Андрей Ломачинский - Вынос мозга
Манор хвать телефон — а там и гудка нет. Рад бы ребятам позвонить, а как? Собственный излучатель не работает, хотя контрольный экран «на приём» включённым остаётся, да ничего на том экране уже не видно. И вдруг на экране пятнышко цели появляется. Это значит, что его «поражённый» сектор перекрыли соседи, вычислили цель, навели и врубили «подсветку». А ещё это значит, что «подсветка» уже ведёт ракету-перехватчика. Если цель поймана, то станция работает сама по себе с единственным желанием примитивного робота — уничтожить. А там пускай хоть потоп, хоть люди в зоне — железные мозги этим уже не интересуются.
Капитана Лыкова убило в момент — просто шарахнуло током в двадцать семь киловольт. Никакой радарной травмы, смерть как на электрическом стуле. Дежурный оператор сказал: «Одни тапочки остались». Ну это он несколько загнул. Тапочки действительно остались, но на ногах скрюченного, обугленного тела. Прапор и солдаты за контакты не держались, поэтому им напряжение ничего плохого не сделало. Почувствовали они внезапный жар да страшную головную боль и выскочили из дверей радарной. Надо сказать, что никто из них непосредственно под прямым пучком не был, иначе результат был бы совсем иной. Они всего-навсего были рядом, и СВЧ задело их очень легко.
Через несколько мгновений все трое ослепли. Жар спал, хоть тело всё ещё сильно горело. Иванюк, однако, не растерялся и закричал:
— Солдаты, ко мне! Держаться друг за друга!
Почти теряя сознание, солдаты на крик добрались до прапора и вцепились куда придется. А ещё через момент все услышали спасительное бибиканье и звук мотора. Трое шатающихся технарей производили жалкое зрелище, и водила Ляховецкий понял, что за экраном ему не отсидеться. Плевать на огонёк индикатора, он открыл дверь и спрыгнул на землю. Кожу сразу защипало, голова заболела и стала наливаться свинцовой тяжестью, а ещё через миг возникло неприятное жжение. Изнутри. Особенно сильно «горели» кости — как будто кто-то из другого измерения о кости сигаретные окурки тушит.
— Кэп где? — орёт сержант.
— Хана ему. На моих глазах током убило. Давай быстро! Мотать надо отсюда — сгорим, блядь, заживо! — отвечает прапор. На невидящих глазах слёзы. — Что же они, суки, не позвонили?!
Сержант с трудом впихивает совсем ослабевших людей в кунг. Уже и самому ой-ёй-ёй как хреново, шатает как пьяного.
Наконец в кабине. Через экранирующую решетку дорогу видно плохо. Зато видно, как решётка нагрелась. Надо же, какое чудо — кое-где на ней краска чернеет и дымится, а мы. люди, ходим! Ну, поехали Ох, руль не удержать — машину мотает по дороге, но нет, в кювет нельзя. Фу-у-у, отпускает. Сколько проехал? Да всего ничего, метров двести. А уже и не жжёт! Ерунда осталась, только тошнит да тело слабое и как ватой набито. Вот и забор, триста метров от радара — это уже безопасная зона, можно поднять решётки со стекол. Не буду останавливаться, надо дотянуть до КПП — там телефон. Километра три, однако, будет. Как там ребята в кунге? Ладно, дам ещё километр и остановлюсь — мочевик жжёт страшно, такое чувство, что и вправду кипятком ссать буду. И блевать охота. Всё, больше не могу. Стоп — вначале блевать, потом ссать, потом посмотрю, что с ребятами.
Сержант прыгает на землю. Ноги не держат, и он беспомощно падает набок. Вокруг лес, как в заповеднике, тишина, только птички поют. Невольно вспомнился ландшафт перед радаром: леса нет совсем — бетонный плац, а дальше расходящаяся широкая просека с чахлой травой. Хотя чем дальше от радара, тем выше трава. Потом кусты, потом подлесок, ну а потом лес... Может, там расчищают, а может, само выгорает. Наверное, само выгорает. Мысли прервала рвота, впрочем, не сильная. Так, чуть блеванулось, и полегчало. Кое-как встал, сделал несколько шагов до ближайшего дерева. А вот пописать оказалось проблемой. Струя мочи действительно была горячей — ну, может, и не горячей, но теплее обычного — «дымит», как на морозе. Но не в этом проблема — мочиться больно! Вспомнилась давным-давно перенесённая гонорея, которую подцепил перед выпуском из ПТУ. Почему-то стало очень весело: «От радара трипак подхватил!» А потом сразу грустно — настроение менялось, как диапазоны в приёмнике. Корчась от рези, сержант Ляховецкий наконец выссался. Штаны были порядочно намочены, так как его всё ещё сильно качало и выполнять всю процедуру пришлось при помощи одной руки, опираясь второй о дерево. Ляховецкий ругнулся и поковылял открывать кунг.
