Джеймс Бертрам - История розги
2 августа.
Проснулась вследствие донесшегося до меня неудержимого хохота. Оказалось, что в библиотеке были милорд, Гарри и Цезарь, который копировал им леди Ярмут. Я сама с трудом удержалась от смеха, когда увидела, как негритенок корчил свое лицо в тысячи складок и делал рукой такое движение, точно угрожал королю кулаком. Этот чертенок уверяет, будто леди Ярмут награждала короля пощечинами; он бесподобно подражал королю, который после оплеух тер свое лицо руками и делал попытки успокоить милостивыми словами не в меру расходившуюся фаворитку. Нет, я не позволю ему больше делать подобные представления! Неужели можно допускать, чтобы наш возлюбленный монарх подвергался насмешкам и критике, и где же? Под нашей крышей! Я немедленно распорядилась, негритенка привели в мою комнату, и горничная усерднейшим образом наградила его под моим личным наблюдением порядочной порцией березовой каши. Будет теперь знать! Никогда до сих пор мне не приходилось видеть, как наказывают черных. На его коже почти ничего не видно, но зато крики мальчишки ясно говорили о том, что горничная исполнила мое приказание вполне добросовестно. Наверное, здорово болела у нее рука после экзекуции над негритенком!
20 сентября.
У нас случилось большое несчастье! Вот уж в течение многих дней я не была в состоянии взяться за перо: один нервный припадок следовал за другим! Наша дочь Шарлотта сбежала с учителем! Милорд вне себя: ведь Шарлотта была его любимицей. Он клянется, что с этих пор ничто не разжалобит его: пусть она умирает с голоду, – он ни гроша не даст ей. Они находятся в Бате; несчастная девочка написала мне и просила о прощении. По моему мнению, Цезарь способствовал их побегу. Я его допрашивала и несколько раз сильно била, стараясь добиться признания, но мальчишка нем, как рыба. Боже мой, что скажет леди Катервуд? Бедная Мария! Чем кончится вся эта история?
15 октября.
Леди Катервуд в Бате и прислала мне оттуда чрезвычайно милое и любезное письмо. Она видела Шарлотту и имела с ней очень серьезный разговор. Шарлотта сказала ей, что оба они намерены работать и ни в какой помощи не нуждаются. Такое мужество с их стороны в высшей степени обрадовало и продолжает радовать меня. Леди Катервуд добавляет в своем письме, что случившаяся история на ее сына никакого влияния не окажет, что несколько успокоило милорда.
27 октября.
Не успели еще успокоиться после известия о смерти генерала Вольфа, как всех поразил факт кончины его величества короля английского. Скончался он 25 октября. Сегодня мы были в Герефорде, где был совершен обряд объявления о восшествии на престол нового короля. На улицах была густая толпа гуляющих; мы также вышли из экипажа и с Цезарем в арьергарде прошлись пешком по городу. Милорд в великолепном настроении духа; ему все кажется, что с восшествием на престол Англии нового короля он может надеяться быть причисленным к придворному званию.
24 декабря.
Еще один год на исход! Канун нового года я встречаю в роли одной из счастливейших женщин. Я снова увидела дорогое для меня дитя, причем отец, как мне кажется, несколько смягчился. Быть может, в данном случае имеет большое значение состоявшееся в действительности назначение его ко двору, благодаря которому ему придется жить больше в Лондоне, нежели в Буллингеме. Нет сомнения, конечно, в том, что его в высшей степени раздражает то обстоятельство, что его дочь будет называться просто мистрис Гибсон вместо того, чтобы выйти замуж за какого нибудь лорда и получить соответствующее звание и положение. Но… молодой супруг нашей дочери с таким терпением и сдержанностью выслушал все обрушившиеся на его голову с нашей стороны упреки, он так трогательно повинился в происшедшем, что дольше мы не могли оставаться жестокими. Во время нашего отсутствия молодые будут жить в Буллингеме, а с течением времени нам, без сомнения, удастся подыскать для нашего зятя что либо подходящее и создать ему подобающее положение. Из Америки получаю утешительные известия. Гораций Катервуд был тяжело ранен, но поправился и в начале будущего года возвращается домой. Вскоре после его приезда состоится свадьба. Я думаю и даже уверена в том, что это хороший признак: в то время, как я пишу настоящие строки, со всех колоколен старинных церквей раздается веселый перезвон рождественских колоколов. Да, это, наверное, добрый признак!
Глава XL Воспитание в английской школе для бедных сто лет тому назад
Нижеследующее изложение является точным, нисколько от истины не уклоняющимся отчетом о наказаниях, производившихся сто лет тому назад в Англии в одной из частных школ для бедных. Действительное название города и фамилия благородной семьи, содержавшей эту школу, заменены другими именами: таково было желание дамы, сообщившей нам приводимую ниже историю.
