне богиней, и я был счастлив, если она дотрагивалась до меня своей ручкой, обтянутой лайковой перчаткой. Я чувствовал зависть к ней, охотно оделся бы в ее красивые одежды и принял бы ее изящный вид. Несмотря на все это, я учился очень прилежно, прошел в 9 лет реальную школу и гимназию и сдал хорошо экзамен на аттестат зрелости. л вспоминаю, что, когда мне было 15 лет, я впервые высказал перед своим другом желание быть девушкой. На его вопрос: почему? — я не мог дать никакого ответа. 17 лет я попал в распутную компанию, стал сильно пить пиво и курить и пытался заигрывать с кельнершами. Последние охотно принимали меня в свое общество, но всегда смотрели на меня так, как будто бы я ходил в юбке. Я не в силах был посещать уроки танцев, они меня отталкивали; если бы я мог ходить туда в замаскированном виде, тогда было бы, конечно, иначе. Друзей своих я любил очень нежно, только одного ненавидел за то, что он научил меня онанизму. Проклятие этому дню, который принес мне несчастье на всю жизнь. Я занимался онанизмом довольно сильно, но чувствовал себя при этом как бы раздвоенным; это чувство я описать не могу; мне кажется, что оно было мужским, но с примесью женского элемента. Я не решался прикоснуться к девушкам — я их боялся, но в то же время они не были мне чужды. В общем, они все-таки гораздо больше импонировали мне, чем представители моего пола, я завидовал им и отказался бы от всех своих удовольствий, если бы после уроков дома я мог быть как девушка, мог одеваться, как они. Кринолин, перчатки, обтягивающие руку, — это был мой идеал. Каждый раз, когда я видел, как одевается дама, я испытывал ощущения, как если бы я был на ее месте. К мужчинам у меня отсутствовало влечение.
Впрочем, я вспоминаю, что относился с большой нежностью к одному моему другу, имевшему удивительно красивое женское лицо и длинные темные локоны. Но мне кажется, что я испытывал не столько любовь, сколько желание, чтобы оба мы были девушками.
Уже будучи студентом, я испытал наконец половой акт. При этом мне нравилось лежать под девушкой и я предпочитал представлять свой пенис в виде женского полового органа. Девушка, к своему удивлению, должна была вести себя со мною как с девушкой, что, впрочем, ей понравилось (она была еще не очень опытна и потому не высмеяла меня).
В пору студенчества я бывал иногда буйным, но чувствовал, что я сам напускаю на себя это буйство. Я пил, дрался, но танцевать я все-таки не учился, ибо боялся выдать себя. Дружба у меня всегда была интимная, без всяких задних мыслей; больше всего мне доставляло удовольствие, когда кто-либо из друзей переодевался в женское платье или когда я наблюдал где-нибудь на балу дамские туалеты. У меня был в этом отношении вкус; постепенно я начал чувствовать по-женски.
Несчастные обстоятельства заставили меня два раза покушаться на самоубийство. Без всякой причины я однажды не спал 14 дней кряду, имел много зрительных и слуховых галлюцинаций, видел живых и умерших людей, что осталось у меня до настоящего времени.
Была у меня и подруга, которая знала мои слабости, надевала мои перчатки, но смотрела на меня как на женщину. Я лучше, чем другие мужчины, понимал женщин, и как только последние это узнавали, то начинали относиться ко мне, как к женщине, как к своей подруге. Я терпеть не мог сальностей, и если говорил их, то исключительно из ухарства. Вначале у меня было отвращение к дурным запахам и к крови, но потом это у меня прошло; некоторые предметы я, впрочем, никогда не мог видеть без отвращения. В одном я не мог никак разобраться: я знал, что у меня есть женские наклонности, но считал себя все-таки мужчиной, тем не менее я сомневался, могу ли я увлечься женщиной (я не говорю о попытках к совокуплению, которые мне никогда не доставляли удовольствия, что я приписывал онанизму), не испытывая при этом желания быть на ее месте, носить ее платье и пр. Изучать акушерство мне было очень трудно, я стыдился за лежавших женщин и чувствовал к ним сострадание. Присутствуя при родах, я до настоящего дня должен подавлять в себе чувство страха. Случалось даже, что я как бы чувствовал боль при извлечении плода. В разных местах я занимал должность врача; в качестве добровольного врача я совершил военный поход. Очень неприятна была мне верховая езда, которую я не любил еще во времена студенчества, ибо она вызывала в половых органах женские ощущения. (В женском седле мне было бы, вероятно, легче ездить.)
Я все еще думал, что я представляю собою мужчину с неопределившимися чувствами. Когда я приходил в общество дам, то со мною обращались, как с дамой, надевшей военный мундир. (Надев в первый раз мундир, я испытывал желание переменить его на женское платье. Когда смотрели на мою форменную одежду, я всегда чувствовал какую-то неловкость.) В частной практике мне очень везло по всем трем главным отделам медицины. Затем я проделал еще один военный поход. Здесь характер мой оказал мне большие услуги, так как мне пришлось обнаружить необыкновенное терпение. Было в этом походе немало и декоративного, но к этому я оставался совершенно равнодушным.
Так пробирался я по жизненной тропке, не будучи никогда доволен собой, полный какой-то мировой скорби, колеблясь постоянно между сентиментальностью и напускной дикостью.
Очень интересны мои похождения в качестве жениха. Я охотно остался бы холостым, но семейные отношения и практика побуждали меня к браку. Я женился на энергичной и очень милой женщине, которая происходила из семьи, где процветала власть женщин. Я был влюблен в нее так, как это доступно таким натурам, как моя. Я любил ее всем сердцем, меня тянуло к ней, но все это проявлялось далеко не так бурно, как у настоящего мужчины. Я любил свою невесту с какой-то чисто женской глубиной, почти как жениха, но я не отдавал себе в этом отчета, так как все еще думал, что я — только недоразвившийся мужчина, который благодаря браку может найти самого себя. Но уже в первую брачную ночь я убедился, что представляю только женщину в мужском образе; я видел себя на месте женщины. В общем, мы жили дружно и счастливо, около 2 лет оставались бездетными. После очень тяжелой беременности, во время которой я был в неприятельской стране, где смертельно заболел, и после трудных родов жена родила мальчика. Это был ребенок с меланхолическим характером, который сохранился у него до настоящего времени. За первым родился второй, довольно спокойный, потом третий, крайне шаловливый, затем четвертый и пятый — все с наклонностью к неврастении. Так как я никогда не чувствовал себя на своем месте, то я проводил много времени в веселом обществе, но в то же время работал насколько хватало сил, учился, оперировал, экспериментировал со многими лекарствами и лечебными методами, всегда на самом себе. Что касается семейной жизни, то всю власть в доме я отдал жене, так как она очень хорошая хозяйка. Мои супружеские обязанности я выполнял удовлетворительно, но без всякого наслаждения. Начиная с первого совокупления и до настоящего дня роль мужчины слишком тяжела для меня и кажется мне неприятной.
