Билл Брайсон - Краткая история быта и частной жизни
После «Великой вони» стало ясно, что лондонскую канализационную систему необходимо перестраивать; эту трудную работу поручили Базалгетту. Ему предстояло проложить в крайне оживленном городе 1200 миль тоннелей (которые будут в будущем разрастаться), унося все нечистоты, произведенные тремя миллионами человек.
Перед Базалгеттом стояла очень непростая задача: он должен был приобрести земельные участки, договориться о полосах отвода, достать и распределить материалы, а также руководить целой армией рабочих. Каждый аспект задачи был сам по себе тяжелым и изматывающим. Для строительства туннелей требовалось 318 миллионов штук кирпича; надо было выбрать и перевезти в другие места 3,5 миллиона кубических ярдов земли. И на все это власти выделили всего 3 миллиона фунтов стерлингов.
Успех Базалгетта превзошел все ожидания. В процессе строительства новой канализационной системы он преобразовал три с половиной мили прибрежной зоны, построив набережную Челси, набережную Виктории и набережную Альберта на Южном берегу (на это ушла почти вся вырытая земля). Эти новые набережные предоставили место не только для канализационной сети, но и для новой линии подземного газопровода. А по набережным прошли новые дороги, разгрузившие самые оживленные кварталы города.
Рис. 16. Строительство канализационного тоннеля возле Олд-Форда, Боу, восточная часть Лондона
Всего Базалгетт создал пятьдесят два акра новой земли, на которых устроил парки и места для прогулок. Набережные сузили реку, заставив ее течь быстрей и тем самым лучше очищаться. Трудно назвать какой-либо другой инженерный проект, который дал бы столько усовершенствований по целому ряду направлений — в здравоохранении, транспорте, создании зон отдыха и речном хозяйстве. Эта система до сих пор справляется со своими задачами, а набережные и парки входят в число главных достопримечательностей Лондона.
Ограниченный в средствах, Базалгетт дотянул канализационную сеть только до восточного края города, остановившись в местечке под названием Баркинг-Рич. Там мощные дренажные трубы извергали в Темзу 150 миллионов галлонов вонючих нечистот. Баркинг находился в двадцати милях от морского побережья. Несчастные жители близлежащих домов были напуганы, однако волны достаточной силы благополучно уносили большую часть отходов в море, гарантируя, что в Лондоне уже никогда не повторятся эпидемии, как-либо связанные с канализацией.
Правда, сточные воды сыграли свою роль в величайшей трагедии, случавшейся на Темзе. В сентябре 1878 года прогулочная лодка «Принцесса Элис», полная пассажиров, возвращалась в Лондон после дня, проведенного в море. В Баркинге она столкнулась с другим судном. Это произошло как раз в тот момент, когда две гигантские дренажные трубы начали извергать в реку свое содержимое. «Принцесса Элис» затонула меньше чем за пять минут. Около восьмисот человек захлебнулись сточными водами. Даже те, кто умел плавать, не смогли пробраться сквозь липкую грязь. В течение нескольких дней тела всплывали на поверхность. Как писала Times, многие трупы так раздуло, что они не помещались в обычные гробы.
В 1876 году Роберт Кох, в ту пору еще никому не известный сельский врач из Германии, обнаружил микроб Bacillus anthracis, вызывающий сибирскую язву. Семь лет спустя он выделил еще одну бациллу — холерный вибрион, вызывающий холеру. Наконец-то было доказано, что микроорганизмы являются причиной определенных заболеваний.
Что примечательно, электрическое освещение и телефон были изобретены примерно в одно время с открытием смертельных болезнетворных бактерий. Эдвин Чадвик никогда не верил в микробов и всю жизнь предлагал средства устранения неприятных миазмов, которые, по его мнению, были виновны в человеческих недугах. Одно из его последних и наиболее выдающихся предложений состояло в том, чтобы построить в Лондоне серию башен, похожих на Эйфелеву. По мнению Чадвика, эти башни будут действовать как мощные вентиляторы, нагоняя свежий здоровый воздух. Он почил с миром летом 1890 года, так и оставшись в убеждении, что причиной эпидемий служат атмосферные пары.
Между тем Базалгетт перешел к следующим проектам. Он построил красивейшие лондонские мосты — в Хаммерсмите, в Баттерси и в Патни — и протянул через сердце Лондона несколько больших новых улиц, призванных уменьшить транспортные заторы, в том числе Чаринг-Кросс-роуд и Шафтсбери-авеню. Позже Базалгетт был посвящен в рыцари, но так и не удостоился громкой (и вполне заслуженной) славы: инженеры в области канализации редко становятся известными. Он умер спустя несколько месяцев после Чадвика и был увековечен в скромной статуе на набережной Виктории.
