Джеймс Бертрам - История розги
Вот почему он пришел к вдове в веселом настроении. Старый лакей, по его словам, ввел его в большую комнату, довольно скромно меблированную.
Он был страшно поражен, когда вдова предложила ему четыре серебряных монеты по 5 шиллингов (всего около 9 р.)! Бедняга еще никогда в жизни не видал столько денег, а потому он колебался взять из рук вдовы подобное сокровище. Он боялся, что за такие громадные деньги от него потребуют совершения какого-нибудь ужасного преступления. В общем, африканские негры народ не злой; они просто – взрослые дети, быть может, несколько похотливые, но чаще всего они не способны на дурное. К тому же они питают страх перед правосудием. При виде денег негр отступил немного назад, но вдове удалось дать ему понять, что ему просто следует раздеться совсем донага, лечь животом на кушетку, позволить себя привязать за ноги и за руки и затем дать себя высечь розгами, которые ему показала вдова.
Он тотчас же разделся, все время улыбаясь, и послушно исполнял все, что приказывала вдова, пока она его привязывала к кушетке веревками.
По словам негра, барыня секла его вначале очень слабо, как бы лаская розгами, и он продолжал смеяться.
Потом она начала сечь все сильнее и сильнее, так что он от боли стал орать во всю силу и извиваться, как змея.
Не обращая внимания на его крики и стоны, Елена продолжала его пороть.
Но после одного особенно сильного удара между ляжками негр так сильно рванулся, что веревки, которыми были привязаны его руки к кушетке, разорвались, и он, как полоумный, вскочил с кушетки и развязал веревки, которыми были привязаны ноги. Встав на ноги, он подошел к своей истязательнице, обнаруживая во всем великолепии достоинство своего мужского пола.
«Одно мгновение, – говорит вдова на суде, – я была ошеломлена; затем, взбешенная его нахальством, я ударила розгами по «чудовищу»; тогда проклятый негр вскочил на меня, схватил, положил меня животом на свои ляжки, разорвал мне панталоны и стал меня хлестать во всю силу рукой по ягодицам, а затем, придерживая меня, поднял с пола розги и стал ими пороть самым безжалостным образом, несмотря на мои мольбы, угрозы, обещания денег… Вскоре я от боли могла только стонать и готова была потерять сознание; тогда негр перестал меня сечь, отнес на кровать, и я, к ужасу, увидала, что он хочет совершить надо мною гнусность, но я была так слаба, что не могла сопротивляться и помешать ему сделать гадость со мною…»
Совершив насилие с обычной для его расы грубостью, негр, пока его жертва лежала в обморочном состоянии, оделся, выскочил на террасу, а оттуда, через сад, на улицу и скрылся.
Елене пришлось прибегнуть к помощи врача для лечения последствий истязания. Она подала жалобу на негра прокурору.
Суд приговорил негра к двум годам каторжных работ, приняв, конечно, во внимание, что насилие было вызвано самой вдовой. Высший суд, куда перешло дело по апелляции, уменьшил наказание до шестимесячного заключения в тюрьме.
После подобного приключения Елена продала имение и покинула навсегда эту местность.
Один мой приятель, военный врач, рассказал мне следующий факт.
Несколько лет тому назад в одном доме терпимости была одна пансионерка, которую он лечил до ее смерти. Она была из гувернанток. Очень часто теряла места со скандалом из-за своей страсти наказывать детей телесно. В молодости родители часто ее секли. Наконец она попала на содержание к богатому немолодому вдовцу, который, несмотря на ее вид святоши, отгадал в ней сильно похотливую особу.
Старый селадон стал требовать от нее разных штук. Она сперва ломалась для виду, но потом согласилась высечь его розгами. В действительности это было для нее таким же наслаждением, как и для вдовца.
Через два года вдовец умер, не обеспечив ее, и она, благодаря своднику, чтобы спастись от нищеты, попала в пансион.
Она уже страдала чахоткой в самой первой стадии.
Это была высокая, стройная, как пальма, девушка двадцати шести лет. Блондинка с большими темно-карими глазами, немного длинными ресницами, что придавало ее физиономии выражение особенной доброты. Матовый цвет лица с легким румянцем на щеках придавал ей особенную прелесть.
Ее манера держаться, ее разговоры отнюдь не напоминали обитательницу публичного дома. Она не переваривала самой малейшей фамильярности. Но наедине с клиентом она перерождалась; она умела так приручить его, что тот вскоре позволял ей хлопать себя по ягодицам. Ударяла она с какой-то особенной ловкостью, так что мужчины просили продолжать их шлепать. Правда, это была не обыкновенная флагелляция.