«Школа для бедных в Ост-Боркгеме являлась собственностью господ Ройстон. Леди эти снабжали школу необходимым, руководили решительно всем, держали под своим непосредственным наблюдением педагогический персонал и всеми силами старались способствовать поддержанию всех тех законов, которые были заложены в основу нашего воспитания. Чтобы судить об их ретивости, необходимо заметить, что они собственноручно и охотно, а леди Мария в особенности, помогали приводить в исполнение наказания. Одна только леди Мариори не имела привычки лично наказывать нас, хотя ей доставляло удовольствие присутствовать при экзекуциях, производимых ее прислугой. Я неоднократно сама видела, как эта госпожа хладнокровно следила за процедурой наказания, от выполнения которой несчастная прислуга уставала положительно до изнеможения. Шутка ли! Высечь столько голосящих и стонущих детей – мальчиков и девочек! Я должна прибавить при этом, что леди имели обыкновение наказывать оба пола совместно, что доставляло им, очевидно, особое удовольствие. Школа помещалась от замка леди на расстоянии одной мили; господское здание представляло собою одно из великолепнейших строений графства, и из окон училища мы, ученицы и ученики, могли видеть грандиозные фронтоны, стены которых были украшены фамильными гербами этого именитого рода. Два раза в год нас водили в замок, где мы представлялись нашим господам. Там нас принимали в большой зале и угощали вином и сладкими пирожками; миледи вели с нами дружеские беседы и рассказывали постоянно некоторым из нас о тех должностях, которые приготовлены для оканчивающих школу. Нас определяли на места горничных, субреток и т. д., причем тело наше и до сих пор ноет еще от прелестей этой жизни.
В обществе миледи мы чувствовали себя отвратительно – они нагоняли на нас чувство страха: ведь они часто приказывали бить нас, и как раз тогда, когда я впервые явилась в училище, они присутствовали во время общей экзекуции. Тогда наказанию были подвергнуты сразу все сорок учащихся. Порка, выполненная прислугой наших господ, была тогда задана жесточайшая.
Наш палач в юбке носил имя Жоаны; она часто высмеивала меня за то, что я плакала под розгой, и как-то раз сказала, что это все цветочки, ягодки впереди, и я почувствую их, если судьбою мне суждено занять место у миледи Мариори – вот настоящий сатана; несмотря на ее кроткое и нежное выражение лица, это зверь, а не человек. «Погоди, – сказала она, – поживешь подольше, узнаешь побольше»!
Признаться, перспектива была не из заманчивых, но все леди пороли тогда (это было в 1763 году) своих прислужниц, хотя я уверена, что в те времена горничные были куда лучше, нежели теперь. Наша школа помещалась на изолированной полянке и занимала удивительно красивое положение; вокруг нее были расположены длинные сады. Миледи заботились о сорока сиротах своих крепостных, одевали нас, кормили и заботились о том, чтобы со временем все воспитанники и воспитанницы могли, как говорится, выйти в люди. Мы носили особую форму, которая выглядела очень скверно, но – что делать? – форма была избрана самими миледи. Рубашки шились из грубой холстины, которая до невозможности раздражала кожу, и в носке такое белье было положительно невыносимо. Сверху нас наряжали в серые фланелевые кофты и желтые юбки, кушаки синего цвета, юбки шились до колен и снабжались оборкой, которая, как и обшлага на рукавах, была огненно-красного цвета. Свою выдумку миледи мотивировали тем, что хотели придать своим воспитанницам такой отличительный признак, который сразу выделял бы их из среды всех прочих крестьянок. Нас заставляли также носить корсеты, но изготовлены были последние из кожи, отличались необычайной длиной и плотностью и в довершение всего затягивались безжалостным образом: миледи строго наблюдали за тем, чтобы мы ходили так, словно проглотили аршин.
Дополнительным прибором служили белые косынки-пелеринки, которые плотно охватывали плечи и пристегивались булавками; благодаря этому, по словам миледи, «получались красивые фигуры». В качестве головного убора нам выдавались маленькие ситцевые шапочки с твердым донышком и с заложенными в складочку бортиками; наша барыня строго следила за этими шапчонками, причем некоторые из гладильщиц нередко подвергались наказанию розгами, если миледи замечала у кого-нибудь из нас на голове недостаточно элегантно выглядевший экземпляр подобной «шляпы». Иногда наказание варьировалось: плохо выглаженные шапчонки и платки прикалывались к платью провинившейся прачки, которая должна была в таком виде несколько часов кряду простоять на стуле в столовой, где ее видели не только собравшиеся сюда мальчики, но и все находившиеся или проходившие по двору. Такое наказание считалось более тяжелым и позорным, нежели сама розга.
