Борис Тайц - Уникальный лечебник врача-гомеопата
За какие-то заслуги Петр I подарил Шафирову поместье под Петербургом, а тот передал земли Тайцу. По имени владельца и стали называть то местечко. После смерти императора его сподвижники впали в немилость, и Тайц с семьей был сослан в Прибалтику, в Себеж.
Вот что рассказал мой однофамилец во время нашей случайной встречи на курорте. На том мы и расстались. Он приглашал меня приехать в Москву, чтобы познакомиться с документами. Но как-то не сложилось, потом началась война, и я так и не встретился больше с этим человеком.
Что же касается родства по материнской линии, то здесь все выглядит более ясно и не менее блистательно. Прослужив в армии тридцать лет, мой прадед Леонтий Боярский основал оружейную мастерскую в доме на углу Садовой улицы и Вознесенского проспекта, достиг похвального искусства в этом деле, изготавливая шпаги, рапиры, кинжалы, кортики, став официальным поставщиком холодного оружия Двора Его Императорского Величества. Во времена революции он лишился и мастерской, и своих запасов оружия, сохранив, правда, тем самым жизнь…
Брат его жены был также очень известной личностью. Речь идет о знаменитом в свое время враче-гинекологе А.М. Шустере, женатом на дочери Митрополита Петербургского и Ладожского, заведующем отделением в Максимилиановской больнице, прожившем долгую жизнь. Он практиковал еще даже тогда, когда я учился в Первом медицинском институте. По его инициативе я также начал заниматься гинекологией, собирал статистический материал по теме лечения последствий криминальных абортов (для диссертации). Война разрушила далеко идущие планы, и пойти по стопам А.М. Шустера мне было не суждено.
Как я вообще оказался в медицинском институте — это отдельная история. Произошло все случайно. Таких случайностей много в жизни человека, и нередко они, как кажется, определяют ее ход. Но в действительности случай лишь подсказывал мне направление движения, а уже дальше требовалось усердие, усердие и еще раз усердие.
В молодости я очень увлекался литературой, участвовал в конкурсах. Одна из моих работ приглянулась С.Я. Маршаку, сотрудничавшему в то время с газетой «Ленинские искры». С его подачи я стал внештатным корреспондентом «Ленинских искр» и членом университета юных литераторов, организованного С.Я. Маршаком. Кстати, мой однофамилец-конструктор, о котором я рассказывал, жил в одном доме с Маршаком (после — в Москве), но жизнь развела меня и с тем и с другим. Случай?!
Я мечтал сделать карьеру журналиста. Пробовал поступать в Институт коммунистической журналистики (КИЖ), но был отвергнут — по социальному происхождению. В коммунистические журналисты принимали только детей рабочих и крестьян. Главный редактор «Ленинских искр» тогда позвал меня и чисто по-отечески посоветовал: «Иди в медицину и не расстраивайся. Чехов был врачом, и Вересаев, и Булгаков». Впрочем, упоминал ли он Булгакова — не помню точно — не очень-то привечали тогда писателя.
Так судостроительный техникум, где я до того грыз камень науки, был без особого сожаления заменен не на КИЖ, а на Первый медицинский институт. По окончании альма-матер долго ощущать себя молодым специалистом, для которого открыты все горизонты, мне не дала война. Ни опыта врачебного, ни жизненных знаний — все это под мял под себя фронт. И от «звонка до звонка» — на войне. Сначала — начальником санслужбы мотострелкового инженерного батальона, затем дослужился до должности начальника санслужбы стрелкового батальона, командовал санитарным поездом, вывозившим раненых из блокадного Ленинграда на большую землю. Заканчивалась «моя война» вновь в действующей армии. И вот по пути к Кенигсбергу лошадь, на которой я ехал, наступила на мину, раздался взрыв — и произошел очередной жизненный перелом. Инвалидность. Речи о покое, конечно, не шло — все мы тогда рвались на передовую, близка была победа. И после выздоровления, поскольку здоровье категорически отказало мне в возможности воевать, я получил предложение возглавить один из санаториев в Кисловодске. Но родной город не отпускал. Мне так был дорог Ленинград, что лучшим вариантом стала работа главным врачом детского санатория в Вырице. Дело обстояло таким образом, что лекарств после войны хронически не хватало. Одну таблетку могли продавать за буханку хлеба. И однажды, когда в моем санатории вспыхнула эпидемия дизентерии, оказалось, что лечить детей практически нечем. Вот тогда-то мне на помощь пришел известный гомеопат Ю.В. Лютынский, живший неподалеку — в Вырице. Гомеопатических лекарств было как раз предостаточно, так как их партию завезли в Ленинград перед войной, а до использования руки ни у кого не доходили. Таким образом произошло мое первое практическое знакомство с новой медициной — гомеопатией. Оно было вполне удачным — в других санаториях больные долго болели, а в моем все довольно быстро выздоровели, что в наибольшей степени определило мой будущий интерес к гомеопатии. Тем более время было неспокойное. В связи с так называемым «ленинградским» делом мне пришлось отказаться от должности, да и организационная работа давно наскучила — хотелось лечить больных.
