Борис Нахапетов - Врачебные тайны дома Романовых
Как отмечено в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, В.Л. Грубер, «состоя на русской службе 45 лет, оставался австрийским подданным и немцем в душе» (т. 18, с. 794). Умер и похоронен на родине.
Публикатор воспоминаний военного министра императора Александра II графа Д.А. Милютина, посвящённых последним дням жизни императора Николая I, доктор исторических наук Д. Захарова («Родина», 1999, № 9, с. 60–63) считает, что они «убедительно и окончательно развенчивают легенду о „загадке“ внезапной кончины Николая I, не оставляют никаких сомнений в естественности столь неожиданной для современников смерти».
Д.А. Милютин писал в середине 1880-х гг.:
«Государь в последних числах января (1855 г.) вследствие простуды заболел гриппом. Болезнь эта была в то время весьма распространена в городе, вопреки существующему поверию, будто холера, продолжавшаяся тогда в Петербурге, устраняет обыкновенно все другие виды болезней. В первые дни болезни Император не придавал значения своему нездоровью, продолжал обычный свой образ жизни и занятия. Но 4 февраля, ночью, почувствовал он стеснение в груди, вроде одышки, и замечено было поражение лёгких. По совету доктора Мандта Государь не выезжал несколько дней, и болезненное состояние несколько уменьшилось. С наступлением (7 февраля) первой недели Великого поста Государь начал говеть, а 9-го числа чувствовал себя так хорошо, что вопреки настояниям врачей Мандта и Кареля (доктор Карель, обыкновенно сопровождавший Императора Николая в последние годы, был приглашён только с 8 февраля на помощь Мандту, по просьбе последнего) выехал в Михайловский манеж на смотр выступавших в поход частей войск. С этого дня начался у него кашель с мокротой. Несмотря на это, он выехал и 10-го числа на смотр в манеж. На другой же день открылась у него лихорадка с довольно сильным жаром, а с 12-го числа больной уже слёг в постель. В этот именно день получено было прискорбное известие о неудаче под Евпаторией, сильно взволновавшее больного. В ночь лихорадочные явления усилились. С 15 февраля возобновились страдания лёгких; появилась подагрическая боль в большом пальце ноги. На следующий день, 16-го, больной почувствовал сильную боль в рёберных мускулах. К вечеру эта боль уменьшилась, зато появилось биение сердца. Слухи о болезни Императора встревожили весь город, но бюллетени о ходе болезни не печатались, так как Государь не любил подобного опубликования, а доставлялись только особам Царского семейства и выкладывались в приёмной Зимнего дворца для лиц, приезжавших осведомиться о состоянии больного. Начали печатать эти бюллетени только с 17-го числа. В этот день, после беспокойной ночи с бредом, больной почувствовал сильное колотие с левой стороны груди, около сердца. Боль эта скоро прошла, но лихорадочный жар, кашель и мокрота усилились. Приглашён был третий врач — лейб-хирург Енохин (состоявший при Наследнике Цесаревиче). Почти весь день больной был в бреду, хотя и не совсем в бессознательном состоянии. В ночь на 18 февраля замечено было сильное поражение правого лёгкого; больной был уже в безнадёжном положении. Утром 18-го числа Император в полном сознании причастился, трогательно простился со всем семейством и окружающими, а в 1-м часу пополуночи совершенно спокойно, без страданий кончил жизнь…
Его сразила не столько немощь телесная, сколько потрясение нравственное. Мощная натура его не выдержала удара, нанесённого душевным силам его. После тридцатилетнего царствования, ознаменованного славой и могуществом, увидев Россию в отчаянном положении, Император Николай не мог перенести горести от такого печального исхода всех его многолетних державных трудов. Это было слишком тяжкое разочарование, которое и свело его в могилу».
Медицина, к сожалению, не всесильна, и бывают случаи, когда врачи не могут помочь даже царям. Но, как заметил академик Е.И. Чазов, «в нашей стране, как ни в какой другой, вся безысходность возлагается на плечи врача. Так что определённая предвзятость к врачам — это давнишний феномен общественной жизни России». В случае смерти императора Николая I жертвой общественного мнения стал доктор Мандт.
Глава 7
Врачебные ошибки
В своей профессиональной деятельности лейб-медики, как и все вообще врачи, не были застрахованы от ошибок и неудач, в связи с чем, особенно в случаях смерти царствующих особ, в общественном мнении нередко возникал неблагоприятный резонанс.
