Джеймс Бертрам - История розги
Это было в 1840 году, когда повсюду в Европе царствовал литературный романтизм.
У красавицы Бианки гости вместе с хозяйкой комментировали Данте, а когда сумерки спускались на воды Арно, взоры многих искали появления тени Беатриче или самого творца «Божественной Комедии». Ни разу им не удавалось увидать дивные черты лица вдохновительницы Данте, но зато Тереза и ее поклонники видели довольно ясно и без всякого риска быть обвиненными в галлюцинации белые мундиры австрийских офицеров, прогуливавшихся около дворца, бросая страстные взоры на хорошенькую собственницу его.
Это сильно злило Бианку. Она сжимала кулаки и, посылая своими прекрасными черными глазами презрительные взгляды, ругала офицеров на своем родном языке, как известно, очень богатом как ласкательными, так и бранными словами.
Об этом дошло до сведения генерала Вюрмстера и не на шутку его взволновало. Как же это так, – все-таки, офицеры, а их какая-то итальянка ругает, да еще какими словами…
Вюрмстер был порядочный плут. Он велел собрать к себе всех офицеров. Перед собравшимися в полной парадной форме офицерами он, по словам корреспондента бельгийской газеты, произнес следующую речь:
– Господа офицеры! Я вас собрал сюда, чтобы поговорить с вами об одном маленьком деле, которое, не скрою, сильно меня волнует. Я подозреваю, что в розовом дворце на берегу Арно собираются заговорщики под предлогом развлечения музыкой и чтением стихов… Все эти собрания довольно подозрительны… И я давно должен был бы принять строгие меры, если бы не издавняя моя галантность, заставляющая меня сохранять известную осторожность в отношении очаровательной молодой хозяйки дома, у которой происходят эти собрания…
Офицеры почтительно наклонили головы, как бы одобряя действия своего принципала.
– Во всяком случае, – продолжал старый Вюрмстер, – я нахожусь в довольно затруднительном положении: должен ли я арестовать синьору и велеть ее расстрелять или же оставить все в покое… Нет, последнее невозможно… Тогда что вы мне посоветуете делать?
– Ваше превосходительство! – отвечал старший из командиров полка, полковник Стецкий. – Позвольте мне дать вам совет поступить так: по моему мнению, синьора в заговоре не при чем, она настоящий ребенок, безответственный в своих поступках, и было бы с нашей стороны величайшей ошибкой, если бы мы расстреляли такую хорошенькую куколку… В настоящем положении, по-моему, самое важное – это захватить синьору и потребовать от нее, чтобы она выдала имена соучастников, которых мы арестуем и затем решим участь каждого из них!
– Согласен с вами, – отвечал генерал Вюрмстер, – но возможно, что она откажется назвать имена соучастников!
– Ба, – возразил добродушно полковник, – вы, Ваше превосходительство, умеете развязывать язык женщинам, когда это нужно!
Вюрмстер после этих слов разразился громким смехом, причем стал хлопать себя по бедрам руками, что у почтенного генерала служило признаком высшего восторга.
Когда радость генерала немного утихла, он распустил офицеров, предложив им собраться вечером в парадном зале, украшенном австрийскими гербами и знаменами.
Тереза Бианка была в своем уютном будуаре, когда горничная пришла доложить, что один австрийский офицер желает ее видеть.
– Скажите этому господину, что для него меня нет дома!
– Но, барыня, с ним пришло человек двадцать солдат, которые ждут его у подъезда.
– В чем дело, что им от меня нужно? Скажите, что я иду!
В роскошном кружевном капоте, грациозная и воздушная, как пташка, она спустилась по парадной лестнице к австрийскому лейтенанту, ожидавшему ее у подъезда.
Тот почтительно ей поклонился и передал ей запечатанный конверт с казенной печатью.
Тереза торопливо его вскрыла и вынула записку следующего содержания: «По приказанию начальника гарнизона Флоренции, вы арестуетесь и должны немедленно следовать за офицером, который вручит вам настоящую записку. Он вам ничего дурного не сделает. Начальник штаба, полковник…»
Прочитав записку, Тереза пришла в бешенство, начала громко протестовать, угрожать, что она возмутит весь город против австрийцев, и в конце концов со слезами на глазах, все-таки принуждена была набросить на себя розовое манто и следовать за офицером.
Мысленно она решила, что это какой-нибудь пустяк, просто каприз начальника отряда, вздумавшего ее разозлить.