До знакомства с Ю.В. Лютынским гомеопатия казалась вашему покорному слуге какой-то метафизической наукой и даже «не вполне советской». Однако я с удивлением наблюдал, как на Невском проспекте работает гомеопатическая поликлиника и власти не собираются ее закрывать, мирясь с нескончаемым паломничеством пациентов в эту «медицинскую Мекку». Все глубже знакомясь с необычным способом терапии, я закончил соответствующие курсы и, получив официальное разрешение тогда Ленгорисполкома, начал практиковать в качестве врача-гомеопата, а значит, уже 46 лет занимаюсь этим ремеслом».
Такова история жизни одного из наиболее известных петербургских врачей, старейшины гомеопатического цеха, доктора, первым в Ленинграде начавшего лечить детей гомеопатическими средствами, человека, отметившего недавно свой 79 (!) юбилей, но по-прежнему продолжающего прием пациентов. Не одно поколение петербуржцев может быть благодарно Борису Семеновичу Тайцу за сохраненные здоровье и жизнь.
В. Соколинский
Гомеопатия в Петербурге
(история вопроса)
Намеренно сузив тему до рассказа о приходе гомеопатического метода в северную столицу, я все же не могу не начать свое повествование с доганемановских времен.
Итак, обратившись к истории медицины, мы обнаружим, что еще до Самуэля Ганемана Демокрит, Гиппократ, Гален, Парацельс в своих работах высказывали мысль о необходимости лечения по принципу подобия.
Вглядитесь в иконописное изображение святого Пантелеймона-целителя и увидите у него в левой руке маленькую коробочку с лекарствами, в правой — миниатюрную ложечку. Невольно напрашивается параллель между великомучеником Пантелеймоном, жившим в Никомидии (ок. 280–285 г. н. э.), и нынешними гомеопатами, пользующимися, правда, не ложечкой, а кончиком пера для отмеривания дозы лекарства (сверхмалой).
Святой Пантелеймон-целитель
В 1892 году на открытии и при освящении гомеопатической лечебницы в Санкт-Петербурге отец Иоанн Кронштадский сказал: «Ваш метод самый разумный и верный, сама божественная премудрость не нашла бы более верного средства к врачеванию, как врачевание подобным».
С. Ганеман
С. Ганеман, считающийся по праву отцом гомеопатической медицины (1755–1843), уже при жизни сумел стать весьма известным, а России в некотором смысле повезло, что один из родственников великого немца — К. Триинус (племянник его первой жены), знакомый с основами гомеопатии, стал преподавателем естественной истории ни больше ни меньше как у будущего императора Александра II. Под его влиянием царская семья и заинтересовалась новым способом лечения, а как известно, в России интерес высокопоставленных особ во все времена способствовал продвижению тех или иных идей.
Естественно, со столицы — Санкт-Петербурга и начинает гомеопатия свое победоносное шествие по империи. Хотя, нужно признать, что ганемановские идеи принимались далеко не всеми. В 1831 году в ответ на предложение внедрить гомеопатию в практику морских госпиталей ее противники даже добились запрещения применения этого метода в государственных учреждениях в законодательном порядке. Тогда император Николай I и его брат великий князь Михаил Петрович встали на сторону гомеопатов. Кстати, как следует из записок лейб-хирурга Пирогова, Николай I вообще никогда не расставался со своей походной гомеопатической аптечкой. В результате «подковерных баталий» гомеопатам было разрешено заниматься частной практикой.
В 1870 году общество гомеопатов открывает первую лечебницу в Санкт-Петербурге, при которой в 1873 году появляется стационар на несколько коек. Затем у нас в городе создается еще одна лечебница. Любопытно, что во второй половине XIX века в России существует уже около 40 гомеопатических аптек, к концу века практикуют 150 врачей-гомеопатов.
