Антон Ноймайр - Музыка и медицина. На примере немецкой романтики
Во время отдыха с 15 июля до 21 августа у Клары случился выкидыш. Она вдруг почувствовала себя очень плохо, вероятно, из-за холодных ванн. Вызвали врача Джона Поля Блюма. Мы не знаем, какие меры предпринял врач, но после его лечения она потеряла ребенка. Шуман прилежно принимал ванны, которые пошли ему на пользу, но очень мучился из-за скуки. После возвращения из Нордернея он продолжал принимать ванны на Эльбе. Состояние заметно улучшилось, если не учитывать плохое настроение и отдельные случаи головокружения.
К постоянному дрезденскому кругу Шумана принадлежали Фердинанд Гиллер и Рихард Вагнер. Гиллер высоко ценил Шумана не только как композитора, он сам был в некотором роде похож на него. Он говорил, что пребывание Шумана в Дрездене приятно ему уже по той причине, что они вместе могут молчать. Совершенно иным был контакт с Вагнером, характер которого и представления о музыке были совсем не такими, как у Шумана. Так, Вагнер жаловался, что Шуман невозможный человек. Однажды он целый час просидел молча. «Нельзя ведь все время говорить одному», — жаловался он, невзирая на то, что сам это очень хорошо мог делать. И наоборот, Шуману не нравилась «ненормальная словоохотливость» Вагнера, которого при всем желании «невозможно долго слушать».
В целом же супружеская пара за период с поздней осени 1846 до 1848 гг., когда Шуман чувствовал себя лучше, предприняла несколько поездок: в Вену, Прагу и Берлин, а летом в родной город Цвикау, где в его честь состоялся музыкальный праздник. После возвращения он с воодушевлением обратился к немецкой опере, хотя его оперные наброски никогда не выходили за пределы увертюры, некоторые из них, например, симфонические поэмы, очень красивы и до сих пор пользуются успехом, прежде всего увертюра к «Манфреду». Но и увертюра «Геновева», которую он сочинил за пять дней в начале апреля 1847 года, относится к его лучшим оркестровым произведениям. Но эта работа над оперой, первый акт которой был написан менее чем за месяц, выпала как раз на время, когда он и его жена перенесли ужасные удары судьбы. 14 мая их потрясло страшное известие о смерти Фанни Мендельсон, а уже через месяц умер сын Шумана Эмиль в возрасте 16-ти месяцев. Эмиль с самого начала был болезненным ребенком, что доставляло озабоченным родителям большие огорчения. Он умер от «уплотнения желез». О настоящем диагнозе ничего не известно, однако в виду частого заболевания в семье Шумана туберкулезом, речь здесь шла, по-видимому, о туберкулезе лимфатических желез. А в ноябре пришло неожиданное известие о внезапной смерти Мендельсона, который для Шумана был образцом и о котором он сказал однажды: «На Мендельсона я смотрю как на высокую гору. Он настоящий Бог». Смерть Мендельсона повергла его в глубокую меланхолию еще больше, чем смерть других, дорогих ему людей. Клара писала: «Роберт воспринял смерть друга не просто как незаменимую потерю, но сама смерть этого человека сильно напугала его. Мысль о том, что его ждет такой же конец, с тех пор не оставляла его и стала идеей фикс, когда он приходил в состояние волнения». Ему казалось, что его сильные головные боли были похожи на боли друга. Причиной его поспешного отъезда в Лейпциг была не только необходимость участия в погребении, но и желание проконсультироваться со своим другом, доктором Рейтером, который когда-то говорил об «апоплексической конституции» Шумана в связи с аттестацией для освобождения от службы в Лейпцигской коммунальной гвардии.
