Вадим Розин - Мышление и творчество
Психиатр. Ну, а какие? Эх, голубчик, если бы знать, что есть на самом деле, а то ведь все говорят по-разному. Вот, к примеру, астрофизики уверяют всех и расчеты приводят, что наш мир взрывается, разлетается, так сказать, в разные стороны с невообразимой скоростью. Вас устрашило учение Андреева и Гурджиева, а меня, признаюсь, больше испугали физики. Как-то не верится их теориям, хотя ведь строгая наука.
Оппонент. Ну ладно, положим. Но скажите мне все-таки, можно ли сегодня, в «век науки», принимать на веру подобные фантастические построения, какими бы привлекательными они ни были. Ну ладно, отступлю на полшага, действительно, с одной стороны, Гурджиев подмечает некоторые верные моменты: механичность нашей жизни, низкий уровень самосознания среднего человека, противоречивость (конфликтность) многих его «я», важную роль энергетических процессов в жизни человека, большое значение в нашей земной эволюции космических начал, невозможность для среднего человека изменить свой жизненный путь, роль в формировании человека пищи, воздуха. Однако, с другой стороны, все эти интересные соображения и наблюдения преподносятся не как результаты серьезных научных гипотез, а в виде некоторой философии, откровения, метафизической картины, характерной скорее для натурфилософии, чем для науки XX столетия.
К тому же, спрашивается, откуда Гурджиев знает, как устроен мир или человек? Утверждая, что подавляющее большинство людей «спит» и действует «механически», что «внутренний круг человечества» невелик, так сказать, избран Абсолютом или в своем роде гениален, Гурджиев ставит нас в положение рока или выбора, но где гарантии, что сам Гурджиев знает истину и способен быть учителем жизни?
Психиатр. Конечно, каждый может занять оборонительную позицию, тем самым подтвердив гурджиевскую теорию, и сказать: это не наука, все это бездоказательно, почему я должен верить в такой мир и судьбу, не хочу, не желаю. Может-то он, конечно, может, но уйдем ли мы таким образом от серьезных вопросов, поставленных в учении Гурджиева и других эзотериков, например Даниила Андреева? Например, разве наша жизнь, действительно, не предопределена от рождения до смерти социальными условиями и обстоятельствами? Целостны ли мы на самом деле, разве нас не разрывают противоречивые желания и энергии? И какую роль в нашей жизни играет космическая эволюция, быть может, следующий шаг – признание космосферы, включающей в себя и ноосферу, и биосферу, и социум, и, возможно, другие формы жизни на других планетах или в других реальностях? Серьезен и вопрос о роли в становлении человечества отдельных личностей или групп, ушедших вперед в эволюционном развитии; может быть, сегодня гениев нет, но зато, несомненно, возросло значение людей с высоким духовным и культурным потенциалом. И подобных принципиальных вопросов и проблем возникает при чтении эзотериков немало.
Оппонент. Нет, нет. Вы меня не убедили, не успокоили. Я чувствую, Андреев, подобно Гурджиеву, душевнобольной. Разве нормальный человек может населить мир давно умершими или еще не родившимися людьми; а ожившие храмы, а уицраоры, подумайте только – живые духи великодержавной государственности. Разве такое можно помыслить? (тут в разговор неожиданно для меня самого вмешался я).
Автор. Простите, коллега, а вам приходилось плакать когда-нибудь над книгой, музыкой или в кино?
Оппонент. И не раз, я, знаете, несколько сентиментален. Но какое, скажите, это имеет отношение к делу? Мы же говорим об авторе «Розы Мира».
Автор. Вы знаете, прямое отношение. Однажды я задумался, почему, когда читаю своей маленькой дочери японскую народную сказку «Глаза змеи» (есть такая замечательная сказка), то у меня невольно наворачиваются слезы и даже голос меняется. Ведь знаю же – сказка выдумана, сочинена чуть ли не в середине века, неправдоподобна (там женщина превращается в змею, а затем вынимает у себя для питания своего маленького сына собственные глаза) – все знаю, и тем не менее переживаю, да так сильно, как не переживаю часто по поводу реальных событий обычной жизни. А дети – для них вообще нет разницы – «на самом деле» или в книжке, или нарисовано, человека в маске пугаются, как настоящего волка. Впрочем, уверен, что в этом отношении и взрослые мало чем отличаются от детей: только у них другие страхи и другие обольщения. Так вот, почему же человек переживает так горячо, живо события вымышленные? Может быть, потому, что он отождествляется со всеми этими героями сказок, персонажами выдуманных событий, начинает жить не своей жизнью, а чужой, заемной? Но с какой стати?