Она не употребляла никаких инструментов наказания, но ее руки, тонкие и длинные, ложились в самые приятные места… Она достигла в этом искусстве высокой степени совершенства…
Первый же, кто попал к ней в руки, не преминул, конечно, рассказать своим друзьям и приятелям. Вскоре ее начали атаковать старые и молодые. В особенности старые. Даже если половое чувство давно умерло, ей удавалось оживить его хоть на несколько мгновений.
Это была удивительная натура! Редко можно встретить нечто подобное: публичная женщина с чрезвычайно повышенным сладострастным чувством, знающая все мельчайшие тонкости разврата, способная выдумать в этой области новые штучки – и в то же время само воплощенное целомудрие, в присутствии посторонних держащая себя так, что ей могла позавидовать любая светская дама.
В это время в городе славился своей развратной жизнью один молодой человек из превосходной семьи. Рано оставшись сиротой, он имел опекуном бывшего морского офицера, своего дядю, которому он причинил много неприятностей. Не особенно довольный ворчанием и нотациями старого офицера, Гектор П., так звали этого красавца, как только исполнилось ему совершеннолетие, потребовал от своего опекуна отчет по опеке и потом нисколько не стеснялся всюду звонить, что опекун-дядя его обокрал.
Наконец Гектор задумал остепениться и решил жениться. Бросил посещение всевозможных кабаков и стал появляться в светских гостиных. Тут он познакомился с одной молодой девушкой, замечательной красавицей и из хорошей семьи, сделал предложение, но дядя его дал о нем такие скверные сведения, что ему отказали не только в руке девушки, но даже отец попросил не посещать больше их дома.
Это окончательно переполнило чашу терпения Гектора, и он решил отомстить дяде.
Через несколько дней он отправился в вышеупомянутый нами публичный дом и сделал предложение бывшей гувернантке.
– Мой ангел, я пришел к тебе с новостью, которой ты и во сне не видала. Хочешь иметь четыре тысячи фунтов стерлингов годового дохода (около 40 тысяч рублей)?
Она недоверчиво улыбнулась.
– Я говорю совершенно серьезно, я пришел сюда вовсе не с тем, чтобы насмехаться над тобой. Хочешь быть моей женой?
– Ты, вероятно, пьян, – отвечала девушка.
– Уверяю тебя, что я не пьян, с ума не сошел; спрашиваю тебя еще раз, – хочешь быть моей женой, да или нет?
Девушка продолжала смотреть на него удивленными глазами.
– Тебя это удивляет, я это понимаю и объясню тебе, в чем тут дело. Я решил страшно насолить моей семье, насолить так, чтобы они никогда этого не могли ни забыть, ни простить. Ничто не причинит им большей неприятности, чем женитьба на пансионерке публичного дома, – вот почему я вспомнил о тебе.
Она, по-видимому, поняла, но на ее лице появилась грусть. Все-таки она задала ему вопрос, чтобы вполне убедиться:
– Стало быть, это не из-за любви ко мне? – робко спросила она его.
Услыхав этот вопрос, Гектор залился смехом.
– Нет, моя цыпочка, ты до невозможности глупа! Я не стану тебя дурачить, – никакой любви тут нет. Но какое тебе дело до этого? Ведь я серьезно предлагаю тебе отправиться со мною к мэру, хочешь или нет?
– О! Никогда в жизни! – отвечала девушка самым решительным тоном.
– Как хочешь! – с досадой проговорил молодой человек, пораженный такой глупостью и отчасти даже обиженный тем, что получил отказ от девушки, которая за пять рублей шла спать каждую ночь с первым встречным.
Когда он в общем зало рассказал про ее отказ хозяйке и другим девушкам, то у всех вырвался единодушный крик возмущения.
Девушка вышла проводить Гектора, когда тот уходил домой, и хозяйка, при виде ее, закричала:
– Дура, почему ты не хочешь?
– Никогда в жизни! – опять повторила та.
Этот отказ, как всегда бывает у людей богатых, не привыкших встречать отказы, вызвал у Гектора упорное желание добиться своего. Его приводило в ярость упрямство девушки.
Он приходил к ней чуть не каждый день. Наслаждался тем, что девушка его шлепала и позволяла шлепать ее.
В первый же раз как он пришел к ней, она скрылась куда-то и затем вернулась с длинными толстыми березовыми прутьями, которыми на этот раз захотела заменить руки. Молча связала два пучка розог и каждым свистнула несколько раз в воздухе, пока Гектор раздевался. Толщина розог, их свист и особенно какой-то злой огонек в ее глазах напугали его, и он сказал, что раздумал и не позволит сечь себя розгами, а только, как всегда, руками.
