Джеймс Бертрам - История розги
Изумительный пример особого пристрастия этого народа к розге – то, что замужние женщины считают доказательством любви со стороны своих мужей, если последние телесно наказывают их. И если от времени до времени мужья не бьют своих жен, то это означает, что к ним относятся невнимательно и равнодушно. Все это наблюдается не только среди необразованных женщин, но и в высших слоях населения. Одна из красавиц этой страны вышла замуж за француза и после четырнадцатидневного блаженства новобрачная сделалась вдруг неузнаваемой: настроение ее было в высшей степени подавлено. Путем настойчивых расспросов супруг узнал наконец истинную причину горя своей молодой супруги. «Разве могу я быть уверенной в твоей любви ко мне? – сказала она. – Вот уж четыре недели, как мы поженились, а ты ни разу еще не бил меня!»
Розга в ходу также в банях описываемого государства. Последние здесь носят особый характер. Баня состоит из не очень высокой комнаты, в которой помещаются: печь, различной высоты скамьи, устроенные в виде полок, и большой бак для воды. Когда печь накаляется докрасна, ее поливают водою до тех пор, пока вся комната не наполнится парами. Неизменным и главным атрибутом этих бань служат березовые веники с листьями. Ранней весною огромные количества их срезаются специально для банных заведений. Перед употреблением веники эти погружаются на короткое время в воду, чем имеется в виду сделать их более легкими и гибкими. После этого начинается процедура поколачивания веником всего тела купающегося.
Бани, в общем, производят положительно неописуемое впечатление. Представьте себе массу людей всякого возраста и… обоего пола вместе. Мужчины, дети, мальчики, девочки, старики, юноши, молодые женщины, девушки, старухи – все моются одновременно. Все, разумеется, одеты так, как полагается быть одетым в бане, т. е. абсолютно голые. Все это смеется, разговаривает, острит, обливает друг друга почти кипящею водою и угощается взаимными поколачиваниями березовым веником. После купанья все в адамовом костюме выбегают из жарко натопленной бани на улицу, где начинают валяться под открытым небом в снегу.
Вот что рассказывает один из путешественников: «Когда я открыл входную дверь, чтобы взглянуть внутрь бани, – мне, вследствие густоты наполнявших помещение водяных паров, рассмотреть ничего не удалось. Точно так же, кроме общего гула массы голосов, я не разобрал ни одного слова: слышалось только пчелиное жужжание да похлопывание веников по голому телу».
Некоторые из правителей этой страны особенно отличались в области рукоприкладства, причем за несколькими сохранилась репутация в высшей степени изобретательных на придумывание утонченных мук. Один из них, прославившийся преобразованием страны, как это всем известно, наказывал впавших в немилость приближенных из благородного звания тем, что заставлял их разыгрывать роль шутов. С момента отдачи подобного приказания опальный становился несчастной жертвой и мишенью для насмешек со стороны окружающих. Он пользовался правом говорить все, что ему вздумается, но в то же время должен был быть готовым к тому, чтобы без всякого сопротивления подвергнуться порке со стороны какого-нибудь барина, усмотревшего в остротах шута личную обиду. Все, что бы ни сделал он, осмеивалось окружающими, его жалобы, его стоны и вопли принимались за шутку, чем больше он поносил или оскорблял кого-нибудь, тем одареннее считался он как шут и дурачок. Особенной способностью и ловкостью обходиться со своими шутами отличалась одна из давно уже скончавшихся правительниц; она проявляла при этом столько комизма, что никто не мог удержаться от смеха. Один из малолетних принцев в чем-то как-то провинился и получил приказание превратиться в курицу. Коронованная мать приказала устроить большую корзину и предназначила ее на роль насеста; затем она вложила на дно этого гнезда яйца и приказала поставить его в одной из главных зал дворца и притом на самом видном месте. Под страхом смертной казни наказанный принц должен был усесться в корзину и кудахтать возможно громче курицей.
