Чезаре Ломброзо - Политическая преступность
Исключительное преобладание одного какого-нибудь класса, плохая администрация, исторические традиции облегчают возникновение бунтов и революций. Но в наше время особенно содействуют этому возникновению условия экономические. В древности и у народов полуварварских, у которых преобладающим сословием являлось военное, бунты и революции тоже были преимущественно военными, но теперь, когда богатство и комфорт, им доставляемый, играют гораздо большую роль и распределены гораздо шире, бунты и революции чаще бывают экономическими.
Значит, различение бунтов от революций по их причинам не может быть точным, так как причин этих много, одни из них затемняются другими, а иногда второстепенные выступают на первый план.
Таким образом, богатство и образование сглаживают, а иногда и совсем уничтожают столь сильное в былые времена влияние топографии и религии, а хорошие законы и благоприятная экономическая обстановка уравновешивают недостаток этнического сродства. В некоторых случаях даже консервативные, мизонеические касты, принужденные выйти из своей традиционной неподвижности, становятся очагами бунтов и революций.
Юристам приходится, между прочим, отличать народные восстания от простого буйства толпы; те и другие возникают вдруг, без подготовки, и разражаются очень бурно. Но первые угрожают специально государственной власти, в ее специальных проявлениях, а последнее есть скорее нарушение общественного спокойствия, направленное против местных агентов власти и гораздо менее опасное. Таково, по крайней мере, мнение Кремани, принятое Тенацци, Карминьяни, Пуччиони и другими криминалистами.
II. ЮРИДИЧЕСКИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРИЛОЖЕНИЯ
Глава 1. Юридическая часть. История
1) Патриотизм и рабство у первобытных народов. Гарофало и другие юристы, стремящиеся основать понятие о политическом преступлении на оскорблении патриотического чувства, несомненно, идут по ложной дороге, так как это чувство в первобытных обществах существует лишь в зародыше и ограничивается только любовью к коллективной собственности племени, допуская всякое насилие по отношению к иностранцам.
Дикари часто с радостью присоединяются к европейцам для разгрома своих соседей.
Да и может ли существовать патриотизм там, где нет политической организации, нет родины?
Парри описывает удивление эскимосов, узнавших, что в его экипаже есть начальники и подчиненные: так велика царствующая у них анархия!
Для того чтобы из понятия о семье выросла первая политическая ассоциация, понятие о родине, которую надо защищать от внешних врагов, конечно, требуется много времени.
Сначала главы семей, объединившись между собой, образуют роды, gentes; затем последние, соединяясь для общего предприятия, образуют племя, обладающее военным или гражданским характером, причем является необходимость избирать вождей и судей, для того чтобы сдерживать деспотические наклонности отцов в семьях. Но и это не сразу: американские краснокожие и туземцы Новой Каледонии избирают себе вождей только во время войны, а в мирное время эти вожди не играют никакой роли.
Понадобилось много веков для того, чтобы первобытные народы решились вручить победоносным вождям своих племен опеку над гражданскими отношениями внутри племени, то есть такие права, какими обладал каждый отец в своей семье, – права на жизнь и смерть подданных.
При этом благодаря физической и умственной слабости большинства народа в нем тотчас же начинал развиваться инстинкт рабства, являющийся самой характерной чертой первобытных монархий.
В Центральной Америке, например, перед кациком надо склоняться до земли; на островах Самоа нельзя пройти мимо вождя, не согнувшись; на архипелаге Фиджи народ кланяется вождю в ноги и называет его богом.
Понятно, стало быть, что когда развились рабские инстинкты, то нарушение рабских обычаев стало признаваться величайшим и, пожалуй, единственным политическим преступлением.
В Лоанго, по словам Баттеля, один взгляд на короля карается смертью; дети, нечаянно на него взглянувшие, между прочим и собственный его сын, были казнены; в Бонду всякий убивший льва наказывается как за оскорбление величества; в Момбуту зажечь трубку от огня, горящего перед королем, есть государственное преступление, наказываемое смертью; на Филиппинских островах такому же наказанию подвергается всякий, осмелившийся пройти по тени одного из вождей.
2) Политическое преступление в первых абсолютных монархиях. В этих монархиях строго наказывался всякий, осмелившийся противиться воле короля, которая считалась божественной. Эти короли пользовались неограниченной властью над личностями и имуществами своих подданных; малейшее неповиновение им наказывалось смертью.
