Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»
В заключение проф. Wittkower упоминает о сходной с описанными выше исследованиями работе Mirsky, в которой прослеживались корреляции между психологическими характеристиками, с одной стороны, и секреторной активностью желудка и наклонностью к развитию язв двенадцатиперстной кишки — с другой. Исследование показало, что на основе психологических критериев, первоначально намеченных его авторами, не удается провести разграничение между лицами с повышенной и с пониженной секреторной активностью. Только после того, как был произведен определенный отбор этих критериев, проведение такого разграничения оказалось доступным. В этой же работе была сделана попытка предсказать на основе учета психологических особенностей, у кого именно из обследованных лиц можно ожидать развития язвенного процесса. Прогноз язвы был поставлен в отношении 10 лиц, у 7 из которых это предсказание в дальнейшем оправдалось. К сожалению, проф. Wittkower не уточняет, на основе каких именно психологических критериев эти положительные корреляции и оправдавшиеся прогнозы были произведены.
По поводу всех этих наблюдений хотелось бы сделать два замечания. Прежде всего еще раз, из-за важности этого момента, следует подчеркнуть, что признание существования связей между наиболее сложными формами нервной активности и динамикой сомато-вегетативных функций ни в какой степени не является тезисом, специфическим для психоаналитической концепции или психосоматической медицины, или положением, выдвинутым этими концепциями. Мы уже упоминали, что мысль о подобных связях была использована И. П. Павловым как руководящий принцип еще на заре его творческой деятельности в значительной степени под влиянием идей С. П. Боткина и принимала, по словам И. П. Павлова, форму «часто опережавшего экспериментальные данные нервизма» (И. П. Павлов. Полное собрание сочинений, т. I. М.-Л., 1940, стр. 142).
В свете концепции нервизма отнюдь, конечно, не парадоксальным является обнаружение во многих случаях определенных зависимостей между особенностями аффектов и динамикой сомато-вегетативных процессов, воздействия первых на последние (как это отмечалось хотя бы в упомянутых выше случаях патологии функций желудочно-кишечного тракта). Что касается влияний обратного типа (т. е. эффектов действия сомато-вегетативных факторов на особенности психики), примером которых могут служить приведенные выше сдвиги, сопутствующие менструальному циклу или тиреотоксикозу, то исследователи, описывающие подобные эффекты, иногда подчеркивают даже звучащую в последних материалистическую ноту (формирование психических черт, как функций физиологических процессов) и противопоставляют теорию этих эффектов трактовкам, выдержанным в духе ортодоксального фрейдизма.
Эти тенденции могут говорить, на первый взгляд, в пользу определенной близости существующей между теорией психосоматической медицины и концепцией нервизма. Однако при более глубоком рассмотрении не остается сомнений, что истолкование проблемы связей между нервной деятельностью и сомато-вегетативными процессами, развиваемое нервизмом, коренным образом отличается от подхода, специфического для психосоматической медицины. Основные расхождения заключаются в следующем.
Характерное для некоторых психосоматических исследований стремление к выявлению непосредственной зависимости наиболее сложных проявлений душевного склада, особенйостей личности, структуры аффектов (типа, например, «раннего... стремления к независимости», «подавления собственной агрессивности», «стремления приобретать симпатию путем угодливости», «стремления нравиться и примирять»[110] и т.п.) от элементарных физиологических сдвигов (типа изменений уровня активности щитовидной железы или фаз менструального цикла) чревато резким упрощением существующих в этой области гораздо более сложных опосредованных и потому индивидуально высоко вариативных отношений. Нам представляется, что исследователи, постулирующие существование подобных прямых связей между наиболее сложными психологическими и элементарными физиологическими процессами, рискуют повторить философскую ошибку, уже однажды допущенную на протяжении истории развития нашей культуры.
Мы сейчас хорошо понимаем, что главный недостаток механистических представлений о зависимости «психологического» от «физиологического», которые развивали ранние материалисты XVIII—XIX веков, заключался в недооценке их авторами идеи развития, «истории» взаимодействующих факторов, диалектики предшествующих событий, в высшей степени осложняющей форму и строение психофизиологических связей и неизбежно лишающей эти связи характера отношений непосредственных. Учитывая этот урок истории философии, мы заранее настораживаемся, когда наблюдаем попытки выведения непосредственных корреляций между элементарными соматическими процессами и особенностями личности, т.е. сложнейшими социальными и психологическими феноменами. Не подлежит сомнению, что социальное и биологическое развитие обследуемого лица должно налагать глубокий отпечаток на способ отражения в его психике текущих физиологических процессов, видоизменять это отражение, в одних случаях подчеркивая его, в других маскируя, но всегда диалектически «снимая» его непосредственный характер. Именно этим обстоятельством, как нам кажется, объясняется тот примечательный факт, что в ряде упомянутых выше методически весьма интересных попытках проф. Wittkower обнаружить подобные прямые корреляции результаты оказались отрицательными.
С другой стороны, при рассмотрении обратно направленного процесса, т.е. влияний, оказываемых высшими формами нервной деятельности на соматику, психосоматическим направлением допускается, насколько мы понимаем, методологическая ошибка противоположного типа, поскольку прослеживание психологически неспецифических, собственно физиологических механизмов патогенеза функциональных синдромов во многих работах этого направления неправомерно замещается прослеживанием сдвигов психологического порядка, понимаемых чисто психоаналитически. Подобное игнорирование психосоматическим направлением представлений о собственно физиологических механизмах влияния центральной нервной системы на соматику сложившихся за последние десятилетия, не может быть понято и наносит, по нашему убеждению, серьезный ущерб научной обоснованности всего этого направления.
Аффективный конфликт, как показано в весьма многих клинических и экспериментальных работах, в подавляющем большинстве случаев активирует физиологические механизмы, неспецифические для его психологического содержания, и именно с этим обстоятельством мы должны считаться при анализе функциональных нарушений любого типа в первую очередь. В тех же гораздо более редких случаях, когда между структурой функционального синдрома и психологическим содержанием аффективного конфликта, спровоцировавшего появление этого синдрома, существует определенная смысловая связь (как это бывает иногда, например, в клинике истерии), нарушения возникают на основе физиологических механизмов, которые опять-таки ничего общего с механизмами, постулируемыми психоанализом (существование которых психоаналитическое направление никогда не могло экспериментально доказать!), не имеют[111].
Таковы некоторые из мыслей, возникших у нас после ознакомления с интересной работой проф. Wittkower. Резюмируя, можно сказать следующее. Нам представляется, что приведенные в этой работе данные не убеждают в научном характере психоаналитического метода и психоаналитической концепции в целом. Общие положения последней не подвергаются в статье рассмотрению, а охарактеризованный в работе специфический для психосоматической медицины подход к анализу психологических и физиологических феноменов встречает, по нашему мнению, возражения, которые мы и пытались сформулировать.
Вместе с тем, мы уверены, что приведенные в статье проф. Wittkower разносторонние данные помогают более глубоко уяснить особенности существующих трактовок и распространенных методов исследования и в этом смысле весьма ценны, а ознакомление с ними полезно.