Под влиянием этого шока работа над оперой «Геновева» была прервана. Он обратился к камерной музыке. Появились два клавирных трио ор. 63 и ор. 80. О первом он говорил, что оно было написано в «последние дни мрачного настроения», второе трио, напротив, излучает подъем и юношеский восторг, причем он особенно любил вторую часть с ее эмоциональным настроением и чрезвычайно поэтичной выразительностью. По совету врача Шуман в 1848 году взял на себя руководство песенным обществом «Лидертафель», а также хоровыми коллективами Дрездена, что свело его с другими людьми и таким образом помогло преодолеть некоммуникабельность. С улучшением душевного и физического состояния Шуман в 1848 году и особенно в 1849 принялся за композиторскую деятельность с такой интенсивностью, что можно было подумать — он вычислил отмеренное ему время. «Я должен быть творчески активным, пока продолжается день», — писал он тогда. Он назвал 1849 год «самым плодотворным годом». Вслед за «Геновевой» была написана увертюра к «Манфреду» ор. 115, «Альбом для юношества» ор. 68, «Лесные сцены» ор. 82, «Три фантастические пьесы для кларнета и фортепьяно» ор. 73, окончание «Сцен Фауста», сочинением которых он занимался 10 лет непрерывно. Они представляют собой его самое значительное драматическое произведение. После почти десятилетнего перерыва он снова обращается к песне, хотя в сравнении с песенным 1840 годом состояние его души полностью изменилось. Если тогда у него было юношеское счастливое весеннее настроение, то теперь превалируют скорее суровые, далекие от жизни мотивы, отмеченные глубоким смирением и печалью. Хотя эти песни проникнуты меланхолией, все же некоторые из них находятся на значительной творческой высоте, как, например, «Песни Ленау» ор. 90, последняя из которых представляет собой реквием на древнекатолическое стихотворение. Как он любил этот реквием, видно по тому, что попросил рукопись в клинику Эндеиха. Разгадка проста: во время написания этого реквиема он уже принял решение покончить с собой.
Ввиду этой необычайной композиторской активности, в результате которой появились гениальные произведения, создается впечатление, что он, зная что ему осталось совсем немного, был вынужден реализовать как можно больше планов. При этом состояние Шумана, по-видимому, постепенно ухудшалось, так как в это время впервые мы читаем о его «глупом поведении», о внезапных и полностью немотивированных изменениях окончательно принятых решений. Так, он заставил распаковать уже упакованные чемоданы с таким обоснованием: «Расходы на удовольствия слишком велики». Пастор из Йены и бывший сотрудник Шумана в его музыкальном журнале Густав Адольф Кеферштейн рассказывал позже, что его друг показался ему в Дрездене не совсем нормальным.
Бертольд Литцман, профессор истории литературы Боннского университета дал Шуману в период с 1848 по 1850 год следующую характеристику: «Из этих данных, даже если ничего не знать о прошлом и будущем человека, становится ясной картина жизненной линии и его болезни, которая наступает с переменной силой, продолжительными перерывами и изменяющимися симптомами. Она с ужасной регулярностью проявляется в чрезмерной раздражительности, которая находится в причинной связи, это можно прочесть между строк, исключительно с умственным перенапряжением и исчезает при воздержании от работы, но снова нападает, как враг с тыла, как только больной начинает радоваться вновь приобретенной силе и возвращается к работе. Если взглянуть на список композиторских работ Шумана за период с 1848–1850 гг., то можно убедиться в том, какие огромные творческие силы понадобились этому человеку, чтобы работать в различных жанрах и бороться с непрерывно преследующим его демоном с железной энергией слабого организма и нежной душевной конституцией. Можно только удивляться его героизму. Никто даже из близких не имел ни малейшего представления о том, как боролся этот, часто мрачный, раздражительный, капризный человек, и прежде всего о том, как он писал свои произведения, в буквальном смысле слова постепенно разрушая свои жизненные силы».
Но и в этом, таком успешном 1849 году, разыгрались такие события, которые не могли не повлиять на его душевное состояние. В марте он получил прощальное письмо от своего последнего брата Карла, который находился в Карлсбаде на лечении; ему делали кровопускания. Из неопубликованного письма Розалии Шуман мы узнаем, что у Карла, очевидно, был инсульт, в результате которого он потерял речь и получил паралич правой стороны, и вскоре ожидал смерть. Таким образом, Роберт был последним живым в этой семье. Его снова охватил страх умереть от кровоизлияния, как Мендельсон или его брат Карл.
Другим событием была революция в Дрездене, разразившаяся 3 мая 1849 года, потому что король Фридрих Август II не хотел придерживаться основных законов, принятых Франкфуртским национальным собранием, и, распорядившись пропустить саксонский ландтаг, явно нарушил конституцию. Не только Рихард Вагнер, но и многие другие художники поддержали повстанцев. Известный архитектор Готтфрид Земпер организовал сооружение баррикад против наступающих прусских полков. Испуганный Шуман сбежал в деревню Бад Крейша, чтобы там «найти противовес случившемуся» в композиторской деятельности. Тем не менее революция окрылила его, и он сочинил марш ор. 76, «не старый дессауский, а республиканский», писал он своему издателю и продолжал: «Я не знал, как найти выход моему волнению; он был написан буквально в пылу».
