Марк Мирский - Главный хирург Н. Н. Бурденко
Гнев и возмущение, переполнявшие душу Бурденко, наконец-то вырвались наружу.
— Ваше высочество! Военно-санитарное управление работает безобразно, из-за этого гибнут тысячи раненых…
Он говорил долго и горячо. О том, что на поле боя раненым не помогают, что вместо санитарного транспорта дают тряские подводы, что не хватает самого необходимого — медикаментов, перевязочных средств, хирургических инструментов. А самое главное — медицинская помощь на фронте организована неправильно.
Принц Ольденбургский, казалось, серьезно выслушал Бурденко. Он нахмурил лоб и строго спросил присутствовавшего здесь же генерала-«виолончелиста»:
— Ну, что вы на это скажете?
«Виолончелист» вытянулся в струнку.
— Вот видите, что вы наделали! — начал распекать его принц. — Я вас научу работать!
Так и не заглянув в палаты, начальство укатило восвояси. А в госпитале все осталось по-старому…
Царские генералы считали, что «пушечного мяса» хватит надолго. Что им было до материнских слез, до горького плача вдов и сирот!
Медицинской помощью солдатам и офицерам русской армии в то время занимались и военно-санитарное ведомство, и общество Красного Креста, и Земский союз, и Союз городов, и много мелких частных организаций. Их действия напоминали известную басню Крылова «Лебедь, Рак и Щука». Редкий день в лазаретах и госпиталях не получали трех-четырех разных, а часто и разноречивых приказов от различных властей.
Нередко это порождало беспорядок и неразбериху. «Вся система, от высших санитарных организаций до малых лазаретов, показала полностью свою несостоятельность», — доносил царю в сентябре 1915 года принц Ольденбургский. Даже сиятельный принц в конце концов понял то, что почти для всех в русской армии давно уже было очевидным. А ведь расплачивались за это крестьяне и рабочие в серых шинелях — русские солдаты, расплачивались кровью и жизнью…
Еще в русско-японскую войну медицинская служба царской армии не смогла полноценно справиться со своими задачами. Еще тогда укоренилось пагубное разделение медицинской службы между различными ведомствами — военно-медицинским, военно-госпитальным, обществом Красного Креста и др. Все звенья военно-медицинской службы действовали разрозненно и разобщено: в результате процесс эвакуации раненых был оторван от лечения, войсковые этапы не были связаны с армейскими, а фронтовые учреждения — с тыловыми, профилактические меры проводились не в лечебных учреждениях и потому были малоэффективными. Из-за неудовлетворительного руководства военные Медики вынуждены были вместо планомерной эвакуации раненых производить беспорядочный «развоз», резко ограничивать объем медицинской помощи на этапах эвакуации, которые во время больших сражений (таких, например, как близ Вафангоу) были переполнены пострадавшими в боях солдатами и офицерами… Малую эффективность своего руководства действиями военных медиков было вынуждено отмечать и начальство.
Первая мировая война значительно отличалась от русско-японской. Возросла мощь огня (особенно артиллерии), появились новые мощные средства поражения — пулеметы, отравляющие вещества, огнеметы, танки, авиация и др. Война приняла в основном позиционный характер — создались огромные сплошные фронты, простиравшиеся «от моря и до моря».
Изменения в вооружении и тактике сказались и на характере ранений: три четверти всех повреждений стали составлять артиллерийские и лишь около четверти — пулевые ранения. При этом артиллерийские поражения были, как правило, «грязными», или, как говорят врачи, тяжело инфицированными; в них попадали болезнетворные микробы, и поэтому такие раны требовалось оперировать не позднее 6–8 часов после ранения.
В этих условиях нужно было по-новому организовать военно-медицинскую помощь в русской армии.
Но с первых же дней пребывания на фронте Бурденко убедился, что в организации военно-медицинской службы мало что изменилось. Недостатки, так ярко проявившиеся в годы русско-японской войны, не были устранены. По существу, все осталось без изменений. Снова медицинской помощью руководили люди, весьма далекие от медицины: даже во главе санитарных отделов штабов армий стояли «строевые чины». По-прежнему господствовал давно устаревший принцип «эвакуации во что бы то ни стало». Из-за этого в те сроки, когда операции могли быть особенно эффективными, их почти не производили. Даже на главных перевязочных пунктах (как и на полковых) медики оперировали лишь в самом крайнем случае, по жизненным показаниям. Более того, и в армейских лечебных учреждениях хирургическая помощь была минимальной. Только тяжелая раневая инфекция волей-неволей заставляла хирургов действовать активно, оперировать, да и то их помощь нередко оказывалась запоздалой. Образно говоря, вместо того чтобы предупреждать, обгонять инфекцию, хирургия плелась в хвосте. А если добавить к этому, что процесс эвакуации был оторван от лечения, то в таких условиях главным, пожалуй, было не лечение, а безудержная и бессистемная эвакуация.
