Антон Ноймайр - Музыка и медицина. На примере немецкой романтики
Против версии о циррозе печени свидетельствуют и выводы, сделанные недавно Калером. В специальном медицинском журнале он опубликовал статью, в которой еще раз обратил внимание на наличие симптомов, проявившихся очень ярко в самом начале смертельной болезни и не имеющих никакого отношения к клинической картине цирроза. Это желтуха, появившаяся еще в июне 1896 года, проходившая совершенно безболезненно, и интенсивность которой постоянно росла, так что Макс Кальбек пишет уже 2 октября о «темно-желтом цвете» лица Брамса. Затем добавился еще постоянный кожный зуд, который постепенно стал таким сильным, что он вынужден был постоянно чесаться. Подобная желтуха, сопровождающаяся кожным зудом, не имеет отношения к симптомам цирроза. Эти симптомы характерны именно для так называемой непроходимости желчных путей, вызываемой либо желчным камнем, либо другим явлением — воспалительным процессом или же злокачественным новообразованием.
Реакция врачей, осматривавших Брамса во время болезни, позволяет предположить, что ими было констатировано наличие именно злокачественного процесса. И если знаменитый профессор Шрёттер уже в июле 1896 года после краткого осмотра должен был безнадежно заметить: «Бедняга! Никакой Карлсбад Брамсу не поможет», — то подобная реакция не могла бы относиться ни к наличию желчного камня, ни к циррозу печени. В гораздо большей степени можно было бы предположить, что Шрёттер диагностировал уже в самом начале раковое заболевание, приведшее к непроходимости желчных путей. В пользу такого предположения говорило еще и наличие увеличивающейся потери веса, о чем писал уже 10 недель спустя Макс Кальбек. Злокачественный процесс предположил также профессор Энгельман из Утрехта во время краткого осмотра Брамса в Карлсбаде, а позже такой же пессимистический прогноз высказал профессор Наррат, тоже прибывший из Утрехта.
Если в отношении диагноза злокачественного заболевания, начавшегося с желтухи и непроходимости желчных путей, с самого начала не было никаких сомнений, то все еще остается открытым вопрос, где именно в начале образовалась опухоль. Как уже справедливо отметил Калер, наиболее частой причиной злокачественной непроходимости желчных путей является карцинома головки панкреатической железы, и этот диагноз, по меньшей мере в поздней стадии болезни, подтверждался и у Брамса. Стоит вспомнить весть, полученную супругой Рихарда Хойбергера от жены Гуго Конрата, коммерсанта, дружившего с Брамсом, о том, что маэстро болен раком панкреатической железы.
На исходе XIX века венские врачи уже вполне могли на основании одного лишь осмотра пациента поставить диагноз подозрения на карциному панкреатической железы. Было известно, что наряду с безболезненным развитием желтухи, сопровождаемой зудом, опухоль посредством блокирования желчных путей, приводит не только к видимому увеличению печени, но и одновременно обусловливает непропорциональное увеличение желчного пузыря, который осязается как масса, имеющая форму груши, и это явление известно в медицине как «Симптом Кувуазье». Этот симптом был описан впервые в 1888 году, и поэтому понятно, почему в 1897 году профессор Шрёттер уже после краткого осмотра был в состоянии поставить вышеупомянутый диагноз.
В декабре 1896 года Брамс начал жаловаться на боли в спине и крестце. Этот симптом очень характерен для рака панкреатической железы и может быть даже первичным симптомом. Однако боли в этом случае могут долго отсутствовать, несмотря на интенсивную желтуху, как это было у Брамса. Характерным симптомом можно считать также желудочное и кишечное кровотечение, которое появилось у него в последние дни жизни и привело к еще большему ослаблению организма.
Можно с большой долей вероятности сказать, что болезнь, приведшая к смерти Иоганнеса Брамса, была карциномой панкреатической железы, которая в июне 1896 года начала блокировать желчные пути, что привело к желтухе с растущей интенсивностью. В отличие от непроходимости желчных путей при наличии желчного камня, непроходимость вследствие опухоли не сопровождалась коликами. Кроме того, сегодня нам известно, что развитие рака панкреатической железы может задолго до появления первых клинических симптомов характеризоваться наступлением психических изменений. Эти изменения могут выражаться в бессоннице, чувстве неясного страха и мыслях о смерти, или в форме настоящей депрессии. Мрачное настроение некоторых последних произведений Брамса могло бы служить в этом смысле определенным симптомом.