В Персии за оскорбление величества наказывал сам монарх, как ему было угодно. Он мог бить, уродовать, сжигать живым преступника, распинать его, побивать камнями, отдавать на съедение диким зверям, вырывать у него глаза и прочее. Наказание распространялось на детей и родных виновного до четвертой степени.
Даже в сравнительно недавнее время шахи оскопляли сыновей аристократов, могущих угрожать прочности их трона.
В Сирии бунтовщикам отрезали руки и ноги, сжигали их в печи или зарывали в землю живыми.
В Мексике за измену казнили не только виновного, но и всех его родных до четвертой степени.
В Перу восставший город или округ опустошались, и все жители были истребляемы.
В Японии за измену истребляли весь род изменника.
В Египте изменников и их семьи распинали, а всякого знавшего об измене и не донесшего строго наказывали. Царь спартанский Клеомен, убитый в восстании против Птолемея, был распят по смерти, и вся его семья истреблена.
Открывшим государственную тайну в старину резали языки. Да и теперь еще в Абиссинии такому наказанию подвергаются люди, дурно говорившие об императоре, а заговорщикам выкалывают глаза.
Индия. В законах Ману не положено никакого наказания за цареубийство, вероятно, потому, что такое преступление считалось немыслимым. Между тем за оскорбление величества и даже за сомнение в божественном происхождении монарха наложены строгие наказания.
Так, всякий повредивший стены дворца или укравший царских слонов или лошадей наказывался смертью, а за более мелкие преступления в том же роде – изгнанием. За оскорбление величества, то есть за утверждение, например, что монарх есть такой же смертный, как и все прочие, наказание постигало не только виновного, но и всех его родных.
Так же строго наказывалось всякое неуважение к брамину. Шудра, осмелившийся дать совет последнему или не одобривший его деяния, подвергался пытке кипящим маслом, тогда как брамин мог почти безнаказанно убить шудру.
«Брамин есть первый человек на земле, он – абсолютный господин всего сущего», – прибавляет Ману. Учен ли он или невежда, брамин во всяком случае есть могущественное божество. «Пусть царь велит налить кипящего масла в рот и уши того злодея, который осмелится помешать брамину исполнять свой долг. Пусть царь остерегается убить брамина, если бы даже последний совершил всевозможные преступления; его можно изгнать из страны, но не сделав ему никакого зла и дозволив увезти с собой свое имущество.
Брамин, знающий всю Ригведу, не будет осквернен, если бы даже он истребил всех жителей трех миров или разделил трапезу с самым низменным человеком».
Точно также в Средние века говорили: «Где простому человеку придется лететь, священник пройдет спокойно; где простому смерть, священнику не дано пропасть».
В этрусской, друидической, индийской, египетской и еврейской теократиях всякое оскорбление духовенства считалось великим преступлением и обязанности священника считались самыми почетными.
Евреи. Царство Израильское было настоящей теократией, так как основой гражданской и политической организации евреев служил Бог, согласно повелениям которого, приспособляясь к аскетическому характеру народа, законодатель и построил государство. Поклонение идолам считалось у евреев величайшим из преступлений, так как оно являлось бунтом против Иеговы, царя и законодателя израильтян. Поэтому закон не только грозил виновному лапидацией{68}, но и гневом Божиим.
Политическими, значит, считались у евреев главным образом религиозные преступления, наказываемые мучительной смертью. Даже простое неповиновение приговору священников считалось великим преступлением. Личность монаха и понятие о государстве стушевывались перед величием Божиим, и потому священные книги евреев не упоминают о преступлениях против государства и его главы. Тем не менее, однако ж, эти преступления карались смертью, как видно из многих фактов, сохранившихся в истории.
Давид, например, повелел казнить Амалекита, сообщившего ему о смерти Саула, за то, что он поднял руку на избранника Божия; Соломон приказал задушить своего брата за то, что он пожелал одну из жен Давида; Иеремия был посажен в тюрьму по подозрению в сношениях с врагами родины; Иуда Маккавей наказал Каллисфена и Филарка, содействовавших угнетателям Израиля; Ирод погубил Гиркана за участие в заговоре и казнил одного высокопоставленного деятеля за продажу государственной тайны.
