Андрей Ломачинский - Вынос мозга
Прапорщик спросил, как она себя чувствует, тошнит ли её, кружится ли голова и не охота ли блевать. Ничего такого не было. Значит, сотрясения нет, можно спокойно проводить её за ворота, а уж до станции сама дойдёт.
Ирина около часа прождала электричку на Лугу. Потом в самой электричке надо тащиться больше трёх часов... Она села в уголочек почти пустого вагона и почувствовала, что смертельно устала. Особой боли в матке не было, просто кровь начинала идти всё сильнее и сильнее. Поезд тронулся, и вскоре от железнодорожного мелькания и легкой тряски ей стало плохо. Пыталась сидеть прямо и не смотреть в окно, но это не помогло. Ирина отключилась. Всем проходящим мимо пассажирам казалось, что девушка просто спит. Щели в деревянной реечной лавке спокойно пропускали кровь. На полу кровавой лужи не было — под этим угловым местом как раз находится какой-то непонятный металлический ящик, своей глубиной уходящий под вагон. Ничто не насторожило окружающих. Её труп обнаружил машинист, обходя пустой состав перед тем, как поставить его в депо.
Мы, конечно, думали как могли: синяки на плечах — от каких-то ремней, похоже, язык прикушен... Но унесла бы Ирина тайну своего аборта с собой в могилу, если бы не её подкладушка. На пропитанном кровью потрёпанном листке было написано: «Памятка-инструкция по обслуживанию лётного тренажёра-катапульты».
Необычный криминальный аборт
Труп этой девушки привезли из села со звучным старым финским названием Араппакози. Это с полсотни километров от Ленинграда. Село небольшое, была там хорошая молочная ферма. На ферме работал один пожилой зоотехник с образованием семь классов. При обыске у этого зоотехника нашли атлас по оперативной гинекологии. Знаете, кабы не этот атлас, я бы сто лет гадал, какой садист, зачем и как такое с девушкой сделал.
Девушке, а скорее, девочке было всего пятнадцать лет. Причина смерти ясна сразу — острая кровопотеря. Но такой причины кровопотери я ни в одном атласе не видел — у этой девочки кто-то самым садистским образом через задний проход полностью вырезал ампулу прямой кишки.
Интересно было и то, что вокруг ануса имелись многочисленные следы инъекций, а пробы тканей показали громадное содержание новокаина. Всё остальное было в норме, за исключением разве что двухмесячной беременности. Но ни спермы во влагалище, ни каких-либо иных признаков насилия. Вроде как пришла девочка куда-то и попросила себе изнутри задницу вырезать. Обезболили и просьбу удовлетворили. Потом девочка с вырезанной попой отправилась до- мой, да по дороге потеряла сознание, а вскоре и скончалась. Чушь, думаете? Вот-вот, и я так думал.
Зоотехник Вячеслав Полторак никогда женат не был и, судя по всему, в свои пятьдесят лет всё ещё оставался девственником. Атлас по оперативной гинекологии к нему попал случайно — кто-то забыл его в электричке, когда Вячеслав вёз свой крыжовник на базар в Ленинград. Набор хирургических инструментов, несколько напоминающих абортные, достался в наследство от деревенского ветеринара, который, выйдя из длительного запоя, что-то там делал в коровнике, когда его настигла белая горячка. Вячеслав с доярками кое-как скрутили ветеринара, снесли его в сельсовет, где и вызвали «скорую». Так как это был не первый заезд на «белом коне» у коровьего доктора, то попал он на полгода в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий для алкоголиков). Ну а инструментарий долгое время оставался в коровнике, пока его Полторак к себе домой не унёс. Там же в сумке была полулитровая градуированная банка с новокаином и шприцы. И кюретки тоже были. Правда, коровьи кюретки много больше женских, но выглядят похоже.
Жил Полторак весьма тихим одиночкой-бобылём. Ни пьянок, ни гулянок. Втихую гнал самогон, втихую им же приторговывал. Никаких других противоправных действий не совершал. Марина, кумова дочка, частенько захаживала к Полтораку за самогоном. Посылали её в основном родители, Сявины кумовья, как они сами себя в отношении Полторака определяли. Слали обычно под вечер, вручат трёшку и банку, и топай через всё село. Но Маринку эти походы совсем не тяготили, ома сама любила бывать у этого странного деда, как виделись кумовы пятьдесят в девичьи пятнадцать. Полторак Марину не обижал и всегда подносил её чарку первача, малосольный бочковой огурчик или квашеную капустку с клюквой на закусь. Марина залпом пила, кривилась, закусывала, а потом долго просила деда Вячу ничего не говорить родителям. На такие просьбы Полторак отвечал порой весьма резко: «Со мной-то умрёт, сама не сболтни».
Иногда Марина заходила с Гришкой, молодым трактористом, ожидавшим со дня на день призыва в армию. И ему Вячеслав в чарке не отказывал. Пусть пьёт молодёжь, если не наглеет. Наконец Гриша прошёл лысым по центральной улице Араппакози в старенькой фуфайке под звук гармошки и магнитофона одновременно. Половина провожающих орала «Как родная меня мать провожала...», а другая пыталась подпевать «Аббе» с её «Мани-мани...». За призывниками подошёл военкоматовский автобус, и Гришка с подножки долго кричал: «Маринка, ты жди! Я отслужу, а ты школу закончишь!»