Так, фрейлина М.А. Паткуль сообщала о «казусе», приключившемся с императрицей Александрой Фёдоровной, вдовой императора Николая I, которого она, несмотря на свою тяжёлую болезнь, пережила на 5 лет (умерла 20 октября 1860 г.). В отличие от своего венценосного супруга Александра Фёдоровна велела, чтобы «её вскрыли ради науки». «Можно себе представить, — пишет М.А. Паткуль, — в каком сконфуженном положении оказался лечивший её доктор, когда при вскрытии лёгкие оказались совершенно здоровыми, а лечили от чахотки; в мнимом аневризме один сердечный клапан действовал немного слабее, что не имело никакого значения, и вся болезнь сосредоточилась в желудке, вернее сказать, в кишечном отделе. Как можно было ошибиться так непростительно! — восклицает М.А. Паткуль. — Один доктор Тильман (почётный лейб-окулист! — Б.Н.) верно определил болезнь, но придворные эскулапы не поверили ему».
Особенно нетерпимая обстановка вокруг лейб-медиков складывалась тогда, когда эти смерти, в результате стечения ряда обстоятельств следовали одна за другой.
Например, молва обвиняла в неискусстве братьев Блюментростов, лечивших императора Петра II, который умер от оспы в 1730 г. Смерть в 1733 г. лечившейся у Л.Л. Блюментроста сестры императрицы Анны Иоанновны Екатерины Ивановны послужила ещё одним предлогом для завистливых врагов доктора, чтобы очернить его в глазах императрицы.
Против Л.Л. Блюментроста было возбуждено целое дело. Ему даже пришлось держать ответ перед грозным начальником Тайной канцелярии графом А.И. Ушаковым. Правда, доктор сумел оправдаться, но всё же был уволен со всех своих постов, лишён жалованья лейб-медика и выслан в Москву, где в течение пяти лет занимался только частной практикой.
В октябре 1828 г. тяжело заболела вдовствующая императрица, 69-летняя Мария Фёдоровна. Прожившая нелёгкую жизнь со своим мужем-деспотом Павлом I, нарожавшая ему кучу детей, многих из которых у неё сразу же после рождения отнимали и отдавали на воспитание свекрови — императрице Екатерине II, перенёсшая смертельный ужас ночи 11 марта 1801 г., когда и её собственная жизнь висела на волоске, пережившая войну 1812 г., внезапную смерть своего старшего сына, а затем — восстание 1825 г., одним словом, имевшая множество причин для того, чтобы у неё, оперируя современными медицинскими терминами, возникла гипертоническая болезнь с церебральными кризами, один из которых, судя по всему, и развился у неё в двадцатых числах октября 1828 г.
Император Николай I писал в письме своему старшему брату Константину Павловичу 21 октября: «Рюль не имеет ни малейшего сомнения насчёт скорого выздоровление».
Оказалось, однако, что Рюль ошибся в определении болезни и её прогнозе, и 22 октября уже другой лейб-медик, Крейтон, был вынужден пустить императрице кровь. Тем не менее появились признаки паралича, и 24 октября в 2 часа 30 минут пополудни Мария Фёдоровна скончалась.
Николай I сообщал Константину Павловичу по этому поводу: «Болезнь развилась с такой быстротой, что никакое лекарство не могло остановить её; так как кровь бросилась к голове, то третьего дня вечером пустили кровь; это, казалось, принесло пользу. Ночь была сносная; утром, так как голова была тяжела, попытались прибегнуть к слабительному; действие было таково, что доказало необходимость сделанного, но силы уменьшались после каждого действия; язык повиновался плохо, и глотание было затруднено; врачи опасались немедленного паралича лёгких; шпанская муха на спине не произвела никакого действия, и силы и сознание ослабевали».
Судя по этому подробному, почти профессиональному описанию, можно предположить развитие одного из вариантов мозгового инсульта — нарушения мозгового кровообращения ишемического типа в стволовой части головного мозга. Учитывая локализацию поражения нервной системы, возраст больной и набор применявшихся лечебных средств, прогноз заболевания, конечно же, следовало бы делать с большой осторожностью. Безусловно, оптимистическая оценка состояния тяжелобольной была определённой ошибкой Рюля, но она никоим образом не могла повлиять на течение заболевания и его неблагоприятный исход. Видимо, понимая это, император и другие члены царской семьи не выразили Рюлю ни малейшего неудовольствия. До конца своих дней он продолжал получать всё содержание, производившееся ему при жизни Марии Фёдоровны, и, кроме того, был постоянно удостаиваем монарших милостей и благоволений.