IIIВ Америке ситуация была сложнее, чем в Англии. Гостей Северной Америки часто поражал тот факт, что там эпидемии случались реже и протекали не так остро. Это объяснялось просто: американское общество в целом было, так сказать, более чистым, чем английское. Не то чтобы американцы были разборчивей в своих гигиенических привычках, они просто жили не так скученно и имели меньше шансов заразиться.
Между тем у обитателей Нового Света был ряд собственных недугов; некоторые из них казались совершенно загадочными. Одной из таких загадок была «молочная болезнь». Человек, выпивший американского молока, иногда вдруг начинал бредить и быстро умирал — одной из жертв этой болезни стала мать Авраама Линкольна. Однако такое болезнетворное молоко на вкус и запах не отличалось от обычного, и никто не знал, что это была за напасть. Только в XIX веке наконец поняли, что во всем виноваты коровы, съевшие растение под названием агератина высочайшая — безвредное для них, но ядовитое для человека.
Еще более грозной напастью была желтая лихорадка. Это вирусное заболевание назвали так потому, что кожа жертв часто приобретала землистый оттенок. Основными симптомами были высокая температура и рвотные массы черного цвета. Этот недуг прибыл в Америку вместе с рабами из Африки. Первый случай в Западном полушарии был зарегистрирован на Барбадосе в 1647 году.
Болезнь была ужасной. По словам одного заразившегося врача, «создавалось такое впечатление, как будто к моим глазницами прицепили три или четыре крючка, и человек, стоящий сзади меня, со всей силы за них дергал так, что мои глаза вылезали из орбит». Никто не знал причины возникновения желтой лихорадки, но, по общему мнению, скорее интуитивному, чем рациональному, виновата была плохая вода.
В 1790-х годах героический иммигрант из Англии по имени Бенджамин Латроб начал масштабную работу по очистке воды в США. Латроб был успешным английским архитектором и инженером, но в 1793 году его жена умерла в родах. Раздавленный горем, он решил уехать в Америку, на родину своей матери, и попытаться начать жизнь заново. Одно время он был единственным в стране дипломированным архитектором и инженером и в качестве такового выполнял множество важных поручений; он спроектировал здание банка Пенсильвании в Филадельфии и новый Капитолий в Вашингтоне.
Латробу не давала покоя мысль о том, что грязная вода убивает тысячи невинных людей. После ужасной вспышки желтой лихорадки в Филадельфии он убедил власти засыпать городские болота и брать чистую свежую воду за чертой города. Эти перемены возымели чудесное действие: в Филадельфии больше не наблюдалось массовых заражений желтой лихорадкой. По злой иронии судьбы, сам Латроб умер в 1820 году в Новом Орлеане, заразившись желтой лихорадкой.
Те города, которые не сумели улучшить качество воды, жестоко поплатились за это. Примерно до 1800 года вся пресная вода на Манхэттене поступала из единственного водохранилища, и, по словам одного современника, оно было «едва ли чище, чем общественная выгребная яма».
После того как был построен канал Эри, плотность населения в Нью-Йорке стала резко расти и дела пошли еще хуже. К 1830-м, как было подсчитано, каждый день в городские сточные ямы сливалось по сто тонн экскрементов, которые зачастую проникали в ближайшие питьевые колодцы.
Вода в Нью-Йорке была, как правило, непригодна для питья; это явствовало даже из ее внешнего вида. В 1832 году в городе свирепствовала не только холера, но и желтая лихорадка. Оба этих заболевания поразили в четыре раза больше жертв, чем в Филадельфии, где источники воды были чище. Двойная эпидемия подстегнула Нью-Йорк так же, как несколько позже подстегнула Лондон «Великая вонь», и в 1837 году началась работа по строительству Кротонского акведука, который со временем наконец-то привел в город чистую воду.
Но кое в чем Америка действительно опередила весь мир — она первая обеспечила своих граждан личными ванными комнатами. Правда, инициатива исходила не столько от домовладельцев, сколько от гостиниц. Самая первая в мире гостиница, в каждом номере которой имелась ванна, — это отель «Маунт-Вернон» на курорте Кейп-Мей в Нью-Джерси. Новшество внедрили в 1853 году; оно значительно опередило свое время: прошло больше полувека, прежде чем диковинную практику переняли другие отели.