В кунге было тихо. Двое беспорядочно лежали на полу. Голова прапорщика находилась под лавкой, рядом с сапогом Альмухамедова. Сам Сатар лежал лицом вниз в рвотной луже. Один Синягин полусидел в углу, тоже облёванный, но с полуоткрытыми глазами, никак не среагировав на свет.
— Товарищ прапорщик, Михал Саныч! Альтик, Синя! Вы чё, мужики?!!
Ответом был только сдавленный вздох со стоном Синягина.
Ляховецкий с трудом залез в кунг и стал тормошить лежащих. Все были живы, но без сознания. Вытащив откуда-то пару засаленных ватников и старое солдатское одеяло, сержант попытался устроить какое-то подобие изголовья и уложить на него в ряд всех троих. Наконец это удалось. Сам он чувствовал себя заметно лучше, чем пять минут назад, головная боль утихла, хотя головокружение оставалось... Ясно, что никакой другой помощи, кроме скорейшей доставки к врачу, водитель предложить не мог. Снова выпрыгнуть из машины Ляховецкий побоялся. Лёг па пол около двери и сполз на землю. Затем, держась за борт, вернулся в кабину и рванул на КПП.
На КПП обычно дежурили четверо — двое выходили «на периметр» ходить вдоль колючей проволоки и отлавливать заблудших грибников, а двое сидели «на телефоне». Обычно «на телефоне» сидят старослужащие, а молодые бегают «по колючке» — это далеко, до следующего КПП, там надо расписываться в контрольном журнале. Время «на палке», как называли шлагбаум, текло медленно и размеренно, иикаких ЧП не случалось, и дежурство было безусловной халявой. Поэтому появление машины оттуда, впрочем, как и машины туда, считалось событием. Едва заслышав шум мотора, один солдат выходил из будки к шлагбауму с автоматом наперевес, а другой открывал журнал для соответствующей записи «о пересечении периметра».
На этот раз наряд сразу понял, что случилось нечто экстраординарное — приближающийся «газон» швыряло по сторонам, а в кабине не было офицера, один водитель-срочник. Скрипнули тормоза, и Лях, как называли Ляховецкого в полку, грузно вывалился из кабины. В глазах наряда застыл немой вопрос.
— Мужики, телефон срочно! Капитана Лыкова убило, остальные в отключке, да и мне херово, едва держусь! — выпалил Ляховецкий.
— Что случилось?
— А кто его знает — радар всех пожёг!
После этих слов солдаты подхватили Ляха и потащили его в будку.
— Куда звонить-то? Дежурному?
— Давай дежурному, а потом куда повыше. В штаб полка звони!
Дежурный пустился было в пространные расспросы, что да как, но короткий доклад Ляха положил конец его сомнениям:
— Товарищ дежурный, нам тут пиздец. Если врача не будет, щас ещё трос сдохнут. Самому мне их не доставить — не могу машину вести, голова сильно кружится.
Дежурный сразу позвонил в полковой медпункт, затем в штаб.
Поставив всех на ноги, он прыгнул в УАЗ и покатил к месту происшествия. Минут через десять был у КПП вместе с экстренно вызванной техгруппой, а ещё через минуту туда прибыли доктор и фельдшер на своей «санитарке». Доктор кольнул что-то стандартное, вроде корглюкона, и занялся установкой внутривенных систем. Самых тяжёлых, Иванюка и Альмухамедова, положили на носилки и потащили в «санитарку». Ляховецкого и Синявина оставили на полу в кунге.
На КПП зазвонил телефон, это сам командир полка требовал доклада. Выслушав, что и как, приказал времени не терять и везти пострадавших прямиком па аэродром. А ещё минут через сорок вся четвёрка уже находилась в воздухе в пустом брюхе военно-транспортного самолёта Ил-76. Тогда же из клиники военно-полевой терапии вышла санитарная машина на аэродром «Ржевка», что под Ленинградом. Самолёт и «скорая» прибыли на аэродром практически одновременно.
Как только поражённые были доставлены в Военно-медицинскую академию, встал вопрос, от чего же их лечить. С Ляховецким все было более-менее ясно — у парня активно съезжала крыша, были дополнительные неврологические симптомы и острый цистит не совсем понятного генеза — воспаление мочевого пузыря. Впрочем, чего же тут непонятного? Что мозги, что мочевик — наиболее «мокрые» органы. Вот их СВЧ и зацепило в первую очередь. Были вызваны психиатр, невропатолог и уролог. После того как необычный консилиум назначил терапию, дела у нашего шофёра быстро пошли на поправку. Цистит прошёл за неделю без особого лечения. Какое-то время сержант ещё демонстрировал странные симптомы, напоминающие смесь сотрясения мозга, менингита и алкогольного опьянения с крайней психоэмоциональной лабильностью, но через пару месяцев и это прошло. Паренька ещё с полгода потаскали по клиникам академии ради науки, а потом выписали в часть, как раз под его дембель. Легко отделался.