Общую неорганизованность лечебно-эвакуационного дела в армейском и фронтовом тылу Н. Н. Бурденко характеризовал так: «Можно
смело сказать: на-
сколько часты перевязки в линии фронта, настолько редки они во время прохода раненых в зоне «главный перевязочный пункт — тыловой пункт». Прохождение этой зоны затягивается иногда на недели, т. е. на тот промежуток времени, когда развивается флегмона и столбняк при коротком инкубационном периоде. Данные учреждения и перевязочные головных эвакуационных пунктов не в достаточной степени развиты для приема больших масс… Сортировочная деятельность их (головных эвакуационных пунктов. — М. М.) разработана более теоретически, чем практически… Сортировка раненых большей частью производится на улицах, на подводах или при обходе вагонов. Нередко были случаи погрузки в вагоны умирающих и помещения в этапных лазаретах легкораненых…»
Недостатки военно-медицинской службы царской армии наиболее отчетливо проявились в первой мировой войне. Изучение статистических показателей деятельности военно-медицинской
службы говорит об явно неудовлетворительном обслуживании русской армии. Так, смертность среди раненых достигала И —11,5 проц., инвалидность — 30 проц., а число возвращенных в строй колебалось в пределах 40–45 проц. Нужно ли еще какое-то подтверждение неудовлетворительной организации военно-медицинского дела в царской армии?..
Участник первой мировой войны, видный русский хирург профессор В. А. Оппель вспоминал: «Система эвакуации в 1915 г. (как и в течение всех лет первой мировой войны. — М. М.) процветала. Отдельные перевязочные отряды дивизий, отдельные лазареты дивизий, подвижные госпитали работали хирургически, но большинство бездействовало, ограничиваясь перевязками и наложением неподвижных повязок, причем под повязками текли моря гноя. Причин для такого отношения было много: то прямой запрет производить операции, то невозможность их делать за отсутствием хирурга или за отсутствием соответствующего инструментария, то сознательная убежденность в пользе именно эвакуационной системы, то желание передать раненого для операции в более благоприятные условия» 1.
Фактов мнимого «торжества» эвакуационной системы было очень много — их часто приводили в своих выступлениях в печати и на научных съездах и сам Бурденко, и другие, работавшие с ним бок о бок хирурги. Вот что говорил, например, на проходившем в 1916 г. XIV съезде русских хирургов профессор К. С. Сапежко:
«Эвакуационный пункт во Львове отправлял по 10–12 поездов в день, почти не осматривая, не перевязывая ран после пяти-шести дней пути. Не потому, что этого невозможно было сделать, — имелось много врачей. Во Львове я с целым отрядом сестер предлагал эвакуаторам служить этому делу, но господа эвакуаторы (это особый тип людей, их делает фронт) предпочитали писать в ведомостях «прибыл», «отбыл», что заканчивалось просто и коротко, и поезд шел от Львова до Киева или Москвы часто с первичными повязками».
Не удивительно, что в таких условиях инфекция из «грязных» ран, которой своевременно не было дано отпора, распространялась по всему организму и порой делала состояние раненого безнадежным.
С другой стороны, отсутствие хорошей регистрации и преемственности в лечебных мероприятиях приводило к другому злу— ненужным частым перевязкам. Обследовав на одном из участков фронта около 3 тысяч раненых, Бурденко обнаружил, что огромному большинству из них делали по 3–5 перевязок в сутки. Сколько ненужных страданий причинялось раненым, сколько было нанесено вредных повторных травм и сколько понапрасну было потеряно дорогого времени хирургов!
…На всех постах, которые занимал Бурденко в армии — а был он и начальником госпиталя, и хирургом — консультантом фронта, и несколько месяцев исполнял даже обязанности главного военно-санитарного инспектора, — он борется за наиболее рациональную организацию военной медицины, стремится, чтобы военно-санитарная служба действовала образцово. Он обрушивается на бездарных начальников — «генералов от медицины», спорит, доказывает, убеждает, приказывает… Тщетно! Царская администрация мало в чем поддерживает его.