Скорее всего, на основании суммы симптомов, выявленных во время осмотра, профессор Шрёттер и поставил диагноз «рак панкреатической железы» и сделал вывод о безнадежности положения Брамса. Быстрое похудение, типичное для его болезни, сразу бросающееся в глаза окружающим, не очень беспокоило пациента, поскольку чрезмерный аппетит позволял надеяться на благополучный исход. Однако, именно такой аппетит очень часто встречается при раке панкреатической железы. Только лишь нарастающий упадок сил заставил его обратить внимание на серьезность положения. Но даже в последние дни болезни он старался отметать черные мысли, чтобы сохранить веру, или, по крайней мере, надежду на выздоровление. Еще за 2 дня до смерти он говорил фрау Трукса о том, что надеется снова провести лето в Бад-Ишле. В декабре 1896 года начались типичные для его болезни боли в спине и крестце, потом потеря аппетита. В том же месяце у него пошла носом кровь. Желудочные и кишечные кровотечения появились в последнюю неделю его жизни и вызвали такую слабость, что Брамс вынужден был лечь в постель. Он становился все более апатичным, временами дезориентированным, перестал узнавать ближайших друзей и, наконец, из-за сильных болей ему понадобился морфий. Утром 3 апреля 1897 года он, в состоянии полного физического истощения, навсегда закрыл свои ясные голубые глаза, на ресницах которых, по свидетельству фрау Трукса, в час смерти блестели слезы.
Своим хоралом «О мир, тебя я покидаю» Брамс прощался с этим светом. Есть что-то трагичное в том, что человек, никогда в жизни не жаловавшийся на здоровье, был обречен сознательно наблюдать разрушение своей земной оболочки. И только очень редко можно было услышать от него жалобы.
Иоганнес Брамс, этот титан духа, гордость немецкой истории культуры и продолжатель дела гениев западноевропейской музыки, никогда не терял жгучего интереса к судьбе Германии, несмотря на то, что более 20-ти лет провел в Вене. Он был ярым почитателем Бисмарка и сочинил в честь основания Германской империи 1870 года «Песню Триумфа» ор. 55, которую посвятил кайзеру Вильгельму I. Брамс всегда с гордостью называл себя немцем. Но память об этом великом сыне немецкого народа была осквернена в годы национал-социализма. Верхушка третьего рейха, состоявшая в основном из полуграмотных недоучек, не признавала его. Министр пропаганды правительства Гитлера якобы нашел свидетельство о «еврейском происхождении» Брамса по линии деда. По этой причине были отменены торжества, посвященные исполнявшемуся в 1933 году 100-летию со дня его рождения. На одном из пропагандистских плакатов Брамс был изображен лежащим на траве, с глазами, направленными в небо в соответствии с отрывком из текста одной из его известных песен «…окруженный роем стрекочущих кузнечиков». Брамса на плакате действительно окружает рой кузнечиков, но эти насекомые расписаны свастикой, а их головы украшают кепи штурмовиков. «Кузнечики» на плакате изрыгают грязные ругательства в адрес мастера и оскверняют его нечистотами.
Сегодня неимоверно стыдно за то, что эти люди говорили, пусть даже грубо и косноязычно, но на немецком языке, и чувствуется облегчение от того, что Брамс не испытал в действительности подобного надругательства.
В наших сердцах Брамс всегда будет в сонме таких гигантов, как Бах, Гайдн, Моцарт, Бетховен и Шуберт. Постоянно крепнет убеждение в том, что непреходящая сила музыки Брамса оказала значительное влияние на историю, а его сочинения — это не только отражение прошлого, но и далеко идущие новации, особенно в технике композиции. Иоганнес Брамс — великий «посторонний», как он охотно себя называл, отличался в действительности внутренней скромностью и духовной глубиной, которую пытался скрыть под маской грубости и суровости. Его слова нужно воспринимать, как и его музыку, не только ушами, но и, пожалуй, прежде всего, сердцем.
Антон Брукнер
Подобно тому, как это происходит с творчеством Моцарта или Шуберта, с течением времени заново переосмысливая творчество Антона Брукнера, приходится избавляться от исторических клише. Сегодня нам известно, что такие определения, как «музыкант божьей милостью», «вагнерианец» или «сочинитель истинно немецких симфоний», возникли в свое время вследствие слащавой сентиментальности, либо оголтелого национализма. Сложное явление творчества Антона Брукнера было искажено и упрощено, и только отсутствием объективности, предубеждением и непониманием можно объяснить сравнение его симфонических произведений с «гигантскими симфоническими удавами».