А на следующий день Маринка притащилась к Полтораку за своей стопочкой с огурчиком вся в соплях и слезах. Деда Вяча по своей крестьянской простоте стал Маринку ободрять: мол, два года не срок, вон моя крестница, твоя старшая сестра, так из колонии мужа пять лет ждала, и ничего... Марина попросила ещё чарку, захмелела и рассказала свою беду. Гришку она не любит, потому что он дурак и лодырь, да и изо рта у него воняет, и он не только с ней, но и с Зойкой, что возле питомника живёт, спал. А ещё с теми студентками, что недавно к нам приезжали убирать картошку. Только Зойке и им ничего, а она вот беременная! Два месяца, как месячки не идут, уже и солёного хочется, а с жареной картошки рвёт и с дрожжевого запаха тошнит. Дома сказать — так и думать не моги, отец с матерью точно коромыслами позашибают. А если взять и родить, то кому же она с ребёночком нужна потом будет?
Короче, дело такое, хоть в петлю. А если не в петлю, то надо как-то подпольно аборт сделать.
Вообще, Вячеслав Полторак в Араппакози за умного считался. Он смотрел по телевизору программу «Время» и «Международную панораму», выписывал журнал «Огонёк» и газету «Сельская жизнь». На любой вопрос отвечал не привычное: «Дыть, эти говнюки там...», а по существу, например: «А вот агрессивный блок НАТО...» Поэтому, выслушав Марикино откровение, он налил себе и ей самого лучшего самогону и принялся думать над решением проблемы.
Одна рюмка для Вячеслава мало что значила, а вот третья для Маринки значила много — стала она пьяная орать, что пойдёт сейчас же повесится на ближайшем дереве али утопится в ближайшем колодце. Тогда мудрый дед Полторак достал атлас по оперативной гинекологии. Маринка подсела к нему и стала смотреть картинки, несколько успокоившись. Оказалось, что операции делать очень просто — на самые сложные операции было всего каких-нибудь восемь — десять картинок. А на аборт вообще только три.
Убедившись в простоте стоящей перед ним задачи, Полторак открыл ветеринарную сумку и показал инструментарий, поблескивающий белым цветом нержавеющей медицинской стали знаменитой марки 3г13. Там же были и необходимые медикаменты и шприцы. Правда, настойку черемицы, рвотное для коров, Полторак поставил в сторону: похоже, этот медикамент для аборта не подходил. А вот йодовый раствор и новокаин — это уже то что надо.
После принятия решения дело пошло споро. Полторак выпил одну за одной три рюмки своей самопальной водки «для храбрости» и Маринке налил четвёртую, да под край полную, «чтоб не волновалась и больно не было». Затем достали клеёнку, на которой Полторак обычно разделывал хрячков, и покрыли ею кровать, а сверху положили свежую белую простыню. Полторак что-то понимал в дезинфекции, поэтому прогладил простыню утюгом «для стерильности». Коровий инструмент поставили торчком в ведро с водой, но так как ждать, пока оно закипит на печке, было очень долго, Вячеслав вынес его во двор и там быстро вскипятил воду при помощи двух паяльных ламп, которыми обычно осмаливал тех же хрячков. После этого весь инструмент разложил на столе, покрытом махровым китайским полотенцем с аляпистыми птичками и цветами.
Наконец всё готово. Полторак наливает по последней рюмашке себе и Маринке, велит ей закатать юбку, снять трусы, лечь и широко расставить ноги. В стельку пьяная Маринка с благодарностью повинуется. Полторак ещё раз читает небольшой текст под картинками в атласе и закрывает книгу — больше нечего там смотреть, всё и так ясно. В первый раз в жизни Вячеслав Полторак коснулся наружного женского полового органа. Коснулся без скабрёзного желания, его тянуло глубже, к половому органу внутреннему, где и предстояло совершить операцию аборта плода. Однако при осмотре промежности у Вячеслава возникли некоторые сомнения насчёт женской топографической анатомии. Понятно, что вот эти складки есть большие половые губы, значит, между ними где-то сидит клитор. Наверное, этот смешной маленький прыщик, полностью спрятанный в каких-то непонятных складках кожи... Значит, от двух до четырёх сантиметров под ним должна быть дырка, из которой писают, уретра называется. Но никакой дырки не видно, всё как-то склеено непонятными кожными складками, и место, которое Вячеслав видел в первый раз в своей жизни, его удручающе разочаровало: какая-то неглубокая щёлка с вваливающимися внутрь скомканными тёмными и жёсткими волосами. Впрочем, сами волосы ничуть не удивили, они весьма походили на то, что росло вокруг его собственного полового достоинства. Только у мужиков волосы не забирались в непонятные сладки кожи. А вот раскрыть эту складочку двумя пальцами и посмотреть на истинную анатомию женского полового органа у Вячеслава ума не хватило.
