Константин Крылов - Нет времени
9
Впрочем, Францию он любил в основном как предмет изучения.
10
Элиас довольно широко использует фрейдовский аппарат, например, говорит о «супер-эго», регулирующем аффекты, но никогда не заходит в его использовании слишком далеко.
11
О чём свидетельствует само слово «это» в значении «всё, связанное с сексуальной проблематикой».
12
Современные системы власти можно определить не как «власть многих» (или, тем паче, «большинства»), а как «власть никого», «власть того, что меньше единицы», власть анонимных сил (поскольку и «рынок», и «государственный аппарат» — это именно анонимные силы).
13
Но не давать им понять, что ты это заметил. Одно из самых странных, на первый взгляд, правил вежливости — это требование, согласно которому следует игнорировать проявления чужой невежливости, но вести им счёт и подвергать остракизму или иным наказаниям преступающих правила приличия. Зато это становится понятным, если воспринимать вежливость как гипертрофированную осторожность.
14
Не случайно первые «знаки» в привычном нам смысле этого слова тесно связаны с гадательными практиками. Это, впрочем, выходит далеко за пределы нашей темы.
15
Одним из первых эту оппозицию обозначил Кант, который в 1784 году писал, что идея нравственности принадлежит культуре, манеры же и внешние приличия обозначает «всего лишь» цивилизацию. То был укол именно в эту точку.
16
Логически, но не обязательно — фактически. Шпенглер, помещающий «цивилизацию» после «культуры», как стадию упадка-после-расцвета, тоже не противоречит немецким представлениям о предмете: события во времени могут (и даже должны) идти «в иной последовательности». Хайдеггер, говоря, что «последнее по времени является изначальным», даже несколько упрощает картину.
17
Воспоминание по ходу. Маркс в ответ на вопрос «кто должен чистить сапоги при социализме?» ответил вопрошавшему — «а вот вы и будете чистить!». Подразумевалось, что при социализме сапоги чистить не будет никто, за неимением в том нужды. Коммунизм мыслился им как «чистая культура», где всего грубого и неотёсанного просто не существует. Поэтому, кстати, там не может быть и «грубых потребностей».
18
Третьим видом должны были бы быть мелкие хищники. В книге Юрия Слёзкина «Еврейский век» (в русском переводе: «Эра Меркурия: евреи в современном мире») евреи описываются именно втаких тонах (особенно интересны рассуждения о чистоплотности, осторожности и мобильности евреев. Зато европейцев автор описывает именно как «быдло», пытающееся выделаться в «евреи», но не дотягивающее до столь лестного образца. С нашей же точки зрения, европейцы, модернизируясь, вовсе не подражали мелким пронырам: они стали именно что большими кошками (интересен в этой связи сугубо европейский образ льва, «аристократа животного мира» и единственного стайного кошачьего), оставив социальным хорькам и куницам мелкую добычу и объедки. Другое дело, что в двадцатом веке именно мелочь одержала стратегическую победу, за общим измельчанием добычи.
19
В архаическом обществе толстый человек однозначно воспринимался как «хозяин» — только представители высших социальных слоёв могли позволить себе объедаться. Худой человек воспринимался как бедный или больной. (В русском языке слово «поправиться» до сих пор используется в двойном значении — «выздороветь» и «потолстеть»).
20
Справедливости ради отметим, что примерно то же самое произошло и с рядом других «цивилизовавшихся» народов — например, с японцами. Интересно, однако, что этот совсем не европейский этнос прекрасно вписался в «глобальный мир», созданный белыми.
21
Однако ж российские кадеты, тоже духовно возросшие на французских книжках, отнеслись к программе Льва Николаевича сугубо практически, переписав её в известном «Выборгском манифесте»: налоги не платить, рекрутов не давать.
22
Насчёт «веков» он, конечно, сильно ошибся: не прошло и ста лет, как социология обзавелась всеми признаками настоящего, серьёзного знания — прежде всего, зубодробительным жаргоном. Вряд ли наш бедный профессор понял бы фразу наподобие «коммуникативные средства в целях общей ориентации развивают символически генерализированные коды» (как изящно выразился Никлас Луман в одном из своих сочинений, написанном специально «для широкой публики»).