Под конвоем отряда солдат она перешла площадь, возбуждая удивлявшихся аресту такой молодой и, видимо, богатой женщины.
По прибытии во дворец, где жил Вюрмстер, ее тотчас же ввели в парадную залу, где были собраны все офицеры. Посредине стоял большой стол, покрытый красным сукном; за столом в центре сидел Вюрмстер, а по сторонам его командиры полков. Остальные офицеры стояли в одну шеренгу по сторонам зала.
Впереди стола стояла узкая длинная дубовая скамья.
– Садитесь, сударыня, – сказал Вюрмстер Терезе, когда ее ввел в зало лейтенант.
Тереза послушно села. Вокруг нее стало четыре солдата с обнаженными шашками.
Допрос производился, как обыкновенно производятся подобные допросы, и я его опускаю.
Молодая женщина в сильном волнении горячо протестовала.
– Да нет… нет… Это невозможно… Клянусь, что все это ложь!
– Послушайте, – обратился к ней по-отечески генерал, – будьте с нами откровенны, назовите имена ваших соучастников, и я сию же секунду велю вас освободить!
– Но ведь это подло… У меня нет соучастников, я никогда не составляла никаких заговоров, даю вам честное слово, клянусь всем…
– Ну, тогда я велю вас сечь розгами, пока вы не будете с нами вполне откровенны.
– О-о! Пощадите!.. Ведь это ужасно! За что же?!
Затем с ней сделался истерический припадок. Вюрмстер велел позвать доктора и принести два пучка розог. Причем он велел лейтенанту, которому отдавал приказание, посмотреть, чтобы розги были хорошие, свежие…
Доктор пришел и через несколько минут вернул к действительности несчастную женщину, дав ей что-то понюхать.
В это время вернулся офицер с двумя пучками розог в руках.
Увидав розги, Бианка опять зарыдала… Но Вюрмстер громко сказал окружавшим ее солдатам, чтобы они разложили ее на скамейке и начали сечь.
Не успела она сказать несколько слов, как уже была растянута на скамейке с поднятым капотом, обнаженная…
По приказанию офицера один солдат взял пучок розог и начал сечь, как только офицер скомандовал: «Начинай!»
«Стыдно было, – говорит корреспондент брюссельской газеты, – стыдно невероятно смотреть на полуобнаженную красавицу, лежащую на скамье на глазах двух десятков офицеров…
Солдат свистнул розгой по воздуху… Свист – и раздался отчаянный, нечеловеческий крик Бианки, на теле ее легло несколько красных полос…
Я не считал удары, но через несколько секунд, показавшихся мне вечностью, когда на теле была уже во многих местах кровь, а крики перешли в какой-то сплошной вой, Бианка успела между двумя ударами розог закричать:
– Сознаюсь… оо… ой… остановитесь Бога ради… все скажу…
Вюрмстер, в душе, конечно, хохотавший, велел солдату перестать сечь.
Бианка встала при помощи офицера и солдат со скамейки, поправила свой туалет, вся красная от стыда и перенесенной боли, не смея никому взглянуть в глаза. Затем она начала сознаваться. В чем? Во всем, что ей взбрело в голову, стала называть первые попавшиеся ей на язык имена своих знакомых, готовая на какую угодно низость из страха, что ее снова будут сечь…»
Несмотря на все свое волнение, она не упустила воспользоваться случаем, чтобы свести счеты со своими личными врагами, включив в список якобы заговорщиков одного поэта, большого забулдыгу, который иногда месяцами жил у нее на всем готовом, и в благодарность стал потом всюду звонить по городу, что у нее отвратительный стол и что она никогда не меняет белья. В этом сказалась чисто женская черточка.
Поэт был арестован и выслан из Флоренции.
Впоследствии, по совету своих друзей, она подала жалобу на Вюрмстера императору австрийскому, который уволил Вюрмстера в отставку, а командирам полков, заседавшим вместе с Вюрмстером, объявил строгий выговор.
Бианке же император пожаловал прелестный брильянтовый фермуар, стоимостью в три тысячи гульденов (около 2400 руб.).
Свое исследование о флагелляции в Италии я закончу сообщением о наказании палками публично двух миланских певиц – Л. С. и Ф. Р.
Как всегда, причиной послужило участие обеих певиц в заговоре, стремившемся избавить Италию от деспотического режима Австрии.
Обе бедняжки, самое большее виновные в произнесении неосторожных слов против австрийцев, были преданы военному суду, который приговорил их наказать палками, прогнать через строй солдат.