Наиболее жестокой в смысле экзекуций считалась другая правительница, видевшая в порках любимое развлечение, которое, вернее, должно быть названо страстью; она никогда не церемонилась и не считала зазорным своими собственными руками наказывать провинившихся розгой. Очень часто под влиянием скуки она принималась сечь прислугу, испытывая при этом огромное удовольствие. При экзекуциях девушек мужская прислуга брала последних на плечи. Время от времени и на долю придворных дам доставалось так называвшееся «элегантное наказание», и все это предпринималось исключительно для обоюдного развлечения. Рассказывают при этом, что правительница заставляла фрейлин наряжаться в детские платья и вести себя, как подобает малым ребятам. Сама же она разыгрывала роль матери и как таковая, «любя», наказывала своих «девочек». Иногда она называла себя гувернанткой и задавала своим «ученицам поневоле» настолько сложные и мудреные задачи, что разрешить их ни одна из фрейлин не могла, в результате чего – порка. Фантазия ее доходила до того, что иногда она одевалась римской матроной, окруженной рабами, которых и наказывала розгами то сама, то поручая избивать наказанных бутафорским рабам.
И в сфере других развлечений у правительницы этой был особенный вкус. В одной из летних резиденций своих она разгуливала в мужском костюме, в таком же виде появлялась на охоте и предпочитала ездить верхом по-мужски. Дамское седло ее было устроено таким образом, что по желанию всегда превращалось в мужское. О нравах того времени вообще можно судить по следующему приказу, разосланному правительницей знатным особам: «Ни под каким предлогом никому из дам не разрешается напиваться пьяной; мужчины до девяти часов вечера обязательно должны быть трезвы. Играющие в фанты или подобные игры дамы должны вести себя при этом прилично. Никто из мужчин не смеет без разрешения целовать даму, никто также не имеет права в обществе бить даму под страхом исключения из придворного звания». Сколь красноречиво говорит за себя это «быть тверезым» до 9 часов!
И даже князь, самый значительный после правительницы человек, забавлялся обычно тем, что в комнате хлестал плетью прислугу, и камердинеры должны были прыгать из одного угла в другой, чтобы избегнуть довольно чувствительных ударов. Далее, он устраивал в компании с дворней ночные оргии, и когда слуги напивались, то забывали вовсе, с кем сидят за столом, и совершенно игнорировали своего повелителя, не обращая никакого внимания на высокий титул его. Дело доходило до того, что князю приходилось напоминать холопам о своем звании с помощью солидной дубинки…
Об одном из правителей некий биограф его говорит, что история затрудняется подыскать ему подходящее прозвище. Она не знает, называть ли его «коронованным Дон-Кихотом», «испорченным унтер-офицером» или «высеченной розгами бабой».
Народ в этой стране буквально стонал при упомянутом только что правителе от розги. Сам повелитель в высшей степени третировал своих приближенных, последние вымещали злобу на подведомственных им чинах, а эти, в свою очередь, вооружались палкой и подымали ее на слабейших. «Крестьянина здесь бил каждый. Бил его барин, если только снисходил до этого, бил его управляющий, бил надсмотрщик, били служащие и вообще все, кто имел счастье именоваться некрестьянином. На ком мог вымещать злобу несчастный? Конечно, на жене, детях и скотине, которых он колотил немилосердно!»
Вот уголок картины, наброшенный упомянутым выше биографом и историком. А так как он сам принадлежал к верноподданным страны, то, следовательно, не доверять ему нет оснований.
«Наоборот, «благородные» пользуются совершенно другой жизнью. Они живут себе припеваючи в своих имениях вместе с женами и детьми и бесчисленным количеством крепостной челяди. Они поистине наслаждаются жизнью, им может позавидовать каждый. В своих владениях, господа, вы являетесь неограниченными властелинами, все дрожит, все трепещет при одном только звуке вашего голоса! Если вы прикажете «всыпать» Жаку или Джону двести розог, то ваше приказание исполняется бесприкословно, и спина несчастного через несколько минут становится черной, как смола».
В тюрьмах этой страны заключенных порют безжалостно и часто бьют в полицейских камерах для арестованных, но широкая публика об этом ничего не знает. Последние сведения мы получили отчасти от господина М. Пернэ, француза, проживавшего некоторое время в описываемой стране и попавшего под «покровительство» полиции за показавшиеся начальству несколько невоздержанными речи. Его заключили потом в тюрьму, но по ходатайству французского посла освободили и, не выслушав никаких объяснений, выслали за границу. Находясь в тюрьме, он был заключен в камеру, отделявшуюся тонкой перегородкой от соседнего помещения, в котором производились экзекуции крепостных по приказанию своих господ. Таким образом, Пернэ имел возможность довольно близко познакомиться с тайнами острога и получил ясное представление о той роли, какую играло в тюрьме телесное наказание.