23
В Средние Века детей не считали чем-то принципиально отличающимся от взрослых — лишь делали скидку на их слабость и неопытность. В частности, детей одевали в платье, отличавшееся от взрослого только размерами, свободно использовали как рабочую силу и т. п. Ребёнок как «особое существо» был «открыт» новой научной педагогикой — и утверждён в массовом сознании в этом новом качестве весьма поздно.
24
Разумеется, сюда же относится австралийский (тасманийский, новозеландский) опыт.
25
Вопреки нынешним представлениям об этом предмете, расизм — не немецкое, а английское изобретение, попавшее в Германию в качестве «культурного импорта из более развитой страны», примерно так же, как марксизм и либерализм в Россию. При этом, разумеется, трансляция была неполной, точнее неполноценной: заимствовалось только «положительное содержание», без той системы ограничений и умолчаний, которые и делали соответствующие теории интересными и продуктивными.
26
В этом отношении нацисты оказались ближе скорее к к «американскому стилю». Их действия времён второй мировой войны можно рассматривать как перенос в Европу методов и практик, некогда отработанных на дикарях — что, собственно, и произвело такое травмирующее впечатление на европейское сознание.
27
Всё это не имеет никакого отношения к проблемам «гуманности». Французские «дети» подвергались не менее, а то и более жестокому обращению, нежели английские «туземные зверьки». Речь идёт именно о моделях отношений.
28
Достаточно очевидно, что киплинговские «джунгли» — это, собственно, «туземный мир», точнее — индийский. Медведь Балу, например, типичный «брамин», учащий «Закону». Интересно, что в этом мире присутствует даже такой персонаж, как выучившийся европейским наукам туземный интеллигент: это Багира, набравшаяся своей мудрости в зверинце королевского дворца в Удайпуре. Киплинг не подозревал, что через исторически непродолжительное время Багира по имени Индира Ганди, внимательно изучив знания и повадки белых людей в Оксфордском университете, станет премьер-министром независимой Индии.
29
Разумеется, «дарвиновский человек» тоже нашёл своё литературное воплощение. Им стал Тарзан — герой знаменитого сериала Эдгара Райса Берроуза, фанатичного дарвиниста («Происхождения видов» было его настольной книгой). Забавно отметить, что берроузовский Тарзан, учась человеческой речи, в силу ряда случайностей научается читать английский текст по-французски. Собственно, «английским текстом, прочитанном по-французски», можно считать и дарвинизм как таковой.
30
Вспоминается известный анекдот про «нового русского», попавшего на фуршет и жадно обжирающегося на халяву. Рядом стоит англичанин и жуёт оливку. На вопрос «нового русского» о том, почему он не ест — ведь всё бесплатно! — англичанин отвечает «я ем только тогда, когда голоден». «Новый русский» реагирует адекватно: «Ну ты прям как животное!» С точки зрения сравнительной антропологии это удивительно точное замечание.
31
Впрочем, Летурно признаёт, что «в чисто животной жизни низших рас потребность в опьянении является признаком известного прогресса».
32
В России это учение опять же восприняли, что называется, в лоБ.А.К. Толстой язвил по этому поводу:
…несть духа, а есть только плоть,
И что если и впрямь существует Господь,
То он только лишь вид кислорода
33
Кстати, о последнем. В то же самое время, когда во Франции выходила «Социология» Летурно, Оскар Уайльд, в ту пору заключённый Редингской тюрьмы, писал длинное письмо своему бывшему любовнику лорду Альфдеру Дугласу, отношения с которым и стали причиной осуждения Уайльда. Характрно, что главным (а по сути, единственным) обвинением, которое он адресовал своему «милому Бози», было полнейшее отсутствие воображения. Из чего прямо следует, что «Бози» был, видимо, человеком вполне цивилизованным, несмотря на известные склонности.