Оппонент. Да, да. Разве можно жить фантомами, иллюзиями, тенями? Вот вы сами себя и опровергли.
Автор. Но ведь вы живете, и я живу, и миллионы других людей живут именно тенями, как вы выразились. Заметьте, мы сегодня 90 процентов своего времени проводим не в этом мире, а в каких-нибудь других: в мире науки, в мире музыки, в мире игры, в мире общения, в мире книг, теорий, учений, т. е. в мире теней. Но я думаю, это не тени, а совершенно «полнокровные существа», конечно, не в биологическом, а в культурном смысле. Ведь что такое культура? Культура – прежде всего «идеальный космос»: традиции, ценности, верования, идеи, обычаи, коллективные представления и понятия, язык и т. п. Именно этот идеальный космос организует реальную жизнь культуры: регламентирует, осмысляет и биологические процессы (рождение, жизнь и смерть), и производство, и экономику, и духовную жизнь. Чем же в этом случае является жизнь человека в культуре?
Психиатр. Если принять вашу точку зрения, то, наверное, уподоблением идеальному космосу, приведением в соответствие с ним своей жизнедеятельности, своего поведения.
Автор. Совершенно верно. То же самое можно сказать и несколько иначе: посредством идеального космоса человек входит в сообщество себе подобных, согласует с ними свои действия, солидаризируется с одними людьми и противопоставляется другим, ориентируется в море культурных образцов, удовлетворяет многие свои желания и освобождается от навязчивых, неосуществимых, т. е. попросту живет в культурном смысле. И что очень важно, психологически все это возможно, если я плачу над сказкой, если верю в первичную иллюзию искусства, если могу жить в сотворенных, выдуманных реальностях, подобно тому, как живу в обыкновенной жизни, когда, например, чищу картошку. В культуре можно жить только в том случае, если на все ее реальности распространять то же убеждение в их существовании, как и на картошку в руке. Да-да, не смейтесь, когда мы плачем над искусством, то воспринимаем все его реальности, знаки, фантомы, тени так же, как, например, картошку.
Оппонент. Но позвольте, ведь мы с вами понимаем, что сказка – это фантазия, а модель атома – знание. Мы никогда не воспринимаем их как картошку, как всамделишную реальность!
Автор. Понимаем, но – плачем. А почему? Потому что понимаем – отчасти или потом. Когда же слушаем сказку, музыку, когда размышляем, играем, общаемся и прочее, то не только не понимаем, а просто обязаны закрыть глаза на имеющееся понимание, если даже оно есть; в это время мы полностью совпадаем, сливаемся, отождествляемся со всеми событиями выдуманных человеком культурных реальностей. Потому и плачем, потому и переживаем то, чего, по вашим словам, нет в природе. В природе, может быть и нет, а в культуре – есть. В культуре живут (с нами живут) и давно умершие, и еще не родившиеся, и разрушенные храмы, и вымершие ящеры, и идеи (образы) мирового зла, и замыслы мирового добра.
Психиатр. Голубчик, я, кажется, начинаю догадываться. Мир Андреева – это мир ожившей культуры. «Раруги»? Да это вымершие ящеры плюс идея бессмысленной жестокой силы; а ожившие храмы – это, наверное, коллективные идеи, замыслы архитекторов и народная память о них; умершие же личности, вероятно, герои и идеалы, вошедшие в культуру. Думаю также, что национальные, культурные идеи и мечты ожили в душе Андреева в образах «Демиурга» и «Соборной души» народа, миф о Земле и Любви – в образе «Лилит». Поразительно, в «Розе Мира» живет вся культура, как она понята и пережита Андреевым.
Автор. Почему вы говорите «ожившая культура»? Культура – не труп, а живой организм, особая форма жизни. Все наоборот, не Андреев мистифицирует объект, изображая его живым, а мы живое до сих пор понимали неправильно, как мертвое, механическое – как фантомы, тени, вымыслы, знаки. Это мы – мистификаторы, а не Андреев, это нам нужно пересматривать свои представления. Другое дело, адекватно ли то описание живой культуры, которым пользуется Андреев, может быть, можно создать лучшее.
Оппонент. Как, вы полностью разделяете взгляды Андреева, по-вашему, сумасшедший не он, а я? Я протестую, я требую других экспертов, я не могу принять ваш мир, ваши рассуждения, взгляды.
